Василий Великанов - Тихое оружие
После того как простучала «перехожу на прием», получила ответ: «Благодарим, будьте осторожны, берегите себя». «Ох, мама! — вздохнула Нина, и слезы навернулись у нее на глазах. — Они там, в Центре, будто почувствовали, что мне сейчас очень тяжело…»
«Ну а что же теперь делать с «Северком»? Отнести под щавелем в корзине домой? Но этим я снова в случае обыска подвергну всю семью смертельной опасности. Вернуть в дом «дублера»? Не менее опасно. А что, если оставить здесь? Пожалуй, это будет вернее и для сохранности рации, и для работы…»
Но все-таки Нине жаль было оставлять рацию в поле. Все равно что расстаться с личным оружием. А что делать? И девушка, обложив ямку листьями щавеля, стеблями овса, осторожно опустила в нее рацию и батареи. Потом засыпала все песком и заровняла свои следы. Как будто ничего не заметно… Может, притрусить еще травой? Нет, лучше оставить так: под песочком менее заметно.
Осмотрев еще раз место, где был спрятан «Северок», и убедившись, что все сделано аккуратно, Нина выпрямилась и огляделась вокруг. Никого! Нет, вон какая-то баба с корзиной, наверно, тоже идет за щавелем.
Девушка неторопливо двинулась по травянистой меже. По пути она сорвала несколько васильков: «Милочке подарю!» А взглянув на свои руки, ахнула: все в зелени, в песке! А что, если кто-нибудь встретит и спросит, почему, мол, в земле копалась? Уж не клад ли искала?
Нина торопливо вытерла руки подолом и пошла, подняв голову, как будто была довольна тем, что набрала полную корзину щавеля.
Недалеко от нее, по шоссе, промчалась машина с солдатами. Один из них помахал девушке рукой и что-то крикнул веселое. Остальные рассмеялись.
Обойдя просяную делянку, Нина вышла в конец поселка, где стоял домик Ивана, и вспомнила, что Анна Никитична наказывала ей зайти к его жене Надежде и взять материал, чтобы сшить ей сарафан.
Хозяйка встретила девушку во дворе и приветливо затараторила:
— Ой, господи, в кои-то веки заглянула к нам! Заходи, заходи, милая, в хату.
Нина переступила порог и остановилась: за столом сидели шестеро ребятишек, мал мала меньше, и хлебали деревянными ложками кашу с молоком из одной большой миски.
— Все ваши? — удивилась девушка.
— Все мои.
Наклонившись к Нине, женщина прошептала:
— Большенький-то, Витя, правда, от первой жены Ивана. Да все равно как родной мне. Я их и не различаю. Одна стайка в одной закуте.
Нина сняла с Надежды мерку и, взяв кусок цветного ситца, ушла: ей не терпелось доложить «отцу», что с рацией все в порядке и что она передала сообщение о диверсии.
— Вот молодец! — воскликнула Анна Никитична, увидев девушку с полной корзиной щавеля. — Теперь нам на неделю хватит!
Радовалась она, конечно, не щавелю, а тому, что Нина вернулась и что все у нее обошлось благополучно.
Уединившись с «дочкой» в ее комнате, «отец» упрекнул девушку:
— Надо было принести «Северок» домой: никто бы тебя со щавелем не остановил.
— Другие рискуют больше, чем я, — сказала Нина, глядя прямо в глаза Григорию Михайловичу. — Без риска тут ничего не сделаешь.
— А как же дальше будет? — спросил «отец».
— А так и оставим пока, — ответила Нина. — Просто теперь каждый день буду ходить на прополку проса и сбор щавеля.
Девушка понимала, что это небезопасно, что не может, наверно, продолжаться долго. Но другого выхода у них пока не было.
Именины Павлика
Трижды начиная с апреля 1943 года Гитлер намечал решительное наступление на Орловско-Курской дуге и трижды откладывал его. Наконец он окончательно решил дать сражение в начале мая, объявив своим войскам, что «победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…».
В июне через город, в котором обосновалась Нина, передвигалось на восток особенно много немецких войск. В дом Григория Михайловича часто забегали солдаты, чтобы попить воды или молока. Ехали они из Франции, Голландии, Дании, где им жилось так вольготно. По их самоуверенно-веселому поведению можно было понять, что они верят в свою счастливую звезду: после победы на русском фронте фюрер обещал дать каждому солдату по сто гектаров земли.
К «отцу» ежедневно поступали от друзей сведения о проходящих войсках противника, и Нине приходилось утром и вечером, а иногда и днем ходить на «прополку проса» и передавать в Центр радиограммы. Ходила она туда с Анной Никитичной или с Артемом.
