Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Запах гниющего мяса (кто сказал, что у трупов сладковатый дух?), выклеванные глаза, раздолбанные до белых костей черепа заставили бойцов отшатнуться. С минуту стояли, застыв, пока не раздался голос комбата:

– Собирайте патроны, гранаты и шинели. Лыгин, проверь, может, остались личные документы. У кого автоматы без патронов, берите трехлинейки.

Нашлись и винтовки, и гранаты, и россыпи обойм. В окопах подобрали несколько шинелей. Лыгин, морщась от запаха, расшнуровал на одном из мертвых ботинки:

– Прости уж, браток. Тебе они ни к чему, а мои развалились.

От жутковатого места постарались поскорее уйти. Гребень просматривался издалека, задерживаться и хоронить погибших было рискованно. Найденные патроны и гранаты придавали уверенность. Так просто группу не возьмешь.

В небольших хуторах окруженцев встречали не слишком приветливо. Говорили одно и то же: все до вас забрали, и немцы часто наезжают. Уходили бы поскорее. Но кое-что по мелочи выносили: огурцы, немного вареной картошки, кувшин-другой молока.

На своих наткнулись, проплутав в общей сложности неделю. Как водится, группу сначала разоружили, проверили документы, затем повели к начальству, каждого опросил особист.

Выручила предусмотрительность капитана Ламкова. Трофейное оружие и документы убитых немцев стали свидетельством, что люди пробивались с боями. Комбату, как он и ожидал, выговорили за потерянную батарею, грозили суровыми последствиями.

Но окруженцев выходило столько, что подробно разбираться со всеми не хватало времени. Да и группа Ламкова, хорошо вооруженная, бодрая, выгодно отличалась от многих других. Особист разобрался в ситуации довольно быстро. Через пару дней комбат прощался с ребятами.

– Отправляют в артиллерийский полк. Там хоть взвод, хоть батарею дадут, мне все равно. Главное, вас вывел живыми. Не поленитесь, родным напишите, а то на вас уже похоронки пришли.

Прощались едва не со слезами. Недели полторы кантовались за высоким забором то ли запасной части, то ли фильтрационного пункта. Кормили плохо, людям читали уставы и часа три в день занимались строевой подготовкой.

Вскоре Антона Роньшина и Мишу Лыгина забрал покупатель из артиллерийского полка. С ними просились Чистяков и Волынов.

– Мы тоже артиллеристы.

– Ждите.

Ждали еще недели две. Потом собрали команду, человек сто пятьдесят, куда попали Чистяков и Волынов, и повели на станцию. Сопровождающие на вопросы бойцов отвечали коротко:

– Куда надо, туда и повезут.

Уже по дороге узнали, что эшелон идет в Челябинск. Было начало сентября, но здесь на Урале уже полностью вступила в свои права осень. Было холодно, моросил мелкий дождь. Очень пригодились потертые прожженные шинели, подобранные на поле боя.

Прибывших повели по улицам города. Только теперь сопровождающие сказали, что местом назначения является танковое училище. Чистяков и Волынов переглянулись, оба предпочли бы продолжить учение на артиллерийских командиров. Но их мнения никто спрашивать не собирался.

Глава 4. Мы – самоходы!

Первые полтора месяца учились по программе командиров танков Т-34. В основном шла теория. Изучали тактико-технические данные «тридцатьчетверок», артиллерийское вооружение, топографию, отбивали на плацу положенное количество часов строевой подготовки.

К боевым машинам пока не подпускали. До автоматизма отрабатывали теорию вождения на тренажерах. Заводских тренажеров не хватало. Зачастую занятия проводились на самодельных, которые представляли собой скамейки с рычагами. Постигали довольно сложную систему сцепления. При переключении скоростей требовалось с большим усилием правильно и быстро отжимать педаль сцепления.

Много времени занимала (а точнее, отнимала) политическая учеба. Политруки разных рангов старательно отрабатывали свои тыловые, вполне приличные пайки. Любимой темой было превосходство Т-34 над немецкими танками.

Приводили многочисленные примеры, в основном из газет, как «тридцатьчетверки», вступая в поединки с немецкими Т-3 или Т-4, легко с ними справлялись. Истории рассказывали просто сказочные. То один наш взвод из трех танков умудрялся уничтожить с десяток панцеров и раздавить попутно роту трусливой германской пехоты. В других рассказах те же «тридцатьчетверки» легко прорывали оборону, сминая, как консервные банки, немецкие пушки, снаряды которых отскакивали от брони, как горох.

