Григорий Василенко - Крик безмолвия (записки генерала)
Любимым словом Михаила Васильевича было — трёп. Оно запомнилось мне после нескольких встреч с ним, после его выступлений и рассказов о том, как ему приходилось воевать с правдистами, в бытность его главным редактором газеты. С устроенной ему абструкцией в редакции он справился, как я его понял. Между тем на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, в школах и в институтах, в театре и в кино народная мудрость рождала многие предложения, выдвигались идеи по совершенствованию общеобразовательной школы, организации науки, обновлению работы научно–исследовательских институтов. Укоренившиеся же догмы и представления о социализме мешали их внедрению. К тому же теоретиком развитого социализма признавался только генсек. Его доклады и речи указывались после Маркса и Ленина в списке обязательной литературы к изучению любого предмета.
Зимянин осмотрел многие памятники войны в Новороссийске, но о своих впечатлениях не распространялся.
Охотнее говорил о партизанской воине в Белоруссии, о том, как пробирался к партизанам, выполняя задания штаба партизанского движения, и как возвращался на
Большую землю.
В тот же день мы вернулись в темноте в Краснодар,
на дачу в Афипском, где за ужином Михаил Васильевич рассказывал о своей дипломатической работе во Вьетнаме и Чехословакии, об Академии наук СССР и академике Г. Марчуке, возглавлявшем тогда один из государственных комитетов.
посетив Малую землю, нельзя возвращаться
в Москву, — сказал Зимянин. — Черненко спросит. Был?..
Потом приезжали И. Капитонов, В. Чебриков и другие партийные и государственные деятели.
10
— Вы воевали, Алексей Иванович? — спросил меня Геннадий Иванович, когда я по пути на кирпичный завод заехал к нему. Он все больше завоевывал у меня доверие своей внутренней притягательностью, увлеченностью миром поэзии, да и сам он представлялся мне по натуре лириком. А подобные ему люди очень впечатлительные и ранимые.
Я почувствовал в заданном им вопросе не праздное любопытство, а искреннее желание узнать меня, хотя он и сам фронтовик и казалось бы ему не интересно выслушивать то, что он сам пережил, испытал на себе.
— Один мой знакомый сержант, Герой Советского Союза, так отвечал, — пытался я свести на шутку свой ответ, — «я не воевал, а только отступал и наступал».
— А все же? — улыбнувшись, ждал он.
Мне сразу не приходило в голову, что ему рассказать.
— Что оставило след в душе, который не стирается? —
подсказывал он мне.
Мы сидели с ним в той же комнате за тем же низеньким столом, на котором стояла бутылка вина и яблоки на тарелке. Предо мной и пред ним на тарелочках лежали ножи, в высоких узких стаканах темнело терпкое вино.
Опять дома он был один.
— О том, что оставило след в душе, я написал книгу.
Я читал. Жаль, что она обрывается. Вы же и после
писали о войне. Значит, не все написали.
— Далеко не все.
— Не откладывайте, торопитесь писать, коль у вас это получается.
Я достал из папки набросанный рассказ, еще не совсем законченный, чтобы апробировать его на таком читателе.
…25 февраля 1942 года Совинформбюро сообщило
о довольно крупном успехе Северо–Западного фронта: «Наши войска окружили 16–ю немецко–фашистскую армию».
Эта весть облетела весь мир, так как впервые в ходе второй мировой войны была окружена в районе безвестного Демянска, вблизи Старой Руссы, группировка гитлеровских войск. Это был подвиг русского солдата в борьбе со злейшим и сильным врагом, вероломно вторгшимся в его дом. Подвиг беспримерный, потому как эта победа была добыта в снегах и болотах с одной винтовкой наперевес, без артиллерии, танков и поддержки с воздуха. Победа досталась ценой больших потерь, невиданного самопожертвования.
Заснеженные % поля у сожженных деревень походили на жнивье, усыпанное снопами в страдную пору. В снегу лежали сраженные на поле боя солдаты. В тот же день Ставка указала командованию фронта на исключительно медленную ликвидацию окруженной демянской группировки, насчитывавшей до семидесяти тысяч человек.
С той поры почти полтора года не прекращались жестокие бои на древней новгородской земле в Приильменье, где среди лесных чащоб, болот и озер на полянах, как на островках, отрезанных от внешнего мира, ютились деревушки с почерневшими рублеными хатами.
Непроглядные вьюги и метели снежной зимы заметали леса, деревни, дороги. Крепкие морозы сковали реки и озера, поддерживали заледенелую твердь накатанных зимников, по которым шло снабжение армии, сидевшей в тех хмурых лесах. Автомашины с трудом пробирались сквозь снежные заносы, в. глубоких снегах плелись солдаты, лошади едва тащили пушки. По ночам под звездным морозным небом, казалось, нет никакого спасения от холода в заваленных снегом окопах. Шинели и валенки дубели, байковые рукавицы, телогрейки и ватные штаны, подшлемники, покрывшиеся инеем, только холодили тело. Люди цепенели от холода.
Немцы же отсиживались в деревнях, превратив их в опорные пункты. Подступы к ним насквозь простреливались пулеметами, превращались в кромешный ад, как
только замечалось малейшее движение на нашем переднем крае. В густых лесах не утихала пулеметная трескотня, немцы не жалели патронов, поливая огнем наши окопы днем и ночью с завидной педантичностью.
Попытки сжать кольцо окружения не приносили успеха. С каждым днем все меньше насчитывалось активных штыков в полках. Несмотря на грозные приказы наступать обескровленные в февральских боях дивизии перешли к обороне. Наступать было некому. В полках оставалось по одному неполному батальону.
На выручку войск, зажатых в Демянском котле, Гитлер бросил не только свыше трехсот транспортных самолетов, доставлявших боеприпасы, горючее, продовольствие, но и людское подкрепление, даже батальон своей личной охраны — «лейбштандарт», хотя в состав 16–й армии входили отборные войска — дивизии СС «Мертвая Голова» и другие. Старая Русса, «демянская крепость», как ее назвал Гитлер, с января 1942 года все чаще появлялась на страницах военного дневника начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал–полковни- ка Гальдера. 2—3 февраля 1942 года Гальдер записал: «Под Старой Руссой противник успешно наступает, наращивая свои силы. Напряжение возрастает. Фюрер вызывает к себе назавтра меня и командующего 16–й армией».
13 февраля: «Фюрер явно разделяет мою точку зрения, что решительно изменить положение 16–й армии можно только ударом из района Старой Руссы в восточном направлении и что для этого необходимо свести в один кулак все имеющиеся у нас в распоряжении наземные и воздушные силы. Наступление начнется 17.2, скорее — 19.2.
Наступление началось позже, а пока в весеннем голубом небе плыли чужие, с черными крестами самолеты на небольшой высоте, сомкнутыми рядами, как на воздушном параде. Их надрывный гул с утра до вечера наполнял бескрайние приильменские леса. Мы посматривали из своих окопов на пролетавшие над нами воздушные армады и недоумевали, почему не видно ни одного разрыва зенитного снаряда, которые хотя бы нарушили их парадный строй. При такой моугчей поддержке с воздуха окруженная группировка не испытывала перебоев в снабжении, не испытывала и особых неудобств и тревоги за свое положение. Иногда из‑за сооруженной нами снежной сте
ны, отгораживающей окопы от нейтрального поля, доносилось пиликанье фрицев на губных гармошках, а то «рус капут!».
Свое положение мы знали, испытывали на себе, а что замышляли по ту сторону снежного забора, оставалось загадкой, хотя, очевидно, там не намерены были все время довольствоваться воздушным мостом с основными силами.
Командовал окруженной 16–й армией пятидесятишестилетний генерал Буш, истый пруссак, прослывший специалистом по русским делам. До войны он служил начальником русского отдела генерального штаба вермахта. Это он заверял Гитлера, что вобьет клин между Москвой и Ленинградом, и фюрер не оставался в долгу — вручил ему высшую награду «Рыцарский крест». Демянский плацдарм как раз и явился тем самым клином, направленным на Валдай и дальше в глубь России.
— Главное, — предупреждал тогда Сталин, — удержать Валдайские высоты, не пропустить немцев к Октябрьской железной дороге, на Бологое.
Окружением 16–й армии было приостановлено ее продвижение на восток. Незаметно было, чтобы Буш проявлял беспокойство из‑за своего окружения и, вопреки всем ожиданиям командования нашего фронта, не предпринимал никаких попыток вывести свою армию из котла, но наверняка искал выход. Над возможными его намерениями стоило основательно задуматься не только штабу Северо- Западного фронта, но и выше.
И вот в марте–апреле сорок второго года задумки немецкого командования и лично Буша отчетливо выявились — наносилось два встречных удара: из района Старой Руссы вдоль шоссе в направлении села Рамушево и со стороны Демянска, тоже по шоссе к названному селу, расположенному примерно на полпути между Старой Руссой и Демянском. Немцы пробивали коридор к окруженной 16–й армии.
