Георгий Брянцев - Это было в Праге
Было бы ошибкой думать, что Борн не потерял присутствия духа, что последние события не отразились на состоянии его железных нервов. Он никогда не показывал своей взволнованности, но сегодня… В душе он рвал и метал. И Сойер, приглядевшись к шефу, не на шутку перетрусил.
Борн не пошел дальше гостиной. Сбросив шубу, шапку и перчатки на диван, он принялся кружить по комнате, соизмеряя шаги с рисунком черного с разводами ковра.
Сойер собачьими глазами следил за ним и старался себя успокоить: «Ничего… пусть покружит. Это успокаивает нервы».
Выкурив сигару и вдоволь находившись, Борн опустился в кресло и властно потребовал самого подробнейшего доклада о провале плана «Динг».
Сойер, пользовавшийся информацией Гоуски и ничего не выяснивший в дополнение к ней, не смог ответить на главный вопрос: что же сорвало план и погубило стольких людей? Он мог высказать лишь догадки и предположения.
Борн, вопреки привычкам, уже не сдерживал себя. Все кипело в нем, лицо его то бледнело, то становилось багровым. На шее вздулись жилы. В зрачках вспыхнули огоньки бешенства. Он с яростью уставился на Сойера.
— Гробокопатели! Узколобые деляги! Из вас надо палкой пыль выбивать! Все погубили на корню. В то время, когда должно действовать каждое звено, у вас вся цепь разлетелась к черту.
Борна прорвало. Он вскочил, налил себе стакан воды и отрывистыми глотками опорожнил его.
— Нерич!.. Громадский!.. Кратохвил!..
— Мы же неумышленно… — решился подать голос бледный Сойер.
— Неумышленно! — передразнил его Борн, бешено скривив рот. — Только умысла не хватало! Нас отрезали от всех объектов. На кого теперь рассчитывать, на чужого дядю? Носились со своим Прэном. Прожектер! Болтун! Бабник!.. При докладе он передо мной вас топил, а вы его до небес возносили! Оба вы стоите друг друга. Не успели лба перекрестить, а уж все разлетелось в прах.
Он с трудом перевел дух.
— Ну ничего. Карьера Прэна на этом закончилась. Уж я о нем позабочусь.
«Кажется, отходит», — подумал Сойер. И заговорил:
— Если вы припомните, я возражал против плана «Динг»…
— Что? — крикнул Борн.
Но Сойер сумел взять себя в руки и продолжал:
— План был очень рискован. Подготовка двенадцати самолетов не могла пройти гладко и не привлечь внимания. Очевидно, Громадский положился на непроверенных людей. Не мог же он самолично заправить все самолеты! И люди пошли на риск только ради обструкции, которая политически мало себя оправдывала. Если бы машины угнали подлинные чехи-патриоты, другое дело. А так — просто кража.
— Ну, ну! — одернул его Борн. — Не план плох, а вы со своим Прэном никуда не годитесь. Тыкаетесь, как слепые котята; куда ни ползете, всюду оставляете след. Дальше своего носа ничего не видите, а беретесь рассуждать. Мелюзга несчастная…
— За эти дни я прожил вечность. Я поседел за эти дни, — смиренно вставил Сойер.
Человек жестокого, деспотического характера, Борн любил унижать людей. Это доставляло ему неизъяснимое удовольствие, он наслаждался своей властью.
— Что-то незаметно по вашим волосам, — бросил он. — И упитанность выше средней. Вероятно, к вам применяли искусственное питание.
Сойер позеленел.
В гостиную ворвался секретарь Борна.
— Сейчас будут передавать по радио обращение коммунистов! — выкрикнул он.
— В кабинет! — скомандовал Борн.
Секретарь опередил шефа и склонился над «Телефункеном».
«Президиум Центрального комитета коммунистической партии Чехословакии…» — полился голос из приемника.
Борн, Сойер и секретарь разместились в креслах.
«…собрался 17 февраля сего года на внеочередное заседание для обсуждения серьезного внутриполитического положения, создавшегося за последнее время в стране. Уже несколько недель назад стало ясно, что представители некоторых политических партий в правительстве начали особые действия с тем, чтобы, несмотря на свои обязательства, вытекающие из постановлений национального фронта и правительственной программы, еще до выборов воспрепятствовать принятию и проведению в жизнь новой конституции и важных законов, которые составляют часть правительственной программы: государственное страхование для всех трудящихся города и деревни, новая земельная реформа, налоговые льготы для земледельцев и ремесленников, мероприятия в области распределения товаров и так далее.
Члены правительства — коммунисты во главе с премьер-министром товарищем Готвальдом приложили все усилия к тому, чтобы новая конституция и остальные пункты правительственной программы были проведены в жизнь еще до выборов в духе единого национального фронта…»
Сойер закашлялся. Борн бросил на него такой взгляд, что Сойер пригнулся и закрыл пухлой ладонью свой рот.
«…Члены правительства — представители других партий, прикрывшиеся различными второстепенными причинами и пустяковыми предлогами, старались вести подрывную работу против деятельности правительства с явной целью неожиданно вызвать правительственный кризис…»
«Готвальд… Готвальд, — думал Бори. — Где бы найти такие руки, чтобы достать до него?»
«…злонамеренные действия представителей некоторых политических партий имеют целью еще до выборов антидемократическим и антиконституционным путем привести к власти внепарламентское чиновничье правительство, которое должно было бы попытаться вырвать власть из рук народа и в атмосфере политического и экономического развала подготовить в интересах реакции антидемократические выборы…»
Борн уже не владел собою. Он достал новую сигару.
«…Необходимо, чтобы все трудящиеся, рабочие, крестьяне, ремесленники, интеллигенты, все демократические и прогрессивные люди без различия партийной принадлежности, все чехи и словаки были готовы всеми силами в самом зародыше уничтожать все подрывные попытки реакции и защитить интересы государства и народа…»
Сигара хрустнула в руке Борна, он смял ее и бросил в корзину для бумаг.
Сойер не отводил от шефа своего трусливого взгляда и пальцами-коротышками выбивал дробь на подлокотнике кресла.
Секретарь смотрел в потолок.
«…В связи с этим критическим развитием политической ситуации еще большее значение приобретает общечехословацкий съезд представителей заводских советов и профсоюзных организаций, созываемый на двадцать второе февраля, а также общечехословацкий съезд представителей крестьянских комиссий, созываемый на двадцать восьмое — двадцать девятое февраля сего года. Перед этими съездами…»
— Хватит! Довольно! — рявкнул Борн.
Щелкнул выключатель, свет погас, голос диктора умолк.
— Ну, как вам нравится? — с издевкой спросил Борн. — Вот это постановка вопроса! Вот это хватка! Пусть поучатся у них Крайны, Зенклы, Рипки, как надо брать быка за рога. Весь мир слушал этого коммунистического вожака, и в том числе осел Штейнгардт, который смотрит на окружающее сквозь розовые очки. Теперь маски сброшены, и остается одно: бить в лоб. Кто зевает, тот теряет. После таких событий рабочие не подпустят к себе Зенкла и на пушечный выстрел, а на одних монастырях, костелах и всей их церковной иерархии далеко не уедешь. Готвальд одним взмахом перечеркнул планы архиепископа пражского и нунция ватиканского. Корпус национальной безопасности сейчас так трясет Кратохвила, что от «Орла» только перья летят.
Борн гаркнул во все горло:
— Крайну мне доставить! Крайну!.. Немедленно найти и доставить. И поубавьте отопление — здесь задохнуться можно…
Сойер и секретарь выбежали из кабинета.
2Крайна появился около часу ночи и застал Борна в гостиной за раскладкой пасьянса — десятого по счету. Стоя, Борн комбинировал карты. На столе в севрской вазе краснела горка крупных мандаринов. В пепельнице рядком лежали недокуренные сигары.
Крайна остановился в дверях. Бори не заметил вошедшего. Но и десятый вариант пасьянса не сошелся. Борн с негодованием сгреб карты и стал расшвыривать их в стороны. Они рассыпались, как осенние листья под порывами ветра.
Приглушенный кашель у дверей заставил его обернуться.
— А, господин Крайна! Прошу.
Крайна размотал шарф на шее и сел на тахту, покрытую персидским ковром. Под руку он подложил мутак, расшитый восточным рисунком.
— Ну и жара! Вы извините меня, — проговорил Борн, снял с себя галстук и расстегнул ворот сорочки.
Не ограничившись этим, он подошел к окну и распахнул его настежь. Но окно выходило на закрытую веранду, и приток свежего воздуха почти не ощущался. Борн взял из вазы мандарин, содрал с него кожуру, разломил надвое и половину положил в рот.
— Вы слышали обращение коммунистов? — спросил он Крайну, прохаживаясь по гостиной.
— Нет, не сумел. Был занят. Вкратце мне передал мой секретарь.
