Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Пунктуальные немцы, наблюдавшие всю эту картину в цейсовские прицелы и бинокли, сразу накрывали такие кучи артиллерийскими снарядами. Мало кто из тех пехотинцев вернулся с поля, которое назвать полем боя у меня не поворачивается язык, скорее поле массового убийства, главными авторами которого, как ни грустно говорить, были свои же. Невиданно жесток, даже без нужды, бывает русский человек к инородцам. А потом еще удивляется, что его не везде любят и привечают. Конечно же, наступление превратилось в массовое бегство, и вскоре наши войска отошли на прежние позиции, потеряв тысяч пятнадцать убитыми. Вот здесь и гадай, то ли жестокость и разнузданность, нередко свойственная русским, породила Сталина, то ли Сталин стал одним из ее творцов. После провала этого наступления, когда поступила кое-какая информация, в войсках был зачитан, тепло встреченный всеми, приказ Сталина № 0198, согласно которому все лица, виновные в хищении войскового имущества, что привело к срыву боевых операций, расстреливались перед строем. Так поступили с семью фронтовыми шоферами, толкнувшими налево валенки. Глубже ковыряться не стали потому, что наверняка пришлось бы расстреливать многих дядь в солидных воинских званиях, без участия которых такая крупная «Панама» была бы не под силу фронтовым шоферюгам. Как обычно, нашли стрелочников и исполнителей. А добраться до организаторов было не так просто. Кое-кто восхваляет строгость времен Сталина. Истинная брехня. Крупная рыба и тогда, если можно так выразиться, выходила сухой из воды. Сталинский приказ действовал до конца войны, и немало всякой мелкой рыбешки попалось на его крючок.
С мартовскими лучами солнца, судьба совершенно неожиданно бросила и на меня свой теплый луч. Во время выступления с докладом перед личным составом батальона обслуживания, я обнаружил, что один из офицеров, секретарь партийной организации батальона Корчагин, оказался моим старым знакомым, ахтарцем. Мы отвели душу, вспоминая свою родную Кубань. Этот батальон аэродромного обслуживания, командиром которого был майор Прокопович, дал вскоре о себе знать летчикам нашей боевой эскадрильи — выяснилось, что все девушки из его состава болеют «скобелем» — банальной чесоткой. А самое главное, что они воспринимают это как одну из обычных фронтовых тягот и даже не собираются лечиться. Я спросил одну, без конца почесывающуюся, молодую особу: «В чем дело?» Эта девушка, работающая поваром в летной столовой, беззаботно ответила: «Болеем чухоницей». Как известно, «чухоница» передается при рукопожатии. Уж не знаю, видимо, наши летчики здоровались с девушками за руку, но скоро зачухался весь личный состав эскадрильи, в том числе и я, ни с кем кроме летчиков за руку не здоровавшийся. Уровень культуры нашего личного состава был таков, что многих пришлось отлавливать и лечить от чесотки принудительно.
Пригревало солнце, и боевые действия все более оживлялись. Было ощущение раскручивания какого-то гигантского маховика, неумолимо набиравшего обороты. В конце апреля 1942-го года наш полк перелетел с аэродрома Чернянка на аэродром возле села Великая Михайловка, где сейчас разрабатываются залежи Курской Магнитной Аномалии. Именно здесь погиб Миша Деркач. Это был один из самых смелых и перспективных летчиков нашей эскадрильи. Своенравный характер и энергия били у него через край. Лучше бы их обращать в адрес немцев. Но, согласно славянской традиции, эти прекрасные качества частенько обращаются против себя самого. 20-го апреля 1942-го года мы, двумя звеньями «И-16», сопровождали на бомбежку семерку легких бомбардировщиков СУ-2 135-го полка. Правое звено вел я, а левое Миша Деркач. Наше командование получило информацию, что на небольшую железнодорожную станцию на нашем участке фронта подошел немецкий эшелон. Мы зашли на бомбежку удачно, даже несмотря на то, что летчик — раздолбай-бомбардировщик, шедший крайним справа, вдруг ни с того ни с сего, видимо перепутав рычаги, сбросил бомбы в чистом поле. Остальные шесть машин отбомбились точно по станции, над которой выросла шапка желтого дыма. Редкая удача — нас никто не обстреливал, и не пытались догнать истребители противника. Все бы ничего, если бы не то, что произошло еще при подлете к линии фронта, когда мы шли на бомбежку. Звено, ведомое Деркачем, вдруг резко снизилось и полетело над самой землей на бреющем, потом вновь поднялось и стало на положенное ему место, так повторялось несколько раз. Миша явно лихачил. Закончилось все это лихачество плохо. Самолет Деркача ударился о землю и перевернулся. Летчик вылетел из кабины и отлетел метров на семьдесят.
С тяжелым настроением летели мы дальше на боевое задание, даже удачная бомбежка не радовала. Вернувшись на аэродром Чернянка, я принялся отчитывать ведомых Деркача: зачем выделывали все эти фигуры? Они объяснили, что следовали за командиром, а тому, видно, некуда было девать молодую удаль. Я собрал команду и на полуторке выехал на место катастрофы самолета Деркача. Как ни странно, но «Ишачек», перевернутым лежащий на лесной поляне, подлежал ремонту, а Мишу Деркача мы поблизости не нашли. Местные жители рассказали, что его подобрали проезжавшие артиллеристы и отвезли в госпиталь в село Короча Белгородской области. Я внимательно осмотрел место катастрофы. По-моему, она произошла из-за того, что Миша, не рассчитав высоту буквально на полметра, принялся винтом своего самолета молотить верхушки деревьев. Я и раньше замечал, что в случае таких катастроф лес будто бы засасывает машину летчика. Обследовав двигатель Мишиного самолета, я увидел, что оборваны провода, ведущие к двум свечам зажигания. В принципе, это могло быть объяснением маневров Деркача, возможно, он проверял исправность своего самолета и, убедившись в непорядке, решил сесть, да неудачно. Путаясь в вершинах деревьев, самолет резко потерял скорость, а значит, все свои аэродинамические свойства и управляемость. Вырвавшись из лесного массива, он резко ткнулся носом о землю. Да плюс ко всему Миша, нарушив инструкции, не пристегнулся в кабине самолета двойными ремнями, которые могли бы спасти ему жизнь. Как бы там ни было, но предчувствие подсказывало мне, что вряд ли я увижу живым нашего чубатого молодого упрямца. К сожалению, так и вышло. В госпитале села Короча, который располагался в средней школе, врач, человек с каким-то отрешенным лицом, сообщил, что после того, как Мишу привезли артиллеристы, он прожил всего два часа. Умерших в этом госпитале далеко хоронить было не принято — братская могила была здесь же во дворе. Я заплатил какие-то деньги и три местных жителя за полчаса вырыли во дворе отдельную могилу, пробовали соорудить гроб, но не было, из чего. Плотно укутали Мишу в брезент и опустили на дно его последнего пристанища. Немного погрустили у свеженасыпанного холмика и поехали воевать дальше. Перед самыми похоронами Миши к нам подошел врач, и явно обрадовавшись оказии, сообщил, что в госпитале только что умер какой-то диверсант и, чтобы не возиться, просил похоронить его вместе с Деркачем. Мы наотрез отказались. Если эти строки когда-нибудь попадут на глаза Мишиным родственникам, то они будут знать, где он похоронен. В то время посылать сообщение о его гибели, что входило в мои комиссарские обязанности, было некуда — Днепропетровщина была оккупирована немцами.
Кому смерть, а кому праздник. Именно к этому времени на груди нашего командира Васи Шишкина засверкала звезда Героя Советского Союза, полученная из Москвы. Слов нет — Вася был храбрым парнем и хорошим летчиком. Но таких в нашей эскадрилье было примерно половина, а героем стал именно Вася. Почему? Да потому что Вася, призадумавшись, более или менее раскусил технологию производства героев в нашей армии и понял, что в жизни нет ничего случайного: стать героем, как и девушке выйти замуж, нужно суметь. И Шишкин принялся обмозговывать, как воплотить в реальность эту свою давнюю мечту. А здесь в нашу эскадрилью заглянул разъезжающий по частям корреспондент фронтовой газеты «Красная Армия» Михаил Розенфельд, молодой, высокий холеный еврей. Он был не дурак выпить и побалагурить. Видимо, ему очень льстила дружба молодого командира эскадрильи, и они с Васей сделались — не разлей водой. Перед самой сдачей Харькова они умудрились несколько раз «погудеть» в ресторане «Интернационал» за счет Васи, принципиально не отсылавшему деньги по аттестату очередной жене (рассказ о них заслуживает отдельной страницы). Заезжал к нам Миша Розенфельд и на аэродром в Клиновец. Кроме поклонений Бахусу, их с Васей объединял еще и общий интерес: Мише нужен был хлесткий материал в газету, а Васе — Звезда Героя. Таким образом, Шишкин вышел на отдаленные рычаги разветвленной еврейской мафии, которая в любом государстве стремится оставаться на втором плане, потихоньку решая дела первостепенного значения. Скромные еврейские бухгалтера, литредакторы и врачи-стоматологи умело нажимают на руководящие кнопки в любом государстве, перебирая власть и управляя политиками и грозными диктаторами, как в кукольном театре. Цепочка замыкается и переплетается таким образом, что и представить трудно. Тонок этот древний народ, терпелив и вкрадчив. Думаю, что репрессии, которые на них обрушил Гитлер, а потом и Сталин, во многом объясняются именно бешеной ревностью этих диктаторов, не желавших ни с кем делить власть, особенно со своими самыми реальными конкурентами. Боже упаси обвинять меня в антисемитизме. Но ведь таковы евреи, у которых нам многому нужно учиться, только вот вряд-ли получится. Недаром Ленин отмечал, что русские нередко талантливы, а евреи просто умны.
