Георгий Савицкий - Танковый таран. «Машина пламенем объята…»
После довольно значительной заминки немцы снова пошли на штурм при поддержке танков и бронемашин. И тут их ожидали смертоносные «сюрпризы». Расчеты советских огнеметов подпустили ненавистные «панцеры» практически в упор и открыли по ним шквальный огонь огнем! Ампулометы с глухими хлопками выбрасывали из стволов смертоносные снаряды, которые при ударе растекались по броне беспощадным пламенем. Гитлеровцы боялись огня. Сами они применяли огнеметы лишь в карательных акциях, против мирного населения, а не на поле боя. Советские воины, напротив, широко применяли средства огневого поражения именно в бою. А для этого нужны были стальные нервы и невиданное мужество, чтобы подпустить врага на предельно малую дистанцию и атаковать его валом всепожирающего пламени!
Огнеметчики проявили себя смелыми и умелыми воинами, и их оружие заслужило вполне оправданную славу.
Так, еще во время Битвы за Москву 26-я отдельная рота фугасных огнеметов под командованием лейтенанта Собецкого 1 декабря 1941 года заняла огневые позиции в боевых порядках стрелковых подразделений 32-й стрелковой дивизии 5-й армии Западного фронта. Рота действовала повзводно, прикрывая отдельные направления возможных атак пехоты и танков противника. Во время боя первый огнеметный взвод роты отразил атаку противника, а второй огнеметный взвод, действуя в глубине нашей обороны, уничтожил три танка и большую группу автоматчиков. Всего в ходе боя гитлеровцы потеряли сожженными четыре танка и более 120 солдат и офицеров. За образцовое выполнение боевой задачи 26-я отдельная рота фугасных огнеметов первой из огнеметных частей была награждена орденом Красного Знамени.
И сейчас тоже огнеметчики сражались отчаянно и смело. Ампулометы усеяли поле семенами смерти, из которых тут же распустились страшные огненные цветы.
Израсходовав весь боезапас ампул с зажигательной смесью КС и горючее для огнеметов, бойцы бросались под танки с черными крестами на башнях со связками гранат и зажигательными бутылками. Лишь немногим удалось отойти на запасные позиции, но они взяли с гитлеровцев хорошую цену, разменяв свои жизни на несколько подбитых броневиков и средних «панцеров».
А потом огонь открыли пулеметчики, а к ним присоединились и остальные красноармейцы. Ружейно-пулеметный огонь хорошо проредил цепи наступающей немецкой пехоты.
Замаскированные танки гвардии капитана Горелова открыли шквальный огонь по идущим впереди угловатым «панцерам» и приземистым, опасным, как ядовитые змеи, самоходкам «Schturmgeschutze-III».
Горячка боя захватила всех. Огнеметная «тридцатьчетверка» разворачивалась буквально на пятачке, уходя от ответных выстрелов немецких танков. Механик-водитель Степан Никифорович Стеценко был просто виртуозом! Стреляя из огнемета, он умудрялся еще и управлять танком! Конечно же, это не было легким занятием, но опыт и сноровка бывалого воина дорогого стоили…
А вот другим экипажам так сильно не повезло.
Ближайший к командирской «тридцатьчетверке» огнеметный танк лопнул огненным шаром. Эта модификация огнеметной машины была вооружена башенным огнеметом. Туда и попала бронебойная «болванка» из 75-миллиметровой пушки KwK 37. Волна слепящего пламени сорвала башню и захлестнула бронекоробку корпуса.
Выпустивший роковой снаряд командирский танк Pz.Kpfw IV Ausf F1 B.W. появился из-за завесы огня. Угловатая, с характерными скосами лобовой плиты башня развернулась, и хобот короткоствольной пушки снова изрыгнул пламя, а вместе с ним — очередной 75-миллиметровый снаряд. Смертоносная бронебойная болванка разметала снег и выбила фонтан размерзшейся грязи.
Вслед за одним из-за завесы чадного дыма появлялись и другие угловатые силуэты. Вместе с линейными танками ползли и серо-белые камуфлированные самоходки «Sturmgeschutze-III». Головной немецкий танк возглавил контратаку «панцеров» на отчаянно храбрых русских, которые все еще держали позиции.
Гвардии капитан Горелов развернул танковую панораму, осматривая поле боя. Ни черта видно не было: дым застилал все вокруг. Перед окопами горело несколько танков — наших и немецких. Бронированные чудовища даже в смерти сшиблись кое-где стальными лбами, словно бы ожив. Но при этом обрекли на страшную смерть свои экипажи. Ни советская, ни самая лучшая в мире — немецкая — оптика не могла справиться ни с черно-серой пеленой, ни с грязью, заляпавшей триплексы и перископические прицелы.
Заметить смертельную опасность можно было только лишь в самый последний момент, когда наши и вражеские танки сходились вплотную. И стрельба велась вплотную.
— Башнер, осколочно-фугасным, заряжай! — Николай Горелов сорвал голос окончательно и теперь только мог страшно хрипеть пересохшей и разодранной едкой пороховой гарью глоткой.
— Есть осколочно-фугасным! — За медным унитаром захлопнулся клиновой затвор 76-миллиметровой пушки.
— Вправо девяносто, по гусеницам, огонь!!!
— Есть огонь!!! Выстрел!
Башня «тридцатьчетверки» развернулась вправо, ствол орудия склонился, отрабатывая вертикальное наведение. Грянул выстрел! Осколочно-фугасный снаряд угодил прямо в правую гусеницу угловатого Pz Kpfw III Ausf. F. Бризантный заряд разорвался, разорвав стальную ленту гусеницы. Во все стороны полетели стальные траки и скрепляющие их стальные пальцы, обломки направляющего колеса, катков и поддерживающих роликов, стальная лента изуродованной гусеницы. Тяжелую угловатую коробку с крестом на башне развернуло боком. И тут дульный срез орудия командирской «тридцатьчетверки» снова озарился пламенем. На этот раз в пушку был заряжен сплошной бронебойный калиберный снаряд. Болванка из тугоплавкой высокопрочной стали ударила в борт — прямо в центр белой окантовки паучьего креста.
— Есть попадание! — прохрипел Горелов.
Вражеский танк замер, из его моторного отделения повалил дым. Раскрылись люки, пять гитлеровских танкистов вывалились на грязный снег, словно большие, мерзкие тараканы.
— Башнер, из пулемета, по фашистской мрази, огонь!
— Есть, командир! — Из спаренного с пушкой пулемета ударила трассирующая очередь. Искры рикошетов рассыпались по броне, пули скосили немецких танкистов. — Подыхайте, сволочи!
Внезапно по броне «тридцатьчетверки» пришелся сильный удар. Аж зубы лязгнули. Танкошлемы с нашитыми мягкими «подушками»-амортизаторами спасли головы командирского танка. Но смертоносная болванка, выбив сноп искр расплавленного металла, отрикошетила от наклонного листа брони. Борта огнеметных танков прикрывали дополнительно наваренные листы брони, потому, как за броневой преградой находились баки с горючей смесью для огнеметов. Гвардии капитан Горелов в очередной раз добрым словом помянул конструктора чудо-танка — Михаила Ильича Кошкина.
— Вперед! Огонь! — скомандовал Николай.
Бой затягивался, но гитлеровцы атаковали уже не так настойчиво. Уцелевшие угловатые «панцеры», приземистые опасные «штуги», похожие на гробы «крафтвагены» маневрировали, но все больше пятились, а их выстрелы все чаще становились неприцельными и малорезультативны. Пехота в серых, мышиного цвета, шинелях залегла и била редкими выстрелами. Отрывисто «пилили» «машингеверы». Но так продолжалось недолго.
Вскоре еще одна массированная атака гитлеровцев захлебнулась. Гвардии капитан Горелов даже не стразу осознал, что бой уже закончился. Он поднял голову к проему башенного люка, общего для командира и башнера. Люк был тяжелый, и в экстремальной ситуации поднять его быстро было очень тяжело. Поэтому его и держали открытым в бою. Но даже такая вентиляция не спасала от пороховой гари — танковая пушка Ф-34 буквально плевалась дымом, причем в обе стороны.
В проеме башенного люка серело небо, на землю опускались быстрые зимние сумерки. Бой закончился.
— Мехвод, отгони танк на запасную позицию, — прохрипел командир.
— Есть, — также проклекотал сорванной глоткой Степан Никифорович Стеценко.
Командирская огнеметная «тридцатьчетверка» выпустила сизый клуб дыма из выхлопных патрубков, развернулась, разметав снег стальными лентами гусениц, и забралась в танковый окоп.
Николай Горелов отсоединил «фишку» разъема рации на танкошлеме и вылез на броню. Рядом, опершись на наклонный лобовой бронелист, смолил самокрутку гвардии старшина.
— Дай затянуться, — попросил вылезший из башенного люка вслед за командиром башнер.
— Держи.
— Товарищ командир, мы без связи остались, — «обрадовал» Горелова башнер. В огнеметной «тридцатьчетверке» стрелка-радиста не было: весь объем занимал сам огнемет, установленный в шаровой установке вместо курсового пулемета. Так что и механику-водителю пришлось потесниться. — Радиостанция от ударов и сотрясений совсем «накрылась», починить нету никакой возможности.
Николай Горелов вяло выругался. Мощная американская радиостанция «добивала» даже сквозь помехи, и неважно, кто их ставил, немцы или же приносили снежные заряды. Такие рации с сентября приходили в Советский Союз по ленд-лизу. Вряд ли у пехотинцев была хоть одна такая. Чудо уже то, что расщедрились и установили на командирском танке… Командир снова выругался и провел черной от сажи ладонью по чумазому лицу.
