Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский
Решилась она тогда и пошла в поликлинику. Шла туда, чувствовала дрожь в коленках. Все оглядывалась. Казалось, кто-то за ней следит. Не давала покоя тревога — а ну не разрешат аборта, скажут: «нельзя!», что тогда?.. Голову кружило от такой мысли.
А вышло неожиданно легко. Убеждали бы ее раньше, так не поверила бы. Осматривала ее врач, маленькая седая женщина в очках с толстыми стеклами. Ничего не сказала лишнего и вопросов ненужных не задала, только и спросила:
— Замужем?
Валя помотала головой:
— Нет.
Ожидала — сейчас начнется. Но ничего не началось. Старенькая докторша на нее, кажется, больше и не взглянула. Бросила: «Одевайтесь!», потом присела на крашенный белой эмалью стул и принялась что-то записывать в незаполненной Валиной «истории болезни».
И часу не прошло — выписали ей в поликлинике направление. Сказали, куда нужно обращаться, и отпустили. До чего же получилось нежданно просто. Самой не верилось. Выскочила на улицу, словно вырвалась на свет из темницы. Шла домой — радовало все вокруг. Шумели на ветру побелевшие от городской пыли тополя, безбоязненно расхаживали под ногами сытые голуби.
Вадиму полученное направление показала в тот же вечер. Он взял в руки. Перечитывая, как ей казалось, будто даже просветлел. Возвращая бумажку, стеснительно проговорил:
— Молодец ты, конечно, что решила… Ну как нам иначе быть? Только потом не скажешь, что это я тебя заставил?
— Не скажу, — твердо отвечала Валя. — Не бойся.
Он пожал плечами:
— Да разве я боюсь?.. Не в том…
Больше и разговоров не было. Оба старались обходить беспокойную тему. Оба надеялись — минуют горькие дни, и вновь ничего не станет мешать их прежним отношениям. Будут в другой раз умнее, вот и все. Нет, не остыла Валина любовь к Вадиму. Может быть, сделалась еще горячее. И он ее — видела — любил не меньше прежнего. Не холоднее — жарче сделались их ласки. Может, потому что чувствовало Валино сердце — скоро их любви конец.
Подходило время ложиться в больницу. На фабрике Валя хитрила. Решила написать заявление и попросить трехдневный отпуск за свой счет. Сочинить, что ей необходимо съездить навестить больную тетку. Она не сомневалась — отпустят. Хуже дело было с матерью. Никак Валя не могла сообразить, что придумать, как объяснить, зачем ей и куда надо… Прикидывала: а что, если не спешить, объявить вдруг! Или даже оставить записку: так, мол, и так-то… Может быть, так лучше всего?
Все было, в общем, обдумано, кроме одного. Боялась. Ой как она боялась!.. Слышала Валя — операция не опасная. Тысячи делают, и ничего. А ее страшило. Снились сны один хуже другого: просыпалась в жарком ознобе и с трудом успокаивалась лишь к утру. Все бредилось — обязательно умрет она. Умрет от ножа. И нож этот видела во сне. Острый, блестящий. Просыпалась и долго не могла заснуть.
Раз ночью мать услышала, как она металась в постели. Встала, подошла и присела на краю дивана.
— Ты чего это, Валюшка?
— Да нет, мама, так. Не спится, душно…
А душно не было. Окно на улицу на ночь оставалось раскрытым настежь. Но мать как будто поверила и скоро снова устало заснула.
Нет, нет, не хотелось ей с тем спешить и не спешила. Было еще время. Ненадолго отодвигался тот час, а все же и неделя, и каждый прожитый день теперь казались такими удивительно хорошими.
Встречалась она с Вадимом. Гладила его и ласкала. Был он тихоньким и смотрел на нее выжидательно. Ничего ей не говорил и не подталкивал, и не отговаривал. А раз как-то ей показалось… будто он хотел остановить ее. Смутно мелькнула у нее такая надежда, но и пропала. Ну да и верно. С чего бы?! Продумали же они. Как же иначе. Теперь дело оставалось только за ней. Он-то что тут?!
Как-то после работы ее вызвали в комсомольский комитет. Передали девчата из цеха. Сказали, что Маргарита просила ее зайти сразу после работы по серьезному делу. Неладное что-то было в том. Их цеховой комсорг была в отпуске, и к чему она понадобилась Маргарите, Вале до конца дня так и не удалось узнать.
Членские взносы у нее были уплачены аккуратно. Может быть, какое-нибудь поручение. Вот уж нашли время! Теряясь в догадках, она пошла в комитет с чистым сердцем. И любопытство было, и тревога — что им от нее надо?
Как вошла в тесную комнатку их комитета, сердце сразу оборвалось.
За письменным столом сидела их комсомольский секретарь Маргарита Горошко. Сидела, сжав губы, такая строгая, какой Валя видывала ее редко. Чем-то она напоминала Валину школьную учительницу, которую в классе называли «Принципиально». В справедливости Маргариты никто никогда не сомневался. Потому и избирали ее секретарем уже не один год. А вот душевности у Маргариты Горошко не хватало. Не шли к ней, чтобы делиться хорошим или рассказать о своей беде. Все знали — Маргарита выслушает внимательно, даже в чем-то поможет, и будет это толково и рассудительно, но вместе погоревать или порадоваться — за этим девчата к Маргарите не ходили. Может быть, так и должно было быть. Как-никак комсомольский секретарь она одна, а на фабрике сколько девчат, и у каждой свое. Маргариту Горошко уважали и чуть даже побаивались. Видела она порой то, что не каждому было видно.
Сидела Маргарита за своим столом в белой, свежей блузке. Она всегда одевалась красиво и просто. Короткие волосы зачесаны по-модному. При встрече Маргарита улыбалась и была приветлива, но выходило это у нее как-то деланно. А сегодня и вообще не было на ее лице улыбки. Глаза вниз, на стол. В комнате были еще две девушки и парень — члены комитета, и у них лица подчеркнуто серьезные.
— Садись, Валя, — сказала Горошко, привстав и пожав ей руку. — Ну, как ты живешь?
Поздоровались с Валей и другие, пододвинули ей стул, чтобы села поближе к секретарскому столу. Потом наступила странная тишина. Все молчали, будто не решаясь начать разговор. Маргарита перекладывала лежащие на столе брошюрки и все ровняла их одну к другой.
— Как живу? Обыкновенно, — пожала плечами Валя. — С чего это про мою жизнь?
Услышала, как одна из девушек, членов комитета, глубоко вздохнула.
Маргарита наконец оставила в покое книжечки.
— Вот что, Валентина, — начала она, по-прежнему глядя в стол. — Может быть, конечно, это и не до конца наше дело, но не можем мы так проходить безучастно… Ты у нас хорошая девушка, передовая… — Она остановилась, подыскивая слова, и продолжала:
