Анатолий Сульянов - Расколотое небо
Николаю о своем решении Надя не говорила: знала, будет против. Получив сообщение, что ее ждут, сказала, что заболела мама, и в тот же день вылетела в Ленинград…
2
В театр Надя шла, не чувствуя земли. Робко, словно школьница, переступила порог служебного входа. Не помнила, как отвечала на вопросы известного режиссера. Но когда он предложил прочесть монолог из пьесы о разведчице, взяла себя в руки. Режиссер слушал и хмурился. Дал другое задание, третье. Встал, потер руки. Сухо сказал:
— У вас, извините великодушно, нет профессиональных данных. Вы не знакомы с основами сцены, с ее азами. Все, что вы показали, — самодеятельность.
— А если в школу-студию?
— Что ж, — поднял брови режиссер, — попытайтесь. Может, что-то получится. Вы кончали биофак? Почему вы не хотите работать в биологии? Это ведь так интересно…
Надя хотела ответить, но, заметив в холодных глазах режиссера равнодушие и скуку, прикусила губу.
Поскучав дома неделю, Надя взяла билет на самолет. Но вечером ей позвонила подруга по школе. Узнав, зачем Надя приезжала в Ленинград, предложила вечером встретиться. Подруга работала на киностудии.
Через несколько дней Надя написала Николаю, что снимается в художественном фильме.
Она поднималась чуть свет и тащилась через весь город на съемочную площадку; несколько часов длилась подгонка париков, костюмов, обуви, накладка грима, репетиции отдельных сцен — и все это в какой-то торопливости, в крике помрежей и распорядителей. Наде после скучной жизни в Сосновом нравилась эта суматоха. Незаметно для себя она втянулась, стала, как и все, тоже куда-то торопиться, суетиться, нервничать. Часам к двенадцати приезжал режиссер, и тут-то оказывалось, что кто-то что-то перепутал, изменил, откуда-то не прибыли лошади. Снова ругань, препирательства и угрозы. Надя стояла неподалеку от режиссера, завороженно смотрела на него, вслушивалась в его слова; они казались ей исполненными высокого смысла и значимости. Затем первые впечатления потускнели, на смену им пришла скука. Ей уже начали надоедать повторяющиеся каждый день перебранки и переносы съемок, затяжные ожидания и многократные, нудно-однообразные дубли.
Надя была занята в крохотном эпизоде. Ей предстояло в платье крестьянской девушки, с виду красивой и статной, появиться перед камерой, расплакаться и убежать в поле. Но как же трудно все это далось! То, услышав команду, замешкается, то выбежит не туда, куда следует, то не плачется, хоть убей. Режиссер со своими помощниками нещадно ругал ее, дубли следовали один за другим, но дело двигалось медленно. Она уже хотела бросить все и уехать, но удержало самолюбие: неужели не сможет справиться с этой чепухой? Справилась. Ей поручили еще несколько небольших эпизодических ролей в других фильмах.
В перерывах между съемками Надя летала в Сосновый. После Ленинграда и крымских пляжей городок казался глухим и неустроенным и вызывал желание быстрее уехать. Только Колю было жалко: Надя видела, как остро и горько он переживает ее отъезд, ее новую, чужую и непонятную ему жизнь.
Семейные дела Кочкина вызывали тревогу и у его друзей. Они видели, что Николай страдает, что все валится у него из рук. Совсем недавно веселый и непоседливый говорун и забияка, он стал мрачным и замкнутым; вернувшись с аэродрома, сидел дома; несколько раз Васеев и Сторожев замечали, что от него попахивает вином.
…Надя жила в Сосновом уже три дня. Поздно вечером она с Николаем пришла к Васеевым. Поздоровалась, расцеловалась с Лидой. Уселись пить чай. Поговорили о неудачах наших футболистов и успешных выступлениях фигуристов. Николай в разговоре почти не участвовал, сидел нахохлившись, изредка бросая взгляды на друзей и жену. Он остро завидовал Геннадию. Вот у кого жена — настоящий друг, опора, самый близкий человек. Его заботы, его служба — все ей интересно и важно. А Надя… Даже не спросила ни о полетах, ни о службе. Только о себе, о съемках, о своих новых именитых друзьях. Не было — тосковал, звонил, ждал встречи, приехала — и поговорить не о чем, словно чужая. Все эти телеграммы и коротенькие письма: «скучаю, люблю, жду встречи» — не от сердца, а так, по обязанности. Был бы ребенок, глядишь, пошло бы все по-другому, но детей уже не будет… Спросил вчера: «Может, хватит по белу свету мотаться?» Вспыхнула: «Хочешь меня, как вон ту козу, — показала в окно, — на колышек привязать?»
— Ты, Надя, меня извини, — сказал Геннадий, отставив пустую чашку. — Конечно, это дела семейные, вмешиваться не следует, но Николай нам не чужой. Он мне вместо брата, так что… Долго ты будешь мотаться по жизни? Сегодня — здесь, завтра — там. Ты — жена летчика. Посмотри, он уже извелся весь. Надо что-то делать, Надя, перед людьми неудобно.
Николай вобрал в плечи голову, сцепил руки, чуть побагровел. Он знал, что Васеев или Сторожев начнут этот разговор, ждал его и боялся. Все правильно — надо что-то делать…
— Вы меня прорабатывать пригласили? — Красивые глаза Нади сузились, вздрогнули уголки маленького рта. — Ты, Геночка, в судьи записался? Ну так слушайте! Никому ничего объяснять я не собираюсь. Поймите, мне нужна интересная работа, чтобы душа к ней лежала! Дайте мне такую работу, дайте! Молчите, друзья дорогие! Так-то вот. Прозябать здесь не собираюсь. Пусть Колю переводят в такое место, где есть и для меня дело. Не получается? Ну что ж, тогда поживем отдельно. Мама с папой тоже часто в разных геологических партиях работают. И — ничего. Любят друг друга. Жили надеждами на встречи. Поэтому и меня назвали Надеждой. Кстати, я на шее мужа не сижу — сама зарабатываю. Ты, Лида, не косись на меня. — Надя повернулась к Лиде. — У тебя одно, у меня — другое. Эмансипация родилась не сегодня. Ленин, Луначарский, Клара Цеткин не раз о ней говорили. И я — не клушка и клушкой быть не собираюсь. Я — личность… понимаете?
— Все это распрекрасно, — сказал Геннадий, — но каково ему, твоему мужу? Придет с полетов — дома пусто, унты посушить, рубашку постирать некому, словом перекинуться не с кем. От кого же нашему брату ждать ласки и заботы, внимания, если не от жены? Конечно, эмансипация… Личность… Но ведь еще и жена! Друг, помощник, спутник — так, что ли…
— Все это у него есть! — Надя обняла мужа, звонко чмокнула в щеку. — Ну пусть не каждый день, зато уж потом…
— Деток бы вам, — вздохнула Лида. — Одного, а лучше — парочку, вот как у нас. Они сразу всю болтовню об эмансипации с головы на ноги ставят. Есть семья, есть забота, ответственность. Хорошо ощущать себя личностью, но разве это мешает быть женой, хозяйкой, матерью, Наденька?! А работа… Конечно, нам, офицерским женам, с работой часто трудновато, да что делать? Кому-то надо и в Сосновом служить, и на Камчатке, и в горах, и в пустынях… Мы ведь знали, на что шли. Кстати, В школе нет учителя биологии. Сниматься в кино, наверное, интереснее, однако… И драмкружок без тебя закис…
— Ну и пусть киснет. — Надя достала из сумочки сигареты. — И в школу не пойду, чего я там не видела! А дети… Не надо об этом, Лида. Мы с Колей сами как-нибудь разберемся…
— А ты, Толич, чего помалкиваешь? — спросил Геннадий.
— Мне, старик, как-то не с руки быть советчиком, — смущенно улыбнулся Анатолий. — Надя в общем-то, по-моему, права: сами разберутся. Очень это тонкое дело, взаимоотношения в семье, тут обсуждениями да советами можно больше навредить, чем помочь. Не дети, им жить, им и решать. Только я лично так не мог бы… Ну, чтобы по три-четыре месяца не видеть жену. От тоски, наверно, спятил бы.
Николай встал и молча вышел.
— Спасибо, милые друзья, поговорили! — зло сказала Надя и решительно поднялась из-за стола.
3
Был еще один человек, которого глубоко тревожили взаимоотношения Николая и Нади, — Юрий Михайлович Северин. Он уже давно заметил, что с Кочкиным происходит что-то неладное: отличный в недавнем летчик быстро терял класс.
Замполит знал: не ладится семейная жизнь и у некоторых других ребят. Городок маленький, все на виду, ничего не скроешь. У одного жена томится без работы, не может устроиться по специальности. У другого никак не поймет, что военная служба — не служба в какой-нибудь конторе: почему поздно приходишь?! У третьего… А ребята молодые, на аэродром приезжают хмурые, издерганные, невыспавшиеся. Далеко ли до беды?! Реактивный истребитель — такая машина, что не прощает даже самых незначительных ошибок. Конечно, только на жен кивать — глупость, и мужья виноваты, однако что-то делать надо. Но что? Ох, если бы знать что…
Северин решил собрать женщин и сводить их на аэродром. Что они знают о работе своих мужей? Да почти ничего. Это ведь на первый взгляд и не работа даже — летать. Не на себе же самолет возят. Нажимают на кнопки, поворачивают ручки — работа!
Надя, узнав о собрании женщин, идти наотрез отказалась.
