Антон Блажко - Единственный чеченец и другие рассказы
Много продовольствия выжало из своих ленников руководство, грех плохо сказать, отмаксало для устройства на месте денег в общак. Сколько под благородный сбор "пацанам на войну" хапнули — божье дело, старшим в зад не глядят. Когда грузились на товарной платформе вокзала, люд дивился: бойцы правопорядка едут сражаться или барыги на юга? Набив оба своих плацкартных вагона, списанных из подвижного состава и пользуемых для таких перевозок, отобрали у проводников ключи, заперли двери и тряслись до самого Моздока на ящиках, кучах и мешках, перебираясь через них под потолками. Надорвавшись грузить добро из поезда в КАМАЗы, из вертолета опять в грузовики, целым и невредимым доставили его наконец в назначенный пункт.
Командиром отряда нежданно был назначен майор Балинюк, перекинутый с месяц назад из дознавателей на среднепрестижную должность взводного в территориальный отдел. Щирый хохол происходил из военных, развал армии застал в небольшой части, откуда уволился и прибыл на жительство в крупный центр, резонно полагая, что возможностей там больше по сравнению с ридным винницким селом. Но абстрактные потенции оказалось реализовать труднее, чем думалось, и Балинюк вслед за многими отставниками обратил взор на милицейскую службу. Легко приобретая связи, он потерся в городском управлении и спустился "на землю", осознав, что там делать нечего — слишком много прочих. В верхах нужно быть начальством или при нем, а так у последнего околоточного больше власти и источников дохода, чем у какого-нибудь старшего инспектора штаба. Первым же вопросом в любом случае стояло жилье, снимать которое становилось все накладнее. Он быстро понял, что посулы стоят немного, надо занять должность, предусматривающую обеспечение площадью, и тогда искать рычаги. Не погнушавшись спуститься в участковые, Балинюк получил однокомнатную хибару за полтора года — редкий случай для сотрудника, пробивающего дорогу собственным лбом.
На ремонт и обустройство ушел еще год, после чего начался активный поиск доступа к руководящим постам. Не из одного лишь тщеславия, деятельной натуре было тесно внизу. Времена поменялись, все определял размер лопатника, а не звезд на плечах, хотя чаще они совпадают. Хозяйственный, склонный к коммерции Балинюк завел пару точек на рынке и соучаствовал пайщиком в маленьком кафе, но для богатыря это был не простор. Лакомым представлялось место главы участковых отдела, замначальника по службе, дающее в равной степени нужную власть и старт. Сколько он приложил усилий, организовал застолий и перетаскал даров к праздникам, дням рождений ответственных лиц, их жен и детей, неоднократно исполнял заветные обязанности, когда меняли очередного коновода, но — по усам текло, в рот не попадало. У других оказывалась сильнее рука либо в кресло плюхали своего человека, тащимого вверх, даже если тот рвением не отличался. Не раз клял Балинюк безродность и порочную систему, пока не решил изменить стратегию и переориентироваться на процессуальные сферы, заняв дознавательский пост. Здесь ждало разочарование: по делам вроде хулиганств и вскрытых машин проходили отнюдь не жаждущие откупиться любой ценой бандиты и нуворишские сынки, нагрузка при той же зарплате оказалась неоправданно большой, а требования строже. Кроме того, дало знать себя отсутствие подготовки, за исключением краткого курса для офицеров запаса при аттестации. Хотя Балинюк поступил (и не за дешево) в юридический университет, как теперь именовалась высшая милицейская школа, первая же сессия выявила то, что он знал сам: отвлеченное правовое крючкотворство, будучи вещью нужной, совершенно не лезло в ум. Мысль его бойко работала в практическом направлении, а теория являлась областью чуждой.
Не оставалось другого, как искать новых путей. Взгляд его пал на вроде бы малопочетную, однако предоставляющую на деле ряд возможностей постовую службу. Заодно пригождались армейские навыки. Командующий бравыми хлопцами много чего держит в руках по части тех же рынков, уличной негоции и сторожевых халтур, опускаться до традиционной дани с подчиненных Балинюк не собирался. Так поступают лишь держиморды-хапуги, зрящие вперед не дальше одного дня. Достаточно того, что утверждение любого руководителя проходит через УСБ, которое копит информацию обо всех. Постовая служба, если проявить себя — прямая дорога в отделы охраны общественного порядка или профилактики и раскрытия преступлений (ОПиРП), в руках которых вся торговля района, связь с администрацией и структурами всякого плана. Работа там сулила заманчивые перспективы, со временем, обрастя контактами и заведя серьезное дело, с этого уровня можно было шагнуть и в главк. Мозолить зад в ОООПе рядовым инспектором до дембеля он не собирался, следовало расти, пенсия близилась неукоснительно. Из главы постовых вполне можно перескочить также в замначотдела, конечно, подняв, что требуется — дисциплину, показатели и прочую дребедень.
