Испытание огнем. Сгоравшие заживо - Одинцов Михаил Петрович
«Хвоста» за ним не было. Правда, это еще ни о чем не говорило: куда он направил стопы, нетрудно было определить, глядя вслед ему из окна столовой или казармы. А в станице — Серебряный и еще кто-нибудь. Что ж, пусть наблюдают, следят. Им овладела неодолимая решительность. Он еще им покажет, кто из них умнее и хитрее.
Неподалеку от села из-за куста репейника выскочила вдруг грязная, с клочьями линялой шерсти собака. Бездомная голодная дворняжка. Она даже не тявкнула, выскочила, видимо, чего-то или кого-то испугавшись, и у Пикалова вздрогнуло сердце. Ее появление было таким неожиданным, а нервы его так напряжены, что рука невольно метнулась к пистолету. Страх тут же сменился злобой, и Пикалов, прикинув, что выстрела никто не услышит, а если услышит, не придаст значения — в тире почти каждый день стреляют, — вырвал из кобуры пистолет. Не целясь, нажал на спусковой крючок. Раздался слабый хлопок — сработал пистон, — но выстрела не последовало.
Пикалов рванул затвор. На землю из патронника вылетел патрон. Пикалов поднял его. Патрон как патрон, с пулей, с пробитым капсюлем. В чем же дело? Потянул пулю и… вытащил ее. Пороха в патроне не было.
Вот в чем дело!
Проверил второй патрон, третий. Все без пороха. Кто же это сделал? Хотя чего ж тут гадать? Тот, кто постоянно находился с ним рядом, следил за каждым его шагом…
На квартире Пикалов не застал ни Серебряного, ни Лещинской. Хозяйка пожала плечами: они уехали еще вчера. Кажется, в Краснодар, к родственнику Тамары…
Похоже, Серебряному удалось настоять на своем, добиться встречи с Гросфатером. Дуреха! И его, Пикалова, не предупредила. Нет, медлить нельзя. Петля затягивается…
Он зашел в казарму. Три экипажа, вернувшиеся на рассвете с боевого задания, отдыхали. Но вытащить у кого-нибудь патроны не удалось: недалеко находился дежурный и наблюдал за ним. Может, предупрежден…
Пора было идти проводить занятия. Командование, чтобы сковать его и обезвредить, закрепило за ним группу радистов, 16 человек. Половина из них, наверное, соглядатаи…
Он зашел в землянку, оборудованную под радиокласс. Старшина группы сержант Колинога, гибкий, подвижный, как пантера, отдал ему рапорт.
— Вольно, садитесь. — Пикалов взглянул на часы, делая озабоченный вид; попросил Колиногу: — Товарищ старшина, займитесь пока с группой. Я в штаб на несколько минут отлучусь.
На аэродроме, на самолетных стоянках — всюду виднеются боевые листки, плакаты с призывами равняться на лучшие экипажи капитанов Арканова, Зароконяна, Туманова. А у КП начальник фотолаборатории фотомонтаж вывесил — результаты успешного бомбометания станции Джанкой.
У Пикалова заныло сердце: всюду крах — и на фронте, и здесь. Видно, недолго осталось ему быть на свободе. Надо срочно что-то предпринимать. Но что? По земле далеко не убежишь, схватят за первым же поворотом. Не зря он раньше хотел в сообщники найти себе летчика… Надо же было клюнуть на бесшабашность и легковесность Серебряного. А Туманова упустил…
Еще не представляя себе, чем может помочь ему Туманов, Пикалов направился к его самолету.
Бомбардировщик уже был расчехлен, и около него, кроме техника, колдовавшего у мотора, Пикалов никого не увидел. Сердце снова тревожно зачастило — и здесь не везет. Он хотел повернуть обратно, когда увидел, как в кабине пилота приподнялась голова. Туманов! Пикалов воспрянул духом, словно был уже спасен.
— Привет! — как можно веселее поздоровался он, зыркнув направо и налево. Пока все было тихо и спокойно, по пятам за ним никто не гнался. — Третью заповедь выполняем — не ленись на земле, не вспотеешь в небе?
— Вот именно, — отозвался Туманов. — Помнишь, на каком мы с косы Чушка прилетели? И вот снова он в строю.
— Все равно сегодня на боевой вылет вас не пошлют. Вылезай, покурим вместе. Посплетничаем.
Туманов посидел еще немного и неторопливо спустился по крылу на землю.
— Почему один? — протянул Пикалов ему портсигар и, не обращая внимания, что летчик не взял папиросу — так и должно было быть, он некурящий, — увлек его за собой, за хвост самолета. — Где стрелки, штурман?
