Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Антонина Алексеевна Стремнина — народная артистка республики, солистка оперы, рано овдовев, сумела одна вырастить и воспитать сына. И надо отдать ей должное: при всей своей занятости в театре и ежедневной кропотливой работе сумела воспитать в сыне чувство ответственности, самым серьёзным образом внушая с малых лет мысль, что он единственный в доме мужчина — её опора, её защитник, — и от того, как он станет ей помогать, будет зависеть и её здоровье, и её настроение, и даже её успех в театре, и эта установка на самостоятельность более всего способствовала раннему формированию в нём добросовестности в любой работе и самодисциплины.
И ещё, конечно, сама атмосфера в доме и исключительная работоспособность Антонины Алексеевны не могли не отразиться лучшим образом на понимании Сергеем с самого раннего детства значимости труда. С семи лет он приобщился к маленьким обязанностям по дому. Не забывал с вечера завести будильник и вскакивал с постели, опередив маму, чтобы, пока она будет делать гимнастику, приготовить нехитрый завтрак. В десять лет без напоминаний он бегал в прачечную, по субботам чистил квартиру пылесосом… И делал это не из боязни получить подзатыльник, а лишь в надежде увидеть на материнском лице улыбку и услышать все то же: «Ты ведь моя опора, сын, — единственный в доме мужчина!»
По утрам она распевалась, аккомпанируя себе. Часами могла работать над какой-нибудь арией, или романсом, или каким-то трудным местом клавира, даже над музыкальной фразой… И Серёжа тогда удивлялся, как у неё только хватает терпения все это повторять до бесконечности… Но особенно нравилось ему, когда, прибежав из школы, он слышал, что у мамы друзья из театра и они разучивают сцену или дуэт. Он и сам мог пропеть про себя то за Лизу и Германа, то за Недду и Сильвио, то за Дездемону и Отелло — тут уж что приходило в голову!
Лет в одиннадцать, когда мать впервые взяла его на спектакль «Отелло», он воспринял все происходящее на сцене как чудо! И ещё ошеломило, что многое услышанное со сцены, оказывается, он знал наизусть… Но какой теперь приобрело это смысл!.. Домой он вернулся потрясённый. Во сне метался и вскрикивал, и матери то и дело приходилось вскакивать к нему, класть руку на его воспалённый лоб: «Глупышка, — успокаивала она, — ведь это же спектакль!.. Всё это было… как вы говорите, „понарошку“… Ну вот же я, рядом с тобой, ничего со мной не случилось!» — «И Мавр жив?..» — «Конечно!»
Последняя сцена, естественно, более всего потрясла Серёжу. Сперва мама, прекрасная, как фея, — в первом акте он её не сразу даже узнал — тягуче распевала про ивушку, потом, упав на колени, горячо молилась перед крестом на тумбочке… И опять, к великому удивлению Серёжи, и мелодия, и слова были ему знакомы. Сколько раз слышал он их: «Аве Мариа риена ди грациа… Дева святая, сжалься надо мной…» Но дома мама пела за роялем, в домашней шерстяной кофточке, и её короткой стрижки Сергей даже не замечал. А тут мама — сказочная принцесса!
Помолившись, принцесса прилегла на диванчик и уснула… В полумраке появился со свечой в руке мавр с огромной серьгой в ухе… Он побродил немного, прикрывая рукой пламя свечи, потом вдруг опустился перед диванчиком на колени и поцеловал маму… Сергей закрыл лицо руками: так ужасно было, что этот чужой человек целует его маму… И тут он услышал заставившие его вздрогнуть слова: «Молилась ли ты перед сном сегодня?..» Мама проснулась и тихонько ответила: «О да!» Мавр резко отвернулся от неё: «Но если грех тяжкий терзает душу твою, проси творца, чтобы он этот грех тебе прос-тил!..» — «Простил?» — удивилась мама. «Скорее! — вскричал мавр, — убить без покаяния я не хочу!»
«Так вот оно что?!» — Серёжу охватил озноб. Зловещий смысл давно заученных фраз вмиг прояснился. А мавр заметался по сцене, рыча, как лев, и на все мамины слезы и мольбы выкрикивал: «Нет!.. Нет!.. Нет!!» И тут, растопырив ужасные свои чёрные пальцы, он бросился к маме… Сергей, оцепенев, стиснул веки.
Потом все как-то стихло, и он робко взглянул на сцену. Как раз вбежали люди, подняли крик. Но всех остановил все тот же мавр. Отбросив шпагу, он запел протяжно и геройски:
«О, не бойтесь, не страшна эта шпага… Час наступил, жизни кончен путь… О, слава! — залился он такой высокой нотой, подходя к рампе, что у Сергея мурашки побежали по спине. А мавр, повернувшись к диванчику, где недвижно лежала мама, сник: — Отелло нет!»
Потом он воскликнул: «Вот мой судья!» — и, выхватив сверкнувший кинжал, вонзил себе в грудь по рукоятку… Это был тоже ужасный момент, от которого Серёжа похолодел. Но мавр умер не сразу, а, припав на колени перед мамой, попел ещё немного жалостливо и так красиво, что слезы навернулись, а потом уж со стоном покатился по трём ступенькам вниз.
После всех этих потрясений Серёжа стал насторожённей относиться к тому, что пелось в доме.
Не помня своего отца, привыкнув с детства видеть его на портрете в маминой комнате, где бравый военный лётчик, майор, с лёгкой улыбкой смотрит на мир, Сергей очень рано заинтересовался самолётами, а потом стал читать авиационные журналы, книги, строить модели.
Многое о самолётах, о лётчиках Сергей узнал от дяди Миши, папиного друга, генерала Федина, который нет-нет и навещал их. Михаил Лукич обожал мамино пение, был поклонником её таланта.
Однажды, после спектакля «Тоска», в котором мать исполняла заглавную партию, генерал преподнёс ей цветы и проводил домой. Федин сосредоточенно крутил руль, ехали молча. Михаил Лукич знал, что Антонина Алексеевна все ещё в экстатическом состоянии, свойственном артистам, и не скоро возвратится из сценического образа в свой собственный. Но она вдруг повернулась к нему:
— А у меня к вам, Миша, серьёзный разговор…
— Вот те раз! — удивился он. — Вы сегодня и так заставили трепетать моё усталое сердце, и, мне кажется, оно больше не выдержит ничего серьёзного.
— А ну вас, право!
— Ну хорошо, не дуйтесь… Полагаю, этот серьёзный разговор не помешает нам выпить чайку?
— Разумеется, нет. Разговор на пять минут… Собственно, мне нужен совет относительно моего сына.
— Я весь внимание.
— В этом году Сергей заканчивает десятилетку. И я в отчаянии… Как отговорить его от намерения стать лётчиком?.. Не хочу, не хочу!.. Хватит с меня гибели Афанасия!.. А мальчик, представьте, тут как-то и говорит: «Мама, если бы ты знала, как я мечтаю стать лётчиком-испытателем!.. Поговорила бы ты с дядей Мишей, чтоб он посодействовал поступить в лётное училище?» Я так и обомлела!
— Ба, ба, ба! В самом деле, такого серьёзного разговора я и представить себе не мог.
— Да, Сергей просил меня много раз, а я, милая мамочка, все обещала, да только не выполняла. И вот теперь эта просьба: как отговорить сына от его намерения поступить в авиацию?
Генерал откинулся на спинку и даже присвистнул.
— Миша, вы должны мне помочь… Он для меня… Я знаю, каким авторитетом вы для него являетесь, с каким почтением он к вам относится, поэтому совет должен быть убедительный, честный, чтоб комар носа не подточил. Иначе он нас предаст анафеме!
— Да-с!.. Однако и задачку вы мне преподнесли! Дать совет. Какой совет!.. И остаться при этом честным и по отношению к вам, и по отношению к вашему сыну…
Несколько минут они ехали молча по ночной Москве, все ещё залитой ярким светом фонарей, с редкими прохожими на тротуарах.
— Вот что, — заговорил вдруг Федин, — парень он толковый, и я дам ему совет честный и дельный… Но выполнить его будет ой как не просто!.. Да и время потребуется, а оно видоизменяет и моря — не то что людские устремления. Так что, «мамулечка», и вам будет спокойно: вряд ли у парня хватит воли и старания все это преодолеть. А если преодолеет… Тогда что ж?.. Тогда крикнем: «Сергей Стремнин — настоящая личность, достойный сын своего отца!» — и пожелаем ему счастливых полётов на благо нашей Родины! Не так ли?
— Да… — вздохнула Антонина Алексеевна, — но в чём, собственно, совет?
— А вот в чём. Пусть подаёт в авиационный институт. Так и передайте Сергею, что, мол-де, дядя Миша сказал, что теперь все лётчики-испытатели обязаны иметь высшее образование. То время, когда нужно было лишь безупречно летать, безвозвратно прошло… Понятно, и сейчас нужно уметь летать безупречно. Но теперь в цене лётчик-интеллектуал, инженер. Лётчик-робот, если он не из металла и полупроводников, не в почёте. