Вадим Полищук - Зенитчик-2
Хотя… Вот взять, например, сержанта Ивченко из первого взвода. Того самого, мордатого. Уж он-то явно от голода не страдает, но где и что он жрет, я не пойму. Ивченко ходит в любимчиках у старшины, после поверки личного состава он каждый вечер минут на тридцать-сорок, а то и на час, ныряет в каптерку. Чем они там занимаются, никто не знает. Сам «завмаг» на людях появляется нечасто, бывает, что и целыми днями его не видно. Свои должностные обязанности он почти целиком взвалил на своего протеже. Именно сержант гоняет всех на зарядку, распределяет наряды, следит за порядком в казарме и оружейных пирамидах, проводит поверку и даже ежедневно проверяет личный состав на педикулез по форме двадцать. Каждое воскресенье он ходит в увольнение. Увольнительные ему достает Остапчук. Сам же занимается хозяйственными работами и гоняет внутренний наряд, чтобы служба им медом не казалась.
Кроме учебы и несения внутреннего наряда, учебные батареи нашего запасного полка дежурят у орудий, установленных для защиты железнодорожного моста через Волгу и Окского моста. По уровню подготовки личного состава наш полк считается лучшим среди всех зенапов недавно образованного корпусного района ПВО. В начале ноября немецкие бомбардировщики несколько раз бомбили промышленные предприятия города. Досталось химическому заводу им. Свердлова, заводу N 2 «Нефтегаз», артиллерийскому заводу N 92 им. Сталина. В корпусном районе числится больше двухсот орудий и целая истребительная авиадивизия, даже посты ВНОС стали работать лучше. Но вся сила не смогла остановить небольшие группы немецких самолетов, летающих по ночам, даже сбить никого не удалось. Правда, и точность немецкой бомбежки тоже оставляет желать лучшего. Ночная темнота и маскировка промышленных объектов тоже играют свою роль. Корпуса ГАЗа затянуты маскировочной сеткой, а посередине проходит черная полоса, имитирующая асфальтированную дорогу. С конца ноября немцы над Горьким появляться перестали. Видимо, бои под Сталинградом и окружение шестой армии оттянули на себя все силы вражеской авиации. Противник утратил интерес к Горьковскому промышленному району, даже высотные разведчики перестали появляться.
А еще мы ходим в караулы и в самом городке, и на железнодорожной станции. Меня назначают либо разводящим, либо помощником начальника караула. В последнем случае по Уставу караульной службы в ночное время полагалось не менее двух раз проверять правильность несения службы часовыми. В тот раз, кроме эшелонов с воинскими грузами, стоял на путях гражданский товарный эшелон. Проверять посты мы пошли вдвоем с одним из караульных. Молоденький красноармеец оказался весьма глазастым — издалека заметил щель в одном из вагонов.
— Товарищ сержант, вагон открыт!
— Где?
— Да вон.
Но я уже и сам заметил темную полосу между дверью и стенкой.
— За мной.
На ходу я стащил с плеча винтовку с уже примкнутым штыком. В этот момент от вагона метнулись две тени — наше приближение не осталось незамеченным.
— Стой! Стой, стрелять буду!
— Стрелять?
Мой напарник уже встал на колено, направив ствол на бегущие тени.
— Давай!
Бах! Промазал! Тени нырнули под вагон и исчезли. Поднялся переполох, народу набежало… Воры оставили только следы на снегу. К счастью они только вскрыли вагон, перевозящий мануфактуру, но мы их спугнули, унести они ничего не успели. Вагон заново опломбировали, а на следующий день после смены с караула комбат объявил нам благодарность. И тут же заметил.
— А почему вы нашивку за ранение не носите?
— Да как-то…
— Стесняетесь? Нечего вам стесняться. Вы же за Родину кровь проливали, этим гордиться надо. Вы должны служить примером храбрости для нового пополнения.
Не мог же я ему сказать, что вся моя кровь осталась при мне и справку о ранении я сам себе написал.
— У меня в книжке соответствующей записи нет, — попытался отмазаться я.
— Нет? Давайте ее сюда, это мы быстро исправим.
Пришлось пришить над правым нагрудным карманом узкую золотистую полоску.
— Заряжай!
Красноармеец Ерофеев подхватывает патрон у пятого номера и досылает его в патронник. При этом первый и четвертый номера продолжают крутить свои маховики, и казенная часть ствола перемещается по углу и по азимуту, находясь в почти вертикальном положении. Это самое трудное упражнение для заряжающего, его выполнению обучают в самом конце, перед отправкой в боевую часть. Кланц — лязгает затвор, запечатывая снаряд в стволе. Очень хорошо — ни недосыла, ни заклинивания.
— Огонь!
Выполнение команды заканчивается щелчком ударника, снаряд-то учебный. В батарее я появился, когда обучение очередной партии новобранцев уже подходит к концу. Они уже почти все умеют, и скоро их ждут боевые части.
— Разряжай!
Колька открывает затвор и не успевает подхватить патрон. Унитар ткнулся дном гильзы в снег и, падая, едва не врезал мне по ноге, еле отскочить успел.
— Ну, ты… Долбодятел хренов! У тебя откуда руки растут?!
Колькина физиономия выражает полное раскаяние, но безнаказанным это дело оставлять нельзя.
— Два наряда вне очереди!
— Есть два наряда!
— Следующий.
Огребший два наряда Ерофеев отходит в сторону, его место следующий красноармеец.
— Заряжай!
Кланц.
— Огонь!
Щелк.
— Разряжай!
На этот раз заряжающий ловит снаряд безукоризненно.
Задержавшись в парке, я возвращался в казарму. До построения на обед еще минут десять, и можно было не торопиться. Возле клуба стоит полуторка, водитель сидит на подножке, курит, наблюдая, как полковой киномеханик таскает внутрь тяжелые цилиндрические коробки. Кино, по сути, единственное развлечение, доступное в запасном полку красноармейцам и сержантам. Не удержавшись, интересуюсь.
— Что привез?
— «Трактористов».
— Опять?
Фильм о сельскохозяйственно-производственной жизни с демонстрацией тяжелых тракторов «Сталинец» и легких танков БТ лично мне уже надоел. Другим, думаю, тоже. Но кто-то неведомый выделяет полковому клубу одни и те же фильмы, а хочется чего-нибудь новенького.
— А ты что хотел?
Я быстро перебираю в памяти названия довоенных фильмов. Не то, не то, это тоже смотреть не хочется.
— А «Сердца четырех» есть?
— Какие сердца?
— Четырех. Неужели не слышал?
— Нет, — уходит в отказ киномеханик. — А что за фильм? Что-то из новенького?
Странно, очень странно. Я же точно помню, что комедия, где на фоне дачной жизни в образцовых советских граждан влюблялись идеальные советские девушки, был снят еще до войны. В общем-то, конечно, ничего особенного — обычная сталинская сказка. Но именно по этим сказкам будут потом судить о довоенной жизни советских граждан. Все ее трудности и страхи забудутся, а эти фильмы останутся. И еще, на таких сеансах можно посмеяться над немудренными шутками и комедийно-бытовыми ситуациями, полюбоваться красотой актрисы Серовой и поглазеть на молоденькую Целиковскую. Однако из сложившейся ситуации надо как-то выкручиваться.
— Да. Слышал, перед самой войной съемки закончили, а в прокат, видно, выпустить не успели.
Похоже, это действительно так. Выпускать такой фильм на экраны после начала войны я бы, наверное, тоже не стал.
— А из актрис кто снимался? — продолжает интересоваться механик, женский вопрос его тоже волнует.
— Серова и, вроде, Целиковская.
— Да-а, наверное, действительно хороший фильм.
Ну если оценивать по этому критерию, то и правда хороший. Однако надо же так проколоться.
— Ладно, таскай свои коробки.
— А помочь не хочешь?
— Нет, не хочу, у каждого свой груз.
Мне сегодня уже пришлось унитары потаскать, наломался. И я поспешил скрыться за углом, направляясь в казарму.
20 декабря мне дали увольнение в город с девяти до двадцати одного часа. Событие это было тем более неожиданным, что вечером я должен был заступить в караул, но заявившийся на вечернюю поверку «завмаг» неожиданно все переиграл. Вместо меня помначкара пошел Ивченко, а обычно предназначавшуюся ему увольнительную, Остапчук отдал мне. Эх, жаль, Ивченко стоял далеко от меня на правом фланге батареи и рожу его в этот момент я увидеть не мог, но, подозреваю, она была далеко не радостной. После того как была подана команда «Разойдись!», Ивченко бросил на меня неприязненный взгляд, как будто все произошедшее было моей инициативой, и подскочил к старшине. Полминуты от них исходило шипение рассерженных котов, слов было не разобрать, после чего они скрылись в каптерке. Сержант вышел быстро, минут через пять, видимо, старшина нашел аргументы для его успокоения. В мою сторону даже не глянул.
Неожиданно свалившаяся на мою голову увольнительная большой радости не доставила, да и идти в городе мне некуда и не к кому. Хотя от возможности покинуть стены военного городка и на несколько часов ощутить себя относительно свободным человеком откажется только полный дурак. А еще я ломал голову — к чему бы все это? Чернила, которыми было вписано мое имя, отличались от чернил гавриловской подписи. Значит, Остапчук имеет запас уже подписанных бланков, которым распоряжается сам. И что это значит? Старшина решил стравить меня с Ивченко? Но я ему дорогу вроде не перебегал. Или тут какие-то другие причины? Уснул, так и не придя ни к каким выводам.