— Стрелки на складе набивают ленты патронами. У штурмана какие-то родственники объявились, командир на трое суток отпустил.
— Везет людям. Кто воюет, а кто гуляет, медовый месяц справляет.
— Что-то не очень лестно ты о своем друге заговорил, — неодобрительно заметил Туманов.
— Хотел заяц в друзья волка выбрать, — усмехнулся Пикалов.
Туманов удивленно посмотрел на него!
— Кто же из вас заяц, а кто волк?
— Из нас, — поправил Пикалов. Туманов даже шаг приостановил.
— Из нас?
— А ты разве не считаешь Серебряного своим другом?
— Считаю. Но что ты имеешь в виду?
— Сейчас узнаешь. Дай-ка магазин из своего пистолета. Туманов поколебался лишь секунду. Вытащил из кобуры пистолет и протянул магазин Пикалову.
— Проверь, не остался ли в патроннике патрон и как работает спусковой крючок, — посоветовал Пикалов.
Пока Туманов заглядывал в патронник и нажимал на спуск, Пикалов, как опытный фокусник, отработавший до автоматизма каждое движение, заменил приготовленный заранее магазин пистолета Туманова на свой.
— Все нормально? — спросил он с усмешкой. — Хорошо. А теперь проверь патроны. Вытащи из любого пулю.
Туманов выполнил и это указание. Спросил с возмущением:
— Что это значит?
— То, что видишь: патроны без пороха.
— Кто это сделал и зачем?
— А вот теперь подумай. Кто с тобой ел и спал рядом и почему он это сделал.
Туманов пожал плечами.
— Эта глупая шутка могла плохо кончиться.
— Да. Ваня Серебряный — шутник. Шутя напивается и не является на службу, шутя покидает дежурство. — Пикалов всматривался в лицо Туманова, стараясь понять, какое впечатление производит его сообщение и насколько осведомлен летчик о своем штурмане. — Ты не задумывался, почему ему все и всегда сходило с рук?
— Ну не очень-то сходило. В звании до сих пор не вырос, по службе не продвинулся. А штурман он, сам знаешь, — первый класс.
— Точно, первый класс. И стреляет и бомбит только в «яблочко». А почему его, капитана, назначили в экипаж лейтенанта?
— Какое это имеет значение? Ты же знаешь его грехи. — Александр щелкнул себя по горлу. — Это — во-первых. Во-вторых, я только что прибыл из госпиталя и был свободен.
— В-третьих, вернулся оттуда, из-за линии фронта. Сколько ты там проплутал?
— Неполных три дня.
— И сколько же ты пешкодралом отмерил километров?
— Не пешкодралом, а на мотоцикле…
— Тебе немцы его предложили? — перебил Пикалов, стремясь неожиданными вопросами ошарашить Туманова, заставить его поверить в придуманную легенду.
— Я сам взял. — Туманов нахмурился. Черные брови его сошлись у переносицы, переломились.
«Он и в самом деле Хмурый, — отметил Пикалов. — И, кажется, намеки произвели на него впечатление. Надо окончательно сломить его…»
— И тебе поверили, что ты беспрепятственно катал по немецким тылам, проскочил линию фронта?
— Я не утверждал, что беспрепятственно. При переходе линии фронта меня ранили.
— А где остальные члены экипажа?
— Наверное, погибли.
— Вот видишь, даже ты не знаешь и не уверен. А контрразведчикам позволь и вовсе тебе не поверить. По большому секрету открою тебе одну тайну. — Пикалов на ходу дополнял свою легенду. — Твой бывший воздушный стрелок-радист сержант Рыбин жив. Находится в плену, в лагере под Винницей. — Глаза Туманова широко открылись, и Пикалов прочитал в них недоверие, борющееся со страхом. Он продолжил: — Также по большому секрету сообщу тебе и некоторые его показания. Только не спрашивай пока, откуда мне все это известно, позже узнаешь. Так вот, в своих показаниях Рыбин утверждает, что покинул самолет после того, как увидел, что его покинул командир. Штурман и воздушный стрелок находились еще на своих местах.
— Ложь! — негромко, сквозь зубы процедил Туманов.
— Я тоже так думаю, что ложь, — поспешил согласиться Пикалов. — Стрелок-радист, скорее всего, выпрыгнул самым первым, не дожидаясь твоей команды, как только увидел, что самолет загорелся. Пока от его показаний никому ни жарко, ни холодно. Но вдруг ему удастся из лагеря бежать или немцы возьмут да выпустят его — говорят, они практикуют такое, — вот тогда дело может осложниться. Тогда ни Петровский, ни Серебряный такими снисходительными, как были до этого, не останутся.
