Максим Михайлов - Мы все - осетины
Демонстративно перекладываю автомат с руки на руку и зорко оглядываюсь по сторонам, изображаю для Пепса повышенную бдительность. Хотя особого смысла в этом нет. Даже если я сейчас засеку где-нибудь на склоне изготовившихся к бою вооруженных людей, стрелять по ним все равно будет нельзя. Есть четкий приказ, огонь открывать только в случае крайней необходимости, для защиты личного состава и гражданских лиц от нападения угрожающего их жизни и здоровью. Во как завернуто! То есть не просто когда по нам палить начнут, а если при этом еще возникнет крайняя необходимость ответить, для того чтобы спасти наши задницы. Интересно, кто это потом будет определять, настала в тот момент крайняя необходимость, или еще нет? Стрелять нам здесь уже приходилось не раз. В караулах, на блок-постах, отгоняя слишком уж наглых местных от складов с оружием и имуществом. Обычно обходилось стрельбой в воздух. Один только раз отмороженный на всю голову командир нашего третьего взвода, прозванный за хамские манеры и вечно лоснящуюся жиром рожу Свином, приказал лупануть по одному магазину в сторону холма с которого по нам кто-то пальнул. Мы с несказанным удовольствием исполнили приказ, и те на холме тут же заткнулись. Не знаю, попали мы в кого, нет ли, желающих сходить посмотреть как-то не нашлось. Но факт остается фактом, стоило нам огрызнуться со всех стволов, и стрельба в нашу сторону тут же закончилась. Обосрались горные орлы моментально.
Потом комполка брызгал слюной и крыл Свина матом, не стесняясь солдат, прямо перед строем, пугал военной прокуратурой, грозил сорвать погоны и обещал наслать на него все кары небесные. На что тяжело глядевший все время разноса на него исподлобья пьяными, он частенько прикладывался к бутылке, налитыми дурной кровью глазами старлей там же перед строем рубанул командиру прямо в лоб:
— Да я лучше на весь остаток жизни в тюрьму сяду, чем позволю этим черножопым по моим пацанам стрелять!
В тот момент мы простили ему все: и хамские шутки, и глупые придирки, и издевательские наряды на работы, которыми он сыпал направо и налево. Мы почти что любили его тогда, замерев за его спиной в затаившем дыхание строю.
— Вы пьяны, товарищ старший лейтенант, уйдите с глаз моих! — истерично завизжал в ответ командир.
Что ему еще оставалось делать? Не мог же он признать, что Свин полностью прав, и если уж ты пришел наводить порядок в этих диких горах, добейся для начала хотя бы того, чтобы по тебе самому перестали стрелять местные абреки. Такая постановка вопроса сильно расходилась с полученными из Москвы приказами. Там, в министерстве, почему-то считали, что главное не поддаваться на провокации и тогда все как-нибудь само образуется.
Я внимательно обшарил взглядом сжавшие с двух сторон дорогу горные склоны. Да, хреновая диспозиция. Если захотят расстрелять из засады нашу маленькую колонну, то сделают это без труда, смотри, не смотри. Такая уж вокруг местность, любо дорого, словно специально созданная для партизанской войны. Вот они и воюют. Грузины мелкими группами, человек по десять-пятнадцать просачиваются на территорию осетинской автономии и нападают на тех, кто появляется на дорогах. Иногда могут устроить даже налет на небольшое село. Жгут дома, грабят жителей, женщин насилуют. Поговаривают, что по всей Грузии специально выпустили из тюрем уголовников и раздали им оружие с условием, что они поедут в Южную Осетию и будут убивать осетин. Мне не слишком в это верится, все-таки я в отличие от большинства моих сослуживцев юноша из интеллигентной семьи беспрекословно чтящий существующие законы и верящий в их справедливость. Ну сами подумайте, как можно взять вдруг и освободить из тюрьмы, к примеру, осужденного по приговору суда убийцу? Мало того, что освободить, так еще дать ему в руки оружие и отправить убивать людей? Как это вообще возможно? Куда при этом смотрели судьи, прокуроры, просто менты, наконец? Нет, конечно, скорее всего это лишь слухи… Очередные, специально выдуманные кем-то страшилки. Однако, пацаны верят, у них свой собственный, отличный от моего жизненный опыт и в него подобное очень даже укладывается. Они относятся к любой власти с искренним недоверием, откровенно ее побаиваются и не ждут от нее для себя ничего хорошего, только очередных пакостей. Честно говоря, побывав пару раз на местах нападений грузинских налетчиков я и сам уже начинаю сомневаться. Действуют они с леденящей душу просто фашистской жестокостью, не щадя никого. Осетины накалены до крайности, в селах начинают возникать сами собой отряды самообороны, разномастно вооруженные, бестолковые в военном отношении, но при этом настроенные весьма решительно.
