Вадим Полищук - Зенитчик
— Правильно, — соглашается Костромитин, — иди к комиссару и пиши.
— Да, неудобно как-то, — сомневается политрук.
— Неудобно во время боевой тревоги штаны через голову одевать, — влезаю я.
— Надо, Сема, надо, — Костромитин подталкивает политрука в направлении комиссарского кабинета. — Да, и требуй Чмырину голову по комсомольской линии. Остальная агентура увидит, как он их сдает и впредь осторожнее будет.
Молодец лейтенант быстро все понял, и про комсомольскую линию здорово придумал, мне этот момент даже в голову не пришел.
Эффект растянутого времени я наблюдал, когда появился в землянке. Чмыри не было, но все остальные замерли с открытыми ртами, похоже, не ждали. Я прошел мимо этих манекенов, взял из пирамиды свою СВТ, тут же примкнул полный магазин и вышел обратно. Весь расчет высыпал вслед за мной, решили, что я пошел убивать стукача. Ошиблись, я пошел к комбату.
— Товарищ лейтенант, разрешите пристрелять личное оружие!
— Разрешаю. Десять штук тебе хватит? Возьмешь у старшины.
— Так точно!
— Только без глупостей, — понижает голос Костромитин.
— Есть без глупостей, — также негромко отвечаю я.
До завтра я ждать не намерен. В качестве мишени использую широкую доску, а в качестве пулеуловителя – железнодорожную насыпь. Отмеряю сто метров и делаю пять выстрелов. Отдача, почти не чувствуется, я ожидал большего. Автоматика работает очень мягко, даже успеваешь ощутить крайние положения отката-наката. Теперь понятно, почему у нее были проблемы со стрельбой в зимнее время – нет запаса энергии затвора. Результат стрельбы обрадовал, все дырки можно закрыть чайным блюдцем, разброс равномерный. То есть всю работу по пристрелке прежний хозяин сделал за меня, а я даже не мог похоронить его. Повторяю серию, результат даже чуть лучше. Возвращаюсь в землянку и чищу оружие. Чмыря рискнул появиться только на вечернем построении, где много народа и в строй встают без оружия. На следующий день я принимаю присягу и становлюсь полноправным красноармейцем, и полнообязанным тоже. Теперь я везде хожу с винтовкой, даже в злополучный туалет. Вся батарея уверена, что я проверил работу капризной самозарядки и теперь только жду подходящего момента. Время от времени я бросаю на Чмырю плотоядные взгляды, как бы прикидывая куда лучше вогнать пулю. Сержант из последних сил храбрится, даже пробует носить с собой свою винтовку. Но его трехлинейка всего на тридцать сантиметров короче его самого. Когда она висит у Чмыри на плече, то почти задевает прикладом землю.
Возмездие настигло Чмырю с другой стороны. Через два дня комсомольское собрание батареи рассмотрело личное дело сержанта Гмыри и единогласно исключило его из рядов ВЛКСМ. А на следующий день в батарее был зачитан приказ о разжаловании Гмыри. Костромитин лично выдрал сержантские треугольники из его петлиц. В тот же день страдалец исчез из батареи. Даже не представляю, куда смогли спихнуть это чудо. В тот же вечер ко мне подошел Костромитин, не вызвал к себе, а сам пришел!
— Принимай орудие.
— А наводчик?
— Пока обойдетесь, потом может, пришлют.
— А как…
— Как до сих пор стреляли, так и стреляйте, а то я не знаю, чьи команды расчет выполняет.
В конце августа у нас изымают стрелковое оружие. В батарее оставляют по одной винтовке на расчет. Моя СВТ без штыка и запасных магазинов никого не заинтересовала, а у Петровича отобрали выданный в полку карабин.
В сентябре похолодало и нам выдали шинели. Начались дневные налеты, теперь мы стреляем и днем и ночью. Стреляем с ПУАЗО, стреляем заградительным. Недавно соседняя батарея сбила немецкий бомбардировщик. Я продолжал совмещать стрелки, и даже не смог взглянуть в небо, только слушал комментарии тех, кто мог поднять голову. Даже не верится, что наш огонь может давать хоть какой-то эффект. До сих пор мне казалось, что мы бесцельно засеиваем небо вспышками разрывов.
В начале октября погода испортилась, начались дожди. Налеты стали редкостью, низкая облачность прижала вражескую авиацию к земле. Скоро немцы начнут наступление на Москву, но точной даты я не помню. И нет никакой возможности избежать этого удара судьбы. Остается только ждать и надеться. Ждать, надеться и стрелять, стрелять днем и ночью, стрелять с ПУАЗО и заградительным. Дырявить низкие серые тучи осколочными гранатами, в глубине души надеясь все-таки попасть. Ну хоть один раз попасть.
Глава 4
Ту-дух – ту-дух, ту-дух – ту-дух, мерно постукивали на стыках колеса поезда. Перед глазами маячила верхняя полка, а за окном солнце разгоняло предрассветную мглу. Неужто мне все это приснилось? Я потянулся к столику, чтобы нашарить часы и посмотреть время.
— Танки! Танки слева!
Целую секунду не мог понять, это я все еще сплю или уже нет. В следующую секунду я уже вбивал ноги в сапоги, затем, подхватив ремень, бросился к орудию. Все уже знали, что южнее началось немецкое наступление, и только мне было известно, чем оно закончится. Но даже я не ждал Гудериана в Брянске так быстро. Сегодня дежурил первый взвод, а мы отсыпались после ночных стрельб. Два орудия первого взвода уже опустили стволы и сейчас нащупывали цель на юге. А наши, мало того, что торчали вверх, так еще и были затянуты маскировочной сеткой. Наконец мы сдернули сетку со ствола, и я плюхнулся на сиденье, больно ушибив колено.
Гах! Гах! Ударил первый взвод, когда я уже разворачивал орудие, секундой позже ствол пошел вниз, Паша уже занял свое место. Немецкие танки вышли из леса на южном берегу Свени и сейчас рвались вперед, стремясь укрыться за железнодорожной насыпью. Гах! Гах! Бьет первый взвод. Гах! Это уже первое орудие нашего взвода. А я стрелять не могу, пушка из первого взвода закрывает мне цель. Позиция батареи не предусматривала ведения огня по наземной цели на противоположном берегу речки. Гах! Гах! И после небольшой паузы еще раз. Гах! Из-за закрывающей обзор пушки появляется небольшой дымок. Но это он с полутора километров небольшой, кого-то наши подожгли.
— Прекратить огонь! — командует Костромитин.
Немцы проскочили простреливаемую зону и укрылись за насыпью. К нашей позиции подходит комбат, бросает взгляд на противоположный берег и обращается ко мне.
— Знаешь, что они сейчас сделают?
— Знаю. Подтянут артиллерию и раскатают нас как на блюминге.
Наши зенитки стоят на открытой позиции, и гаубичная батарея немцев подавит нас за несколько минут.
— Поэтому бери Петровича, цепляй пушку, грузи приборы и уходи. Стрелять ты все равно не можешь. Взвод управления я отправляю пешим порядком, а ты с собой возьми кого-нибудь из расчета.
Вообще-то, в соответствии с уставом, взвод управления должен занять позицию для отражения атаки пехоты, но у них всего две винтовки на два десятка человек и отрыть окопы тоже никто не догадался. Поэтому толку от них в обороне никакого и лейтенант решил просто спасти обученных людей.
— Но…
— Никаких но, — обрывает меня лейтенант. — Это приказ, и ты получишь его в письменном виде. Все, кончай дискуссию, нас в любой момент накрыть могут.
Я понимаю, что спорить бесполезно. Приказ Костромитина уже разделил батарею на нас, еще условно живых и остальных уже практически мертвых. Теперь мне предстоит сделать свой выбор. Из пяти оставшихся номеров расчета я могу взять только одного, остальных лейтенант оставляет в качестве резерва для расчетов других орудий. И времени на раздумья нет.
— Акишев, собирайся. Орудие в походное положение.
Мне тоже надо собраться. Первым делом перематываю портянки, запихиваю в "сидор" свой немудреный скарб, хватаю шинель, СВТ и выскакиваю из землянки. Пушку уже цепляют к СТЗ, около трактора меня уже ждет Костромитин с листком бумаги.
— Вот тебе приказ на эвакуацию особо ценного имущества батареи.
Я пробегаю по бумаге глазами.
— Вся ясно?
— Так точно!
— Выполняй.
— Есть.
Подгоняем трактор к окопам взвода управления, грузим ПУАЗО и дальномер. Замечаю, в кузове четыре зеленых ящика и пару больших бидонов. Опыт путешествия по полесским дорогам Петрович учел в полной мере.
— Паша, давай в кабину.
Кабина у СТЗ крохотная, сильно сомневаюсь, что влезу в нее. Да и путешествие в скрюченном положении почти на двигателе мне не по вкусу. Зато там тепло и сухо, но я выбираю кузов. Тут мне приходит в голову одна мысль, и я возвращаюсь на огневые позиции. Расчеты лихорадочно углубляют щели.
— Товарищ лейтенант!
— Ты еще здесь?
— Возьмите.
Я протягиваю Костромитину винтовку.
— Отставить. Еще не известно, кому она больше нужна будет. Все, в трактор, бегом марш.
СТЗ нетерпеливо стреляет выхлопом. Переваливаюсь через борт кузовка и стучу по кабине.
— Поехали!
Скрежещет передача, трактор дергается с места. Поехали. Мы почти успели добраться до первых домов, когда за позицией батареи взрывается первый снаряд. Второй ложится недолетом, а потом позиция исчезает в пыли, дыму и вспышках разрывов. Грохот взрывов перекрывает шум мотора. Даже отсюда это выглядит страшно, представляю, какой ад творится там. За нами бегут два десятка человек – взвод управления. Этим тоже повезло, задержались бы еще на лишних пять минут, попали бы под раздачу. СТЗ выскакивает на окраинную улицу, и батарея исчезает за домами, даже грохот взрывов стихает.
