Карел Рихтер - Совсем другое небо (сборник)
— Тише, тише, мы же на улице, Йоланка. — Она, казалось, поседела еще больше. В эту минуту ее покинули рассудительность и смелость, приобретенные на трудных дорогах жизни, и она даже не заметила, кто стоял возле Катарины.
— Спасибо вам, большое вам спасибо… Катарина… Кто это говорил? Кому?
— Успокойся, мама. Эти люди помогли привезти нашего Гомбара, проводили его в последний путь. Это вроде почетного эскорта…
Так проводили они товарища, который никогда даже не думал о том, каким он был храбрым и самоотверженным.
* * *Пуля попала ему в лоб. Прямо посреди лба была маленькая дырочка. Густые волосы Лацо, известные своей непослушностью, загораживали эту смертельную рану. Немного потребовалось, чтобы не стало лесника Гомбара. Коричневые огрубевшие ладони Катарины нежно гладили его лоб.
Подвода, обычная сельская телега, быстро отъезжала от дома. На козлах сидел Дюро и легонько подстегивал лошадей. Еще до рассвета ему предстояло попасть в соседнюю деревню. Если б он мог, то взвалил бы телегу и коней на спину и перенес бы их через самый опасный участок. Немцы сейчас как раз проводили операцию. Нескольких офицеров, расквартировавшихся у Коломана Бугая, обслуживала пани Бугаева. Она гоняла прислугу до самой ночи, чтобы офицеры ни в чем не нуждались. Все окна господского дома были ярко освещены и казались широко разинутыми ртами.
Подвода ехала тихо, лишь иногда позвякивала упряжь. Ладомирку отделяли от деревни прибрежные кусты, которые основательно скрывали коней и телегу. Высокие кусты и сама замысловато извивавшаяся дорога помогали скрыться от посторонних взглядов. Вода в речке журчала, булькала, и в этом шуме легко терялись звуки от ехавшей подводы.
Спустя минуту Дюро услышал за спиной:
— Поезжай помедленней.
Дюро не спеша натянул поводья и придержал коней. Гнедые слушались его, будто он ездил на них с самого их рождения. С телеги спрыгнул высокий человек, в ушанке и стеганом пальто.
— Спасибо! До свидания, Дюро!
Кони сразу рванули с места. Через минуту за спиной Дюро загремели выстрелы, ясно, отчетливо. Подвода помчалась еще быстрее, подпрыгивая на кочках. Она была явно не приспособлена к быстрой езде по такой дороге. Дюро слышал, как трещала подвода, словно ломался сухой пряник, и беспокоился, выдержит ли она. Кони хорошо слушались, только, видимо, немного испугались выстрелов из автомата. Это наверняка был Василий Степанович, старшина отряда имени Чапаева. Он здесь все знает. Ему хоть завяжи глаза, он все равно дорогу в отряд найдет. Дюро стеганул коней, чтобы они бежали еще быстрее. Василь не будет стрелять просто так. Кого преследуют немцы? Его или подводу?..
* * *Лацо Гомбара положили в горнице, приготовленной для него старой Марциновой. Старуха задернула занавески, хотя окна выходили в сад. На стол поставила свечки и зажгла их. Мужу Магдалены нужно было уходить. Утром ему надо было успеть на службу, и теперь он, не заходя домой, направлялся прямо на станцию, до которой предстояло пройти приличное расстояние. Он сказал, что пришлет Магдалену и врача, и предупредил, что доктор может выглядеть как угодно, пусть это их не смущает. Доктор выпишет свидетельство о смерти и скажет, что необходимо достать для лечения их раненого товарища.
Старуха оставила Гомбара в горнице. Выходя, она повернулась в дверях, будто что-то забыла, и тихо сказала: «Спи спокойно!» Потом пошла на кухню посмотреть на раненого. Он лежал на кровати в углу. Вид у него был необычайно жалкий. Катарина расстегнула ему ремень и стала снимать гимнастерку с засохшей грязью. Это удалось с большим трудом. На ремне висела кобура с пистолетом. Раненый был без фуражки, его каштановые волосы слиплись от крови. От брюк остались лохмотья, пропахшие дымом костров. На ногах не было ни портянок, ни носков. Ноги его страшно отекли, так что вряд ли он мог ходить. Но он был жив. Когда она послушала его сердце, то услышала слабое биение. Редко, с перебоями, сердце работало. Казалось, этого человека били всеми камнями, которые торчали на склонах гор. Он с трудом приоткрыл глаза. Его изможденное лицо и потрескавшиеся от жара губы свидетельствовали о тех лишениях, которые выпали на его долю. У Катарины закружилась голова. Она вынуждена была сесть, чтобы не упасть. Она развязала платок, который сполз на шею, обнажив роскошный темный венок кос на голове. Катарина сидела, подперев лицо ладонями.
Старуха Марцинова продолжила ее работу. Она раздела раненого, сняв с него все, что когда-то было формой солдата, прикрыла его толстой льняной простыней и пошла к печке. Открыла дверцу, поворошила угли, подложила несколько сухих поленьев и раздула огонь. Через минуту в печке загудело пламя. Вода в большом чугуне стала подогреваться. Марцинова молча ходила по кухне в самодельных домашних туфлях и готовилась оказать раненому первую помощь. Она все делала очень тихо. Для этого у нее были свои причины, а именно: не разбудить Йоланку; больному нужен был покой, а мертвому Гомбару — уважение. Морщинистое лицо ее было сосредоточенно: эти, морщинки заключали в себе объемистую книгу, в которую жизнь долго вписывала разные эпизоды.
Она хлопотала возле раненого больше часа. В бельевом шкафу нашла куски полотна, застиранные настолько, что они стали тонкими, как шелк. Потом вскипятила и тщательно процедила чай. Правда, чай выглядел не слишком привлекательно, но, по ее мнению, это было несущественно. Несколько раз она подходила к окну, проверяя, не видно ли чего снаружи. Время от времени задумчиво смотрела на молодого человека с землистым лицом, которого привезли из леса. Старуха смотрела так, будто хотела докопаться до самой сути.
Катарина попыталась незаметно выскользнуть из кухни, но старуха все равно увидела ее юбку в закрывающихся дверях. Наверняка Катарина пошла к Лацо. Боже!.. У старухи на глаза навернулись слезы. Нет, нелегко будет Катарине. И Йоланке очень нужен отец.
Она с минуту колебалась, а потом вышла вслед за Катариной. Та стояла у двери в большую комнату, опершись о косяк.
— Катарина, что ты здесь стоишь? Иди ложись в мой чулан. Хоть там и холодно, но зато немного отдохнешь. Здесь можно простоять и до утра, а толк-то какой?
Проскрипели двери чулана, и наступила тишина. Старуха пыталась уловить, когда заскрипит кровать. Но кровать не скрипнула. Как же это так? Под нею кровать просто стонет, когда она переворачивается с боку на бок в ожидании сна. Катарине нужно хорошенько поплакать, облегчить душу. Но, видно, нет у нее слез. Она сейчас как высохший колодец. Прошло почти три часа, но она еще не плакала, не уронила ни единой слезинки, а это плохо. Боже, дай ей это облегчение! Старуха сцепила узловатые руки и прижала их к посиневшим губам.
В такой молитвенной позе она простояла несколько секунд, а потом вернулась на кухню. За столом спала Йоланка, уронив голову на руки. В постели внучки осталась вмятина. Вдруг что-то напугало старуху. Она повернулась и потихоньку подошла к раненому пареньку. Он как будто бы спал, но его лицо не было лицом спящего человека. На нем запечатлелись только боль и долгий путь лишений и испытаний мужества. Марцинова села рядом с ним и стала на него смотреть.
* * *Так ее и нашел утром доктор. Марцинова сразу определила, что доктор действительно какой-то странный. Перед нею стоял человек небольшого роста. На чем же он приехал? Ведь возле дома не было никакой повозки. Пальто его наверняка сменило нескольких хозяев. Однако все в его одежде было подчеркнуто чистым. Особенно чистыми казались руки с тонкими прозрачными пальцами, будто вылепленными из алебастра. На носу красовались стекла в оправе из стальной проволоки, сквозь которые смотрели серые испуганные глаза. Да, у зятя Саболчика странные знакомые. А вдруг он поможет? Доктор с беспомощным видом долго стоял над раненым с землистым лицом. Видимо, он о чем-то размышлял, и мысли его были невеселыми.
Только для того, чтобы нарушить молчание, Марцинова спросила:
— А что, если отправить его в больницу?
— Нет, это уже не поможет.
— Нет? Почему, пан доктор?
— Поздно. Странно, что он еще живет. У него были какие-нибудь бумаги?
— Нет, мы ничего не нашли. Его вещи здесь. Будет время, выстираю все и сложу.
— Я бы хотел знать, сколько ему лет. Видимо, он молод. По-моему, это совсем молодой паренек. Он еще жив только благодаря своей молодости.
Старая Марцинова кивнула, но уже не слушала доктора. Ей вдруг стало мучительно жаль и раненого паренька на кровати, и этого доктора. Старухе неожиданно стало ясно, что у доктора тоже нет дома. Он, видимо, из тех, кто каждую минуту может оказаться в другом месте. Кто знает, где те четыре стены, в которых встречала его жена или мать?..
Между тем доктор сел за стол и выписал какое-то лекарство. Он сказал, что ее зять обязательно достанет его. Потом доктор дважды повторил, как давать лекарство.
