Николай Бораненков - Тринадцатая рота
— Мы весьма признательны вам за приглашение на столь важный ужин, сказал, поклонясь, Гуляйбабка. — Рады бы разделить с вами эту горькую трапезу, но торопимся оказать помощь фюреру.
— Ай, жаль! Ай, жалко, пан начальник! — вздыхал Гнида, успевший вырядиться в новый костюм, сильно пахнущий нафталином. — Ну возьмите хоть что-нибудь. Хоть бутылягу горилки или полтеленка. Жареный теленочек. Смачный теля, пан начальник.
— За горилку спасибо, а телятину, пожалуй, взять можно, — почесал за ухом Гуляйбабка и обратился к кучеру: — А вы как считаете, Прохор Силыч?
Сидевший на облучке с вожжами в руках разнаряженный в кучерские доспехи Прохор облизнул усы:
— Взять надо, сударь. Чего ж не взять. В дороге все пригодится. Да и горилку, если хороша.
— Та добрая. Очень добрая, пан начальник, — расхваливал староста. — Из чистого сахара. От одной кружки глаза на лоб лезут. Ай какая горилочка! Ай какая!
Вместе с окороком жареной, еще теплой телятины на телегу начпрода погрузили ведерную бутыль горилки. При этом староста путано просил:
— Выпейте за мертвых. Во здравие… За упокой их. Меня. За старосту Гниду. Вспомните. Не забудьте…
— Не забудем. Вспомним. Помянем, — старался поскорее отвязаться Гуляйбабка от назойливого старосты, но не тут-то было. Гнида с цепкостью сухого репья ухватился за рукав.
— Фюреру. Хвюреру расскажите обо мне. Хоть одно слово. Хоть полслова. Хоть только назовите фамилию, пан начальник. Мол, Гнида… Гнида очень любит вас.
— Скажу. Непременно скажу. Да пустите же, Гнида! Эка прилипли! Прощайте! Счастливых похорон!
Гуляйбабка вскочил в карету и, выхватив из картонного ящика патефонную пластинку, протянул ее старосте:
— От президента. Любимая мелодия господ офицеров. Будут в восторге. Ау фидер зейн!
Староста хотел что-то сказать в ответ, но карета тронулась. Тогда он ухватился за дверцу ручки и долго бежал рядом, крича:
— Пан начальник! Пан начальник! Гниду, не забудьте Гниду! Гни-ду-у! Гни-ду-у-у!!!
17. ПЛОДЫ ПРИКАЗА НОЛЬ ПЯТНАДЦАТЬ
Приказ ноль пятнадцать о снятии обмундирования с убитых в полках сто восьмой егерской дивизии встретили криками: "Слава фюреру! Ура национальным героям!" А через неделю на интендантские склады повалили из-под Гомеля, Ельни, Смоленска и первые партии обмундирования с убитых. В двух пакетах тыловые сортировщики обнаружили кальсоны с наклейкой "Особо важно" и записку, вложенную в них. "Просим извинить, что не успели выстирать и посылаем в таком виде, но эти вещи принадлежали подлинно национальным героям. Брюки сняты с командира пятой пехотной роты обер-лейтенанта Хрипке, который при атаке высоты под Смоленском остался один без солдат (вся рота погибла), но продолжал кричать: "Вперед на Урал!" Полотняные кальсоны пятьдесят восьмого размера, четвертого роста принадлежат безымянному солдату, который не в пример другим, отступая под натиском противника, не просто бежал, а, положив автомат на плечо, стрелял назад из автомата и тем самым снизил скорость преследования русскими с сорока километров в час до тридцати пяти".
Приказ ноль пятнадцать радовал. Вещевое снабжение армии улучшилось. За какие-нибудь две недели генерал фон Шпиц обул всю сто восьмую дивизию и два выведенных в резерв полка.
Сапожная карусель, предложенная Гуляйбабкой, завертелась с истинно немецкой четкостью. Штабные писаря едва успевали приходовать обмундирование. В Берлин потекли счета на оплату липовых товаров. Фон Шпиц даже не стал утруждать себя маскировочными перевозками дерьма с мертвых в Берлин и обратно. Так надежнее. Гестапо не докопается. Но… Дотошный Поппе и сюда просунул свое хитрое рыло.
Вызвав фон Шпица в гестапо, Поппе угостил его коньяком и, расспросив о том, о сем пустячном, сказал:
— Ваша четкая работа по снабжению армии вызывает достойное восхищение, мой старый друг, но увы! Не у всех. Находятся недовольные свиньи, которые стряпают жалобы. Да вот одна из них. Разрешите прочесть. — И, не ожидая «разрешения», прочел: "Вынужден донести, что приказ по тылу номер ноль пятнадцать о реквизиции обмундирования с убитых в качестве боевых реликвии вызвал наряду с волной патриотических чувств и волну горькой иронии. При чтении приказа в четвертой пехотной роте один из солдат воскликнул: "Вперед в замогильные герои!" В кармане у погибшего ефрейтора третьей роты Грабштейна нашли коробку вшей и записку в ней: "В случае моей сверхгероической гибели прошу вас согласно приказа ноль пятнадцать передать это носимое мной «имущество» в национальный музой. Слава отличившимся!" В шестой роте того же полка пятеро солдат задали своему фельдфебелю вопрос: "Относится ли чесотка к числу боевых реликвий, подлежащих сдаче в музей?" Поппе сунул листок в сейф.
— У меня тоже возникло недоумение, мой старый друг.
— Какое, господин штурмбанфюрер?
— Как, например, понимать преамбулу вашего приказа, где говорится: "В великих сражениях на полях России наши храбрые солдаты прославляют не только фюрера, Великую Германию, себя, но и все то, что находится с ними и носится ими". Что вы имели в виду под словами "носится ими"?
— Я имел в виду оружие, обмундирование, снаряжение, боеприпасы.
— Я тоже подразумеваю это, но, как видите, — штурмбанфюрер развел руками, — циники еще не перевелись, мой старый друг, и я бы откровенно посоветовал вам дать к приказу поправку. Сформулировать последние строки приказа примерно так: "…и все неодушевленное, носимое ими". Тогда наверняка никакой идиот не зачислит в боевую реликвию нательных паразитов. Вы согласны, мой старый друг?
Фон Шпиц согласно кивнул головой.
18. ПЕРВЫЙ "НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ" ПЯТОЙ ПЕХОТНОЙ РОТЫ
Пятой пехотной роте везло на победы, но не везло на командиров. Один напоролся на пулеметный огонь, другой подорвался на противотанковой мине, и от него не нашли даже медальона. Третий — обер-лейтенант Хрипке командовал дольше всех и совсем было взял высоту «102» под Смоленском, но остался без роты. На гребне высоты он успел только крикнуть: "Вперед, на Урал!", и тут его и сразило осколком мины.
Фрица Карке шлепнуло тоже осколком, и на той же высоте. Очнулся он от того, что с него что-то насильно снимали. Подняв голову, Карке с ужасом увидел, что сапоги и брюки с него уже стащили и теперь здоровенный солдат-верзила поспешно стаскивал с него кальсоны. Другой рослый солдат стоял с мешком наготове.
— Молчи! Твоя песенка спета, — сказал верзила. — Твои кальсоны принадлежат теперь Империи!
— Какой Империи? Что ты мелешь?
— Дитрих, растолкуй этому тупице, что к чему. Впрочем, пока распутываю завязки, я и сам ему растолкую. Так вот, дубина, согласно приказу по тылу, твои кальсоны будут отосланы в национальный музей Германии как кальсоны национального героя. Так что лежи и не брыкайся.
Фрицу Карке, конечно, очень хотелось стать национальным героем, но оставаться без штанов наедине с комарами ему никак не хотелось. Он оказал тыловым реквизиторам сопротивление, и те стукнули его чем-то твердым по голове.
…Очнулся он второй раз глубокой ночью. Тех двух с мешком уже не было. Горели звезды. Светила луна. Кругом валялись трупы в зеленых мундирах — все без сапог, нижнего белья, и Карке, поджидая санитаров, стал было подсчитывать, сколько в полку будет "национальных героев", как вдруг вспомнил про свои брюки, в которых лежал медальон с драгоценным ордером. Думая, что с него сняли только кальсоны, а брюки, может, упали, когда бежал с высоты, он лихорадочно пошарил там и сям по бурьяну, но брюк нигде но было. И тогда Карке ухватился за голову и, ударившись о засохшую глину, заревел на все поле: "Караул! Грабеж! Они украли мою землю… Сорок семь десятин кубанского чернозема!"
Долго катался Карке по холодной, кремнистой глине, проклиная всех чертей на свете. Потом затих, прислушался.
На высоте, так и не взятой у противника, зло огрызались пулеметы. Внизу у кустов звякали котелки, пиликали губные гармошки. Там были свои — новые кандидаты в "национальные герои". Ощупав голову и найдя на ней мокрую шишку, Карке тихо пополз на музыкальные звуки и запах сосисок.
В большой снарядной воронке сидели с котелками на коленях незнакомые солдаты. Среди них Карке узнал командира отделения фельдфебеля Квачке. В роту, видать, только что пришло повое пополнение, и Квачке старался подбодрить новичков песенкой на губной гармошке.
Ввалившись в воронку, Карке вытянулся во весь свой двухметровый рост, и стукнув голыми пятками, доложил:
— Господин фельдфебель! Докладывает рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка Фриц Карке. У меня только что похитили сорок семь десятин кубанского чернозема вместе с брюками и кальсонами.
