Виталий Лиходед - Батальон крови
— Она дежурит до двух. Может, из-за переезда что-то изменилось. А как до нее достучаться, если она действительно в спецсвязи. С ними даже дружить нельзя. Да что там дружить — разговаривать опасно.
Время продолжало тянуться. Сон даже и не напоминал о себе. Григорий уже не метался, он молча сидел в штабе и смотрел на рацию. Ему хотелось нарушить приказ, и на обычной волне вызывать ее, но это могло все испортить. Отношения, что так неожиданно родившись, сразу бы исчезли из-за простой оплошности. Конечно, она бы от всего отказалась, но где-то внутри, Гриша чувствовал ее и понимал, что рано или поздно встретиться с этим человеком. Все, что сейчас происходит, — какая-то дурацкая нелепость возникшая не из-за них.
В половине второго он, уже слабо надеясь на что-то, вышел на связь.
— Тише ты, — услышал Григорий. — Я все слышу. В два заканчиваю. В самой последней землянке с правого края в три. Все, я не одна, сейчас придут.
Голос в наушниках исчез. Григорий несколько минут сидел и смотрел на рацию, ничего не понимая. Постепенно возбужденное состояние стало уходить. Он понял, что она не одна, и при посторонних такие переговоры не может себе позволить.
— В три, значит в три, — глубоко вздохнув, подумал он. Прижался к стене и решил закурить. Достал табак, скрутил самокрутку, зажег спичку и глубоко затянулся. Легкое головокружение появилось, но сразу прошло. Гриша снова разволновался. Теперь он понимал, что встреча неизбежна. Но что он будет делать? О чем говорить с ней. Мысли путались. Он сидел у рации и смотрел на коптящую, расплющенную гильзу от «сорокопятки». Из нее сделали такую нехитрую лампадку: налили масла, расплющили и вставили кусок портянки.
Черные тени плясали на стенах сарая. Гриша смотрел, то на них, то на дрожащий от сквозняка горящий фитиль.
— Так, я же солдат! А это что трусость? Конечно. Девчонки испугался. Ну встретимся, ну поболтаем. Может, поцелуемся, если она мне понравится. Хотя вряд ли, на первом свидании это неправильно — так, по крайней мере, говорили мужики.
В половину третьего он вышел из штаба и наткнулся на старшину. Тот как раз шел к нему. Он уже изрядно напился, но ему хотелось добавить. Вспомнил о связисте и поперся через ночь к этому мальчишке, только потому, что он вот так вот в первом бою взял и ничего особенного не совершил — выжил и все.
— Товарищ старшина, я это.
— Что это. Пошли, — и легко подталкивая Григория, заставил зайти в штаб.
— Все. Сорвалось! Это ж надо. Она говорить не могла, а я уйти не могу. Чертовщина какая-то. Что подумает обо мне эта связистка — струсил, испугался, пацан сопливый? Нет, нужно что-то делать — спасать положение. Может, пойти «до ветра» и убежать? А вдруг он тревогу поднимет, скажет, связист исчез, — взволнованно думал Григорий.
Комбат появился вовремя.
— Михайлов! Ты линию проверил? — почти прорычал он.
— Какая линия? — вмешался старшина. — Целый взвод бабья — пусть они проверяют.
— Погоди, — приструнил он Савчука. Тот даже не ожидал и выразил такое пьяное возмущение на лице, что комбат не мог не улыбнуться.
— У него есть дела, не лезь. Личные, понял?
— Понял, — ответил старшина и, посмотрев на Гришу, произнес:
— Иди!
— Я недолго, — неуверенно ответил Григорий и, хлопнув дверью, убежал.
На его часиках было без пяти три. Он любил эти часы и сумел сберечь их еще с интерната. А там достались они ему заслуженно. Заступился за одного, а тот перед отъездом подарил их в знак благодарности. Гриша не хотел брать, но устоять не смог. Иметь свои собственные часы он мечтал с детства.
Время полетело, и сейчас он просил свои любимые часы немного задержать его. Он думал, что бы придумать в случае опоздания, но никак не мог опомниться. Ноги словно чужие несли его куда-то на правый фланг.
— Так землянка. Дальше еще одна, — путаясь в темноте, говорил он. Гриша бежал рядом с окопом и смотрел, куда он ведет. Где-то кто-то что-то говорил, какие-то солдаты сидели, собравшись в кучку. Он пробежал, мимо стараясь не обращать на это внимание. Кто-то высунулся из окопа и, крикнув, спросил:
— Эй, ты кто? Куда?
Но Гриша продолжал свое движение к первому в жизни свиданию. Увидев, недорытые окопы он остановился и заметил в стороне недоделанную землянку. Спрыгнул в нее и уткнулся ногами в бревенчатую лавку. Сел и осмотрелся.
— Вроде никого еще, не пришла, — вслух произнес боец.
— Отдышись. Что, еле смылся? — услышал он голос лейтенанта Титовой.
Он разговаривал с ней сегодня и этот звенящий ручеек, не спутал бы ни с каким другим голосом. Гриша связист, с тренированным слухом, умеющий принимать до ста двадцати букв Азбуки Морзе в минуту, засомневался.
— Кто здесь?
— Это я, не бойся.
— Таня?
— Да.
— А где вы, я вас не вижу.
— И не нужно. Так лучше, а то узнаешь меня, кто-то это заметит, и ты сразу загремишь в штрафбат.
— Да не боюсь я твоего полковника!
— А ты думаешь в штрафбате трусы? Там знаешь, какие люди? Бывшие офицеры, видевшие все в жизни. Только тебе туда не надо. Что мешает? Темнота? По-другому никак. Или я уйду.
— Нет, не уходи. Я согласен. Мне темнота не помеха. Не хочешь, чтобы я тебя видел и не надо, главное, что ты пришла и хочешь, чтобы я был рядом.
— Да хочу. Иди сюда ближе.
Григорий аккуратно привстал и на ощупь стал пробираться вдоль лавки в полной темноте. Дотронувшись до ноги, он одернул руку и, нащупав бревна лавки сел на них.
— Иди ближе, — шепотом произнесла девушка.
Гриша подвинулся. Две руки из темноты прижали его к горячему телу. Григорий почувствовал, как оно дрожит.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Можно я тебя поцелую, — прошептала Таня.
— Можно, — ответил солдат, и подумал. — Так сразу — надо же?
Таня прижалась ближе и уткнулась в темноте носом в его щеку. Грише стало смешно, но он сдержал, спрятал свой смех. Хорошая девушка с нежным и красивым голосом открылась ему.
— Потом, потом, узнаю, почему так сразу, потом, — подумал он и, закрыв глаза, повернул лицо и прикоснулся губами к ее губам.
Поцелуй был долгим и жадным. Она не могла насладиться, удовлетворить проснувшуюся в ней жажду любви, а он делал это впервые и Григорию нравился этот поцелуй и те ощущения, что сопровождали его. Он обнял Таню за талию и, хлебнув глоток воздуха, как-то так получилось, что он поцеловал ее в шею. Девушка, встряхнув волосы, опомнилась.
— Все, стой. Уходи!
— Что случилось?
— Нет, ничего, просто уходи и все.
— Не уйду, — обиженно ответил Гриша.
— Ты только ничего не думай.
— А я и не думаю. Сама тень на плетень наводишь.
— Гриша, не обижайся. Я когда тебя увидела, внутри что-то заболело, затянуло, да так, что дышать невозможно. Утро, вечер, день… все время о тебе думаю. Стоишь перед глазами. А когда вы высоту брали, я не боялась. Верила, что ты не погибнешь. Почему-то чувствовала это и была спокойной.
— Правильно. Ты верь и все будет хорошо. Вот мне бы в глаза твои посмотреть?
— Зачем?
— Какие они у тебя?
— Карие.
— А у меня знаешь какие?
— Знаю! Голубые. Я все знаю: и улыбку, и ямочки на щеках, и глаза.
— В общем, срубил я тебя, с первого взгляда. А ведь так нечестно. Я тоже что-то в душе чувствую. Мне нравиться твой голос, волосы. Какие они шелковые, — Григорий провел пальцами по волосам девушки, и добавил, — мне плевать на твоего полковника. Я увидеть тебя хочу!
Таня прижалась к его плечу и заревела:
— Дура я! Дура!
— Да ладно тебе.
— Нет, дура я и все.
— Конечно, дура. Не хочешь, чтобы я на тебя посмотрел, — пошутил Гриша.
— На Титову смотри. Нас, на дню, раз двадцать путают, когда я к ним прихожу.
— Что, так похожи?
— Да.
— Ну ладно, буду ей любоваться, а с тобой встречаться.
— Правда, будешь?
— Правда. Не обману, не бойся.
Девушка снова поцеловала его и как-то по-другому, без опаски прижалась к солдату. Он почувствовал ее грудь, обнял за талию и погладил по плечу.
— Давай сегодня просто поговорим.
— Давай, — согласился Гриша, чувствуя, что нужно бороться с пылающим внутри него желанием.
— Ты мне скажи, ты в каком взводе? Спецсвязь?
— Нет. Не спрашивай. В спецсвязи все зашифрованные. Там девушки только молчать и умеют.
— А откуда ты? Почему на связь выходишь?
— Да я из соседнего полка. Только ты про меня не расспрашивай. Все равно никто не скажет. Нам меняться нельзя. Понял?
— Да.
— Значит, Оля рыжая тебя знает.
— Конечно, я же ее и меняла.
— А такое лицо сделала. Ей бы в разведке работать.
— Она там и работает. С ребятами за линию фронта три раза ходила.
— Ничего себе. Что и языков приводили?
— Конечно. У нее медаль «За отвагу» видел?
— Да. Я еще подумал: надо же заслужила. А что с Титовой? Почему ее все бояться? Какой-то меченной считают?