По идее нам положено такие формирования разоружать и пресекать на корню их деятельность. Но офицеры обычно стараются смотреть на их существование сквозь пальцы. Оно и понятно, иди, попробуй, разоружи их! Конечно, формально мы находимся здесь для того, чтобы обеспечить безопасность мирных граждан. Но нас слишком мало, чтобы стать гарнизонами в каждом селе, а связь, как всегда, не работает, и даже когда местная милиция вызывает помощь, мы зачастую добираемся до места происшествия слишком поздно. Грузины успевают сжечь несколько домов, расстрелять их жителей и скрыться. Идти за ними мы не решаемся, они в лесу и горах чувствуют себя как дома, мы — нет. Так что очень велика вероятность нарваться где-нибудь на засаду, а тогда будет много трупов. Ни нам, ни офицерам этого, понятно, не надо. Так что мы никогда никого не преследуем. Вообще в сложившейся ситуации мы можем сделать до обидного мало. Как максимум вывезти беженцев и погорельцев в относительно спокойный и безопасный Цхинвал. Потому мешать созданию отрядов сельской обороны у нас нет никакого морального права, и хотя мы вроде бы обязаны это делать, но ведь можем мы чего-то просто не заметить? Ну подумаешь, не доглядели малость… Правда в последнее время все чаще и чаще в ответном огне начинают полыхать уже грузинские села. В них мы тоже ездим. Черт бы побрал эту дурацкую республику где все так перемешалось!
Вот и сейчас, мы возвращаемся из подвергшегося очередному нападению осетинского села. Как всегда появились мы слишком поздно, нападавшие ушли часа за два до нашего приезда. Когда хрипло завывающие «Уралы» влетели на единственную улочку, вдоль которой лепились дома, там уже собрались толпой местные жители. Все от вездесущих мальчишек, до седобородых стариков. Надрывая сердце протяжно голосили женщины. Пожар в селе беда общая, того и гляди огонь перекинется на соседние здания, а там и до лично твоего двора доберется. Потому тушат всегда всем миром, каждый вносит посильную лепту. К нашему приезду крайние дома селения уже лишь чуть-чуть дымились серыми выгоревшими скелетами балок и опорных столбов. Оплывали мутными потеками расплавившегося кирпича остовы печей. Все как на фотографиях времен Великой Отечественной. Деревня после прихода карателей. Горячий, пропитанный угарным смрадом ветер, нес вдоль по улице серый пепел. Лишь один, весьма приличного вида двухэтажный особнячок, расположенный ближе к центру, еще жарко полыхал, несмотря на все усилия суетящихся вокруг огнеборцев, и на выстроившихся цепочкой людей передававших из рук в руки наполненные водой ведра.
На центральной площади, перед одноэтажным зданием сельсовета лежали накрытые простынями трупы. Четыре штуки. Кое-где сквозь белую ткань простыней проступали темные пятна крови. Из-под крайней выглядывала посиневшая голая ступня с обломанным ногтем на большом пальце. Почему-то этот крепкий, похожий на панцирь древнего латника, пожелтевший ноготь просто приковал мое внимание. Мне, конечно, и раньше приходилось видеть на подобных выездах трупы. Убивали здесь много и часто, с какой-то удивительной для меня легкостью лишая жизни себе подобных, впрочем так же легко, не задумываясь, умирали потом и сами. Будто все не по-настоящему, будто понарошку играя в какой-то взрослый вариант казаков-разбойников, или «Зарницы». Вот и на этот раз население республики уменьшилось еще на четырех человек, это если никто не остался в сгоревших домах, не сумев из них выбраться, такое тоже бывало. И еще неизвестно, как прошло все для самих нападавших. В последнее время, чем дальше, тем чаще подобные налеты сельчане встречали ружейным огнем. Так что минус четыре жизни это лишь самый первый, приблизительный итог. Еще сюда можно прибавить сгоревшие дома. С того места, где стоит наша машина видно семь штук, да все еще объятый пламенем восьмой… Это сколько же людского труда, соленого пота и вложенных денег враз полетели вместе с черным жирным пеплом к бездонно-синему небу с которого смотрит равнодушное солнце?
Когда-то давно, люди считали солнце живым существом, поклонялись ему, надеялись, что его всевидящий глаз сбережет их от бед и несчастий. Потом появились другие боги, другие религии, и астрономы ясно как дважды два доказали, что солнце это просто скопление пылающих газов, облако водорода в котором идет неуправляемая термоядерная реакция. Всего лишь звезда, такая же, как мириады других. Желтый карлик. Все скучно и приземлено. Никакой мистики. Никаких следящих за нами недремлющим оком высших существ. С тех пор желтый карлик лишь равнодушно смотрит на то, что творится под его ярким светом, даже не жмурясь, когда к нему поднимается копоть сожженных домов, не слыша горестных воплей матерей, потерявших своих сыновей, и вдов, оплакивающих мужей. Что ж, каждому да воздастся по вере его…