Впрочем, мало кто из политработников бывал на передовой, а в танковых боях не участвовал никто. Несмотря на это, политруки и комиссары разных рангов хорошо знали истинное положение дел.

Во второй половине сорок второго года «тридцатьчетверки» в основном утратили свое неоспоримое в начале войны преимущество. Немцы перестраивались быстро. Отказались от легких танков, усилили броню основных машин Т-3 и Т-4, все больше применялись кумулятивные и подкалиберные снаряды, издалека пробивающие броню «тридцатьчетверок».

На поле боя массово появились сильные противотанковые пушки калибра 75 миллиметров. Резко увеличилось число штурмовых орудий, приземистых, с сильным вооружением и первоклассной оптикой. «Тридцатьчетверки» несли огромные потери. Выпускники училища об этом также знали. Напиваясь в день выпуска, хлопали молодых по плечу и прощались.

– Учитесь. Может, когда и встретимся… на том свете.

Через полтора месяца часть курсантов, в том числе Чистякова и Волынова, перевели в отдельный учебный полк тяжелых самоходно-артиллерийских установок. Полк считался секретным подразделением, а что такое самоходная установка, толком никто не знал. В ангаре, охраняемом изнутри и снаружи, стояли непонятные машины на гусеничном ходу.

Вроде танки, но с массивными рубками, из которых торчали стволы тяжелых гаубиц калибра 152 миллиметра. Это были установки СУ-152 на базе тяжелых танков КВ-1С, и весили они сорок пять тонн.

Передняя часть рубки представляла собой подушку, к которой крепилось многотонное орудие. Броня и спереди, и сбоку была толщиной 75 миллиметров (у Т-34 лишь 45 миллиметров). В машине чувствовалась мощь, которая превосходила всю отечественную бронетанковую технику.

Усилили секретность. С курсантов взяли подписку о неукоснительном соблюдении режимных требований. Любые разговоры с посторонними людьми о новых машинах грозили отдачей под суд. Резко сократили увольнения в город, которые и так давали очень редко.

Новых установок СУ-152 было всего пять или шесть. Курсантов, которым предстояло осваивать их, насчитывалось тоже не слишком много – несколько учебных батарей по сорок-пятьдесят человек в каждой.

Саня Чистяков и Гриша Волынов попали во вторую батарею. Большинство курсантов уже имели боевой опыт. Новичков с гражданки поступало немного. Это говорило о том, что новому оружию придают особое значение.

Вступительная речь командира учебного полка впечатления не произвела. То ли он боялся говорить лишнее, то ли сам еще толком не знал возможности новых самоходок. В основном все свелось к строгим напутствиям добросовестно учиться, готовиться к будущим боям и упаси бог болтать лишнее. Вопросов не задавали, доверительной беседы с курсантами у него не получилось.

Замполит произнес примерно то же самое, только говорил подольше, предупредил раза два о строгой ответственности за самоволки.

– Вы теперь особое подразделение, – повторял он. – Будете учиться воевать на самых мощных машинах, которым в подметки не годятся любые немецкие танки и штурмовые орудия. Разгильдяев не потерплю.

При этих словах он вздернул круглую голову с двойным подбородком и мощным загривком.

– Кто этого не понимает, в окопы дорога всегда открыта. В пехоту… в траншеи.

– Как меду напились, – усмехнулся Гриша Волынов. – Сам войны не нюхал, а нас пугает изо всех сил.

– Он и в люк со своей требухой не влезет, – подал голос кто-то из курсантов.

Оба руководителя скорее всего получили свою порцию накачки и торопились довести требования до подопечных. Преисполненные важности, они просто не обратили внимания, что первый набор курсантов состоит в основном из фронтовиков. Едва ли не половина носили сержантские лычки, у многих имелись нашивки за ранения. Кое у кого поблескивали медали. В общем народ подобрался тертый.

Второй батарее, в которой числились Чистяков и Волынов, повезло с командиром. Капитан Пантелеев воевал с ноября сорок первого года, затем был направлен на завод в качестве испытателя, хорошо знал первые тяжелые самоходки СУ-122. Даже в составе отдельной роты выезжал на фронт, где опробовал машины в бою.

Бывший танкист, а теперь самоходчик, Иван Васильевич Пантелеев имел орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Небольшого роста, родом с Алтая, он был прост в обращении, как и большинство фронтовиков. Первое время Пантелеев присматривался к курсантам, занятия проводились строго согласно программе. Вместе курили на перерывах, но особенно откровенных разговоров он не вел.