На вакантное место командира роты претендовали люди, имевшие больше заслуг, в частности срок профильной службы. И у них тоже были подвязки, зацепки и торпеды в верхах, но Балинюк привык к борьбе. Заручившись поддержкой нужных лиц, по крайней мере обещанием ее, он вернулся взводным в отдел, где начинал участковым. Так было просторней, хотя выходило двойное подчинение здешнему начальнику и тому же ООПу. Открытие чеченской эпопеи пришлось как нельзя кстати, Балинюк твердо решил ехать, причем не меньше как возглавив отряд.
Это являлось необходимым по многим причинам, от карьеры до разового прихода требуемых бизнесом денег. Если твердо жать бойцов и ладить с начальством, можно будет сделать какую-нибудь боевую, не "песочно"-юбилейную награду, пригодится. Война-то показывает, кто чего стоит, но каждый вернувшийся с нее — герой, а уж тем более с висюлькой… Также он провидел, что рано или поздно всем «кавказцам» дадут ветеранство наподобие интернационалистов, некогда попавших в струю. Мало кто знает, что в тот же Афган посылали и милиционеров, шишки сидели в Кабуле советниками, простые как-то налаживали службу, таскались на операции и в рейды. Месяц-полтора, а льготы теперь до конца жизни. Прежде всего в открытии собственных предприятий, налогообложении, кроме того, с этим званием открывался вход в конторы бывших силовиков… Игра стоила свеч.
Словно нарочно вторым лицом после Балинюка, начштабом отряда ехал главный конкурент, замкомроты старший лейтенант Чайкин. Капитанская звезда светила ему вот-вот, стоило занять должный пост или выгнуться на звание ступенькой выше предусмотренного по штату. В обоих случаях командировка было просто необходима, хотя самым первым осповатый и малость безбашенный старлей записался не потому. Судьба точно вела его за руку по войнам, благополучно вытаскивая из передряг. На он срочке попал за Пяндж, был ранен в ногу, после чуть не погиб, заблудившись с донесением в пустыне. Откинувшись, съездил в родное сельцо, обтерся неделю и двинул поступать в институт. На первом экзамене срезался при всех регалиях и заслугах — какой багаж у выпускника деревенской школы, где оценки ставили за мешок картошки, да после двух лет "горячей земли". Оставалось ехать домой или податься на какой-нибудь завод, из абитуриентской общаги выперли, и тут на вокзале попался бойкий представитель кадров, который наметанным взглядом отлавливал свежих дембелей. Временная прописка, койко-место и почетная мужественная служба неизменно брали верх над перспективой возврата в родные Малые Бугорки. Органы всегда страдали недобором, выручали только лимитчики, полноценного горожанина попробуй было замани…
Неделю спустя Чайкин уже ходил стажером при древнем старшине с прозвищем Карбофос. Тот оттоптал по улице тридцать лет и не хотел покидать службу — что делать дома? Через год он преставился от сердца, зайдя погреться зимой в пикет, и к Чайкину перешел его маршрут, владения и клиентура. Он женился на передовичке кондитерской местной фабрики и получил комнату в старом фонде, где вскоре родилась дочка, а через пару лет треснула за несходством характеров семейная жизнь. К окончательному разводу подоспела демократия, южная кромка страны запылала, как синтетическая штора от недокуренного хапца. Поскольку держава еще числилась единой, на усмирение самостийников (на деле оказывавшихся везде бандитами и крикунами) отправляли внутренние войска и милицию. Последнюю в основном добровольно, тогда вправду стоило только пожелать.
Чайкин, ценимый за боевой опыт, подстегиваемый конъюнктурой и личными обстоятельствами, пустился в тяжкие. Последовательно сменив Фергану, Карабах, Сумгаит, Южную Осетию и ее северную родню, в Гудауту и Приднестровье ездил в отпуск, повоевать за деньги и отдохнуть. Вместо положенных 45 суток ухитрялся зависать на полгода, возвращался черный, веселый, гулял месяц-два, если не подхватывала очередная авантюра, немного болтался на службе до следующего набора и вновь убывал куда-нибудь. Между вояжами ухитрился добыть от исполкома новую площадь, хотя и через солидные «вложения». Не скрывал, что жил войной и привез из Армении как-то рюкзак денег, что было тьфу, летчики брали с ограниченным весом и спецура шмонала на посадке, сами авиаторы да генералы перли контейнеры бабок, золота и всякого барахла. Поводило то, что знаки быстро обесценивались, не хватало времени плотно накопить хрусты и вбить их с толком. "Много у меня тогда денег пропало", — сокрушался Чайкин, но не унывал. Комнату обменял на «брежневку», купил машину, снова женился и завел скромное дело. Войны как раз закончились, да и подустал — все, хватит.
