Юрий Стукалин - Оскал «Тигра». Немецкие танки на Курской дуге
— Зачем?
— Да ты то без сознания был, то в бреду куда-то порывался бежать, догонять кого-то.
— Странно, — я равнодушно пожал плечами.
— Приложился ты хорошенько о люк, когда снаряд долбанул.
— Ты меня перевязал?
— Нет, Херманн. У меня руки грязные, — в доказательство он протянул свои замасленные ладони.
— Что с машиной? — поинтересовался я.
— Чудо, что остались целы, — вздохнул Карл. — Один снаряд все же достал нас. Проводку кое-где перебило, вот и засбоило. Заряд на корпус пошел, а там…
— Ладно, — я отмахнулся, — все равно не пойму ни черта. Но сейчас «тигр» на ходу?
— Теперь в полном порядке, — не без самодовольства ответил механик-водитель. — Спасибо «четыреста восьмой», прикрыла нас.
Произнеся эти слова, он осекся и опасливо покосился на меня.
— Все в порядке, — сухо сказал я.
Ланге достал из кармана комбинезона грязную тряпку и, потупив глаза, принялся усиленно тереть ею руки, хотя, как мне показалось, это было бессмысленной затеей.
Я на него не злился. Все я прекрасно понимал. На войне гибнут тысячи солдат, многие умирают, спасая своих товарищей. К этому привыкаешь. Иначе невозможно жить дальше. Для Карла и остальных членов экипажа Отто Рау был просто еще одним геройским солдатом, пожертвовавшим собственной жизнью ради своих товарищей. Герой, конечно, но один из сотен. Они ему благодарны, но быстро забудут и вспомнят лишь, травя байки с себе подобными о том, как и в какие передряги попадали сами. Но для меня Отто был другом, и его смерть я переживал всем сердцем.
— Не напрягайся, — сказал я Карлу. — Давай лучше выпьем за нашего спасителя.
— Это все, что было, — замялся он, указывая на опустошенную мною флягу. — Если хочешь, я могу поспрашивать у ребят…
— Не надо, — остановил его я. — Дай лучше сигарету еще.
Ланге достал пачку, и мы закурили. Вдали послышалась серия оглушительных взрывов, потом трескотня пулеметов.
— Окраину села зачищают, — сказал Карл. — Русские там за каждый дом насмерть стоят. И не выкурить их никак. Кончится тем, что поступят, как в Черкасском. Ни одного целого дома, и снова ночуй в танке.
— Да, потрепали они нас сегодня, — указал я на «тигра».
— Ты не поверишь, — оживился механик-водитель, — двадцать шесть попаданий! В основном сорок пятый и семьдесят шестой калибр. Кое-где следы от противотанкового ружья, но это так, мелочь. И ведь гусеницы не задело! Там дыра в броне есть, я тебе покажу. Еще сантиметр ниже, и мы бы на том пятачке точно встали. В общем, только благодаря броне мы с тобой живы.
Я кивнул, не став поправлять его, что живы мы только благодаря Отто.
— Да, кстати! — вдруг заржал Ланге. — Самоварчик-то Зигеля тю-тю. И подушка тоже!
— Что? — не понял я.
— Патрон из противотанкового ружья пробил наш забашенный ящик. И трофеи Томаса изничтожил. Самоварчик прошил насквозь. Дыра вот такая! Зигель так матерился, что говном весь чуть не изошел. Мы еле его успокоили, пообещали, что другой найдем.
Если Ланге пытался меня отвлечь от тяжелых мыслей, то делал он это неумело. Мне было не до смеха, и его веселое настроение вызывало раздражение. Вероятно, я бы даже сорвался на него, но подошли остальные члены экипажа.
Шварц с довольным лицом грыз зеленое яблоко, в карманах комбинезона угадывалось еще несколько штук. Херманн бережно нес котелок с едой для меня, а лицо Зигеля выражало крайнюю степень озабоченности. Наверное, он глубоко переживал потерю ценного самовара. Что ж, ему можно только позавидовать. Томас давно уже ко всему происходящему на Восточном фронте относился просто. Убивают — ну и ладно — это же война. Единственное, что его интересовало, так это чтобы на горизонте была цель, в которую нужно попасть. Ну и еще возможность поживиться. Зигель из бедной семьи, видимо, поэтому крохоборство у него в крови. Чего он только не тащил в танк, и сколько раз я с ним по этому поводу ругался, уже не припомнить. Но зато благодаря ему у нас всегда было что пожрать. Дай ему волю — он развел бы в танке курятник и свиноферму.
— Ты как, командир? — участливо спросил Херманн, передавая мне котелок.
— Спасибо, бывало и получше, — ответил я, отстраняя котелок рукой.
Есть совсем не хотелось, и я предложил парням разделить мою порцию, но они и слышать ничего не желали.
— Тебе надо поесть, командир, — пробубнил набитым ртом Шварц.
— Давай, Пауль, не робей, — отозвался Зигель.
— Ладно, — в итоге согласился я и взял котелок.
Херманн протянул мне ложку и ломоть хлеба.
В котелке был густой гороховый суп, по консистенции больше похожий на кашу, с большими кусками мяса. Причем мяса было явно больше, чем супа. Я принялся есть и только тогда понял, насколько голоден.
— Вкусно, — похвалил я. — Откуда такое пиршество?
— Лошадей русских осколками побило, — зевнув, ответил Вилли. — Они при артиллеристах были, а когда молотилка началась, их и пошинковало. Нескольких лошадок ранило, вот кашевары и решили, чтоб добро не пропадало, в котел их. Так что едим сегодня от пуза.
— Что с нашей ротой? — спросил я, облизывая ложку. Шварц протянул мне яблоко, но я отказался. Дизентерии мне только не хватало. Это у Хуберта железный желудок, он, наверное, и патроны переварит, а я не мог этим похвастаться.
— Минус три, — сказал Херманн.
Ясно. Три «тигра» уничтожено врагом и восстановлению не подлежат.
— А с поломками?
— Еще четыре, включая наш.
— Но Карл сказал, что починил, — я недоумевающе посмотрел на механика-водителя, но тот сделал вид, будто его разговор не интересует.
— Так этот болван только сейчас ремонт закончил, — скривил лицо Шварц, — а с позиций его тягачами тащили. Так что в Луханино мы въехали не на коне, а на «ФАМО».
Тащить тяжеленный «тигр» — дело не легкое. Для буксировки обычно использовались восемнадцатитонные полугусеничные тягачи «ФАМО». Ремонтные службы работали не покладая рук, и мы преклонялись перед их стойкостью. Нередки бывали случаи, когда они вытаскивали подбитые машины под вражеским огнем. Многие из этих отчаянных парней погибали, так и не выполнив свою миссию, а экипажи подбитых танков выживали. Нам было проще — между боями мы имели возможность отдохнуть, у нас существовал какой-то досуг, в то время как ремонтники порой работали сутками без сна.
Зигель вдруг посерьезнел и, трагически заломив руки, пропел куплет из песни «Синие драгуны»:
Синие драгуны верхом выезжаютЧерез ворота, подковами звеня,И фанфары их сопровождают,Высоко над холмами звуча[2].
— Прекрати, — оборвал его я. — И без того голова раскалывается.
— Спасибо технической службе, — выплюнул оказавшееся червивым яблоко Шварц. — Три тягача нашего зверя тянули. Два раза трос лопался.
— С «пантерами» из тридцать девятого еще хуже, — сказал Ланге. — Говорил с ребятами из ремонтного взвода. Пятнадцать танков потеряли по техническим причинам. Причем на месте эти проблемы не решить, и их отгонят в тыл. Еще два десятка русские уничтожили. Много танков подорвалось на минах, но это мелкие поломки. Парни сейчас меняют траки.
Я подумал о Бруно Фишере. Пережил ли парень этот бой? Мне захотелось повидаться с ним, ведь они с Отто дружили.
— Да, — вспомнил Херманн, — гауптман Клог интересовался тобой.
— Что ему еще надо?
— Ничего особенного, — улыбнулся Вилли. — Он знает о твоем состоянии. Хотел тебя видеть. Сказал, что ты герой, потому что первым просчитал замаскированную русскую батарею.
— Ну и мы вместе с тобой герои, — хохотнул Ланге.
Чувствовал я себя уже вполне сносно и потому решил отправиться к командиру роты прямо сейчас, не откладывая.
— Где он?
— Там, за тем домом с проваленной крышей, видишь? — показал направление Шварц.
Я кивнул.
— Туда переместился штаб. Там же и санчасть. Загляни к медикам.
— Обойдусь. Вы пока «тигром» займитесь.
Идти было тяжело, меня слегка пошатывало.
В воздухе стоял запах гари, но небо было чистым, дождя вроде не предполагалось. Не хотелось бы по уши в грязи вгрызаться в глубь русских позиций. Хорошо хоть погода пока нам благоприятствовала.
Луханино выглядело паршиво. Может, и не так худо, как Черкасское, но все вокруг говорило о жарких боях. Вокруг валялись трупы убитых. Нашими покойниками занимались похоронные команды, а русские так и оставались валяться в тех местах, где их застала смерть. Глядя на растерзанные тела, меня вновь охватило чувство безысходности.
Еще недавно мы с Отто мило беседовали, а теперь он обугленный кусок мяса. Вряд ли он попал в рай, на этот счет я не питал иллюзий. Всем нам, кто взял в руки оружие, давно уготовлено «тепленькое» местечко в преисподней. Я давно заметил — лучшие люди гибнут в этой войне, тогда как всякая дрянь вроде вчерашнего тупорылого эсэсовца продолжает коптить воздух, отравляя его своим смердящим дыханием.