После пятиминутных передач девушка так уставала, будто работала несколько часов: ощущение постоянной опасности выматывало силы. Теперь она ни на минуту не расставалась с пистолетом, даже спала с ним. Делалось это не только из соображений постоянной готовности, но и для того, чтобы в случае обыска в квартире его не могли обнаружить.
Через два дня после того, как рацию вынесли в поле, во всех домах поселка действительно был обыск. Его производили трое: два немца — лейтенант и ефрейтор — и полицай Дуров.
Когда они вошли в дом Павла Степановича, то ни хозяина, ни его сына дома не было. Женщины, увидев знакомого полицая, переглянулись: уж не выдал ли он их? Но тот сказал офицеру: «Я в этом доме бываю». Непонятно было: то ли это означало, что тут все надежно, то ли наоборот…
Но обыск у «дублера» провели только в доме, и весьма поверхностно, не заглянув ни в чулан, ни на чердак. У «отца» же облазили все: комнаты, подпол, сарай. И даже поднялись на пыльный чердак.
Больше всех старался ефрейтор Фриц с усиками «кляксой». Но, покидая дом, извинился:
— Простите, господин писарь. Динст ист динст — служба есть служба.
— Конечно, я понимаю, — закивал Григорий Михайлович.
Этот обыск взволновал и его, и Нину. Значит, Дуров предупреждал не напрасно: враги что-то учуяли.
Тревожило девушку и то, что питание к рации «отец» хранил по-прежнему у старосты. Хотя Григорий Михайлович и заверял, что более безопасного места не найти — при обысках немцы обходят этот дом.
Цепочка становилась слишком длинной: батареи к рации идут через какую-то тетю Катю, которую Нина никогда не видела, а теперь вот еще и староста. Такая цепочка может где-нибудь порваться, оказаться ненадежной.
Нине было досадно, что «отец» не доверяет ей всех тайн. И хотя девушка сознавала, что к этому его обязывает строгий закон конспирации, но все же… Ведь она могла бы что-то подсказать ему, а может, даже предостеречь от ошибочных шагов!
Вот и о «свадебной» операции не предупредил ее… А надо бы. Хотя партизаны и нанесли фашистам двойной удар — после подрыва бензосклада половина караульной команды была расстреляна за «предательство», но еще неизвестно, чем все это кончится. Таскали на допрос и жениха, но отпустили. А «отца» пока не трогают. Надолго ли?
Как-то в дом Григория Михайловича пришел радиотехник и принес новый репродуктор. «Чего это он? — удивилась Нина. — И старый динамик хорошо работает!»
Сидя в своей комнате за пологом, она прислушивалась к разговору «отца» с Семеном. Тот в чем-то настойчиво убеждал Григория Михайловича и при этом говорил, что доктор-де свой человек, просил спасти его.
«Отец» сначала не соглашался, ссылаясь на то, что это рискованно. Но потом, когда Семен сказал, что «раненые партизаны пропадают без хирурга», все-таки согласился: «Ладно, присылай завтра».
На другой день с раннего утра Анна Никитична затопила печь и затеяла пироги по случаю дня рождения Павлика, а Григорий Михайлович предупредил «дочь»:
— Нина, к нам придут гости. Ничему не удивляйся.
К обеду в дом зашли двое: незнакомая женщина в бордовом платье и немецкий офицер. Присмотревшись к ним из-за полога, Нина узнала в мужчине врача, который приходил к ней во время болезни, и удивилась: «Чего это он в таком обличье?»
Гости — как выяснилось, муж и жена — поздравили хозяев с именинником и передали взрослым какой-то сверток, а детей одарили конфетами. Потом уселись за стол и начали о чем-то болтать. Нина хотела было уйти с ребятами на улицу, но к ней зашел «отец» и пригласил к столу:
— Что чураешься? Это же свои люди!
Поправив прическу, девушка вышла к гостям и молча поклонилась.
Дети тоже хотели было сесть за стол, но Анна Никитична, дав им по пирожку, выпроводила гулять. И Нина поняла, что «мачеха» охраняет гостей от детских ушей.
Девушка села около незнакомой женщины, и та сразу же начала ее выспрашивать:
— Ну как ты себя чувствуешь после болезни? Нина вопросительно взглянула на врача:
— Ничего. Спасибо.
— Да ты, я вижу, скромница, — проговорила женщина, обнимая девушку за плечи. — Не обижают тебя тут?
«Чего она все допытывается? — насторожилась Нина. — Чего ей надо?» А та продолжала:
— Мой муж говорил, что ты молодец!
«На что это она намекает? — встревожилась Нина. — Неужели что-то знает про меня?»
Выпили по рюмке самогона и начали закусывать, болтая о том о сем — больше всего на мелкие, бытовые темы. И девушка поняла, что гости тянут время, то и дело посматривая в окна.
