Анатолий Полянский - Взрыв
– Пусть теперь они поскулят, – мрачно произнес Связист, устроившийся с ручником на ящике у оконца под крышей. – Нашей-то кровушки напились…
– А я заметил: стрелять-то они побаиваются, – вставил слово Выркович дрожащим тенорком. – По крыше палили, а гранаты не бросили ни одной…
– Охота им на воздух взлетать, – засмеялся Полуян от избытка чувств, рукавом вытирая со лба пот и оставляя на нем грязные полосы.
– Тут если рванет, от крепости бо-оль-шая ямища останется.
– И от лагеря тоже…
– Да ты, Сашок, никак бандитов пожалел, – подначил Полуян.
– Еще чего! Я подумал, такое количество взрывчатки надежно защищает…
– Умнющий парубок наш Сашок! Правильно, товарищ старший лейтенант? – с веселостью, показавшейся наигранной, воскликнул Полуян.
Храбрятся ребята, подумал Алексей. В душе-то наверняка страх. Но истина в их словах есть. Духи, конечно же, боятся взрыва арсенала, во-первых, потому, что разнесет он всю округу, и, во-вторых, потому, что лишатся крупных запасов оружия с боеприпасами.
– Смотрите, товарищ старший лейтенант, – закричал Выркович, – смотрите – духи! Они белый флаг выкинули!
Все, кто находился поблизости, бросились к дверному проему. В воротах крепости, действительно, размахивая палкой с прикрепленной к ней грязно-белой тряпкой, стоял здоровенный бородач.
– Небось пакость готовлять? – процедил сквозь зубы Полуян. – Этой сволочи, душманам, нельзя доверять ни на грош.
– Похоже, переговоров требуют, – предположил Связист.
– Очень может быть, – согласился Алексей. – Поговорим по душам, но на равных… – Он встал, тщательно отряхнул с одежды пыль, будто на нем были не лохмотья, а офицерский мундир.
– Не пойдет, командир, – раздался решительный голос Пушника. – Много чести…
– Вот и я так разуме, – подхватил Полуян. – Гарантии, что они тебя не пристрелят, нема. А тут тогда нам кранты.
За последние часы старлей значительно вырос в глазах Полуяна. Если совсем недавно он воспринимал Сергеева как одного ив пленных, то, когда началось восстание, увидел в нем настоящего командира. За два года в Афгане встречались всякие: и те, кто за солдатские спины прячутся, и те, кто по дурости людей кладут. Не так часто попадались такие, что воевать умели и труса не праздновали. А этот, битый-перебитый, сумел толково расставить парней, организовал огонь, сам лег за пулемет. А выдержка! А характер!..
– Коли треба идти, так лучше меня некому, – заявил Полуян, выбираясь из-за пулемета.
– Ну, что ж, давай, сержант. Только поаккуратней. Мы, конечно, прикроем но и сам ворон не лови. Помни: ты наш полномочный представитель. Слушай, но ничего не обещай. У тебя задача узнать, что им надо.
Моджахед, продолжая размахивать тряпкой, вошел во двор. За ним проскользнул Абдулло и закричал:
– Не стрелять! Не стрелять! Переговоры!..
«Ах ты, вражина бисова», – подумал Полуян и решительно вышел навстречу парламентерам. Он бы с удовольствием всадил пулю в этого предателя с пятнистой мордой. Обещал, гад, связаться с пуштунами, а сам, подлюга, небось доносил.
Полуян шел по открытому пространству спокойно, горделиво вскинув голову. Страх жил в нем, притаившись глубоко внутри, но сержант знал: никто не должен этого заметить, иначе хана. За ним ведь наблюдали десятки людей – и своих, и чужих. И Полуян, впечатывая шаг босыми ногами, расправив плечи, шел как на параде. Остановившись посреди плаца, он громко крикнул:
– Чего надо?
– Господин начальник сказал… – начал Абдулло.
– Плевать, что казав твой начальник. Ни якой он для нас не господин… – Полуян почувствовал себя значительной персоной, призванной решать важные вопросы.
– Прости, Мишка, – смутился Абдулло.
– Я тебе не Мишка, а полноправный представитель червоных бойцов, – отбрил Полуян. – Говори шустрей, шо треба?
– Обычай, понимаешь? Погиб мусульманин – земле предай. Аллах не примет иначе.
– Чихали мы на твоего Аллаха!.. Но мертвяков и взаправду пусть уберут – вони меньше будет.
– Начальник просил пауза делать. Не стрелять пока…
Полуян поднял руку, выразительно постучал по месту, где когда-то носил часы, и важно проговорил:
– Лады. Дам сроку тридцать минут. Разрешаю работать похоронной команде в десять голов. Ни одного человека больше. Так и передай…
Не дожидаясь ответа, Михаил вразвалочку направился к арсеналу, демонстрируя неторопливостью пренебрежение к опасности. Он был не очень уверен, правильно ли выполнил поручение. Но старлей, выслушав доклад, одобрил и поведение сержанта, и его мудрое решение.
– Слухай сюда, командир, у меня придумка вызрела, – сказал в ответ обрадованный похвалой Полуян. – Ночью духи могут вырубить свет и в темноте, сам понимаешь… Короче, выдели мне ребятишек. За тридцать минут перемирия мы смотаемся в канцелярию, грабанем бумаги, мебель, снарядные ящики подкинем и заложим на плацу костерок.
– Отлично, Ян, действуй. В темноте, ты прав, мы потеряем все преимущества.
Вскоре Полуян с четырьмя бойцами уже мчался через двор к канцелярии. Пока Связист с ребятами сгребал газеты, листовки, книги, Полуян проник в кабинет Жабы. Внимание привлек большой сейф, в котором наверняка хранились документы на всех заключенных.
Полуян прикрепил к ручке сейфа гранату, рванул со стены электропроводку – чем не шнур. Привязал один конец за кольцо чеки, второй выбросил в окно. Дал знак ребятам возвращаться в арсенал, а сам дернул за болтающийся конец провода и упал на землю. Взрыв потряс здание.
Михаил заглянул в окно кабинета и пришел в восторг от собственной выдумки: в сейфе зияла дыра, бумаги внутри горели.
– Что за самодеятельность? – набросился на Полуяна Алексей. – Кто разрешил фейерверк устраивать?
– Не серчай… Глянь, темнотища какая надвигается, старлей. А у нас иллюминация, как в великий праздник – День Победы!
– Праздник так праздник, – покрутил головой ротный. – Отдыхай!
– Думаешь, дадут храпануть?
– Не знаю. Лови момент, Ян. Завтра жарко будет…
Спать разместились кто где. Антон Загоруйкин пристроился на снарядных ящиках. Настроение было взвинченное, хотелось двигаться, громко говорить, безостановочно стрелять. Но братва разбрелась по углам – никто не был расположен к трепу. Поблизости на цинках с патронами свернулся калачиком Сашок. Связист растянулся на полу. Все настолько привыкли к тюремному «комфорту», что и не замечали его отсутствия. Вскоре установилась тишина, нарушаемая похрапыванием заснувших после тяжкой работы усталых людей
Загоруйкин постепенно успокаивался. Наконец-то он вернул себе чувство равенства среди своих, ощутил общую судьбу. И пришел сон – умиротворенный, глубокий. Он увидел родную Одессу, Приморский бульвар, маленького Дюка, вечно заляпанного голубиным пометом… Он шел по знаменитой на весь мир лестнице, вольно вдыхая морской воздух… Антон был спасен. Спасем от допросов, от страшного зверя с выпученными, вылезшими из орбит глазами… Жаба живодер. На этот раз он вытянул бы из Антона все сведения о подготовке к побегу.
Жаба знает, как слаб, как уязвим человек. Он и так сделал из Антона последнего подонка. Почти сделал. Его выхватил из петли в самый последний миг старлей. И Пушник. Оба смогли даже в таких условиях привести себя в готовность к сопротивлению.
Разбудил Загоруйкина громкий вскрик, расколовший рассветную тишину.
– Командир, ко мне! – орал часовой не своим голосом. – Не пойму, что хочет Абдулло…
– Глянь, ребята, толмачу нашему не позавидуешь? – сказал Полуян. – Сзади два амбала поджимают, спереди – мы. Меж двух огней, как меж двух стульев…
Тем временем Абдулло, то и дело оглядываясь, дошел до середины плаца и издали крикнул:
– Комендант крепости переговор вести хочет!
Загоруйкин похолодел. А что, если Жаба просто так, за здорово живешь, во время переговоров ляпнет о нем? Расскажет о добровольной сдаче в плен, об охотно взятой на себя роли стукача?.. Надо было что-то предпринимать.
– Товарищ старший лейтенант, Жабе верить нельзя! – воскликнул Загоруйкин. – Наврет с три короба и дорого не возьмет.
– Верно, командир, – поддержал Полуян. – Эта тварь болотистая любит мозги затирать…
– Мелкая он сошка, – подхватил Загоруйкин. – Пусть вызывает самого Раббани.
– Согласен, ребята. Разговаривать с Жабой, который нас истязал, ниже нашего достоинства. Даешь Раббани! – и, повернувшись к Абдулло, крикнул: – Передай своему начальнику, что любые переговоры мы будем вести только с самим Раббани. Все! Пошел!..
Абдулло, теперь уже не оглядываясь, уныло поплелся к воротам. Проводив его взглядом, Загоруйкин нервно хохотнул. Он был доволен, сумел-таки отвести беду. Но напряжение не прошло даром. Навалилась страшная усталость, будто бы и не спал ночь. Конечно же Антон перетрухнул. Заныли растертые до крови лодыжки, будто на них еще висели тяжеленные кандалы.
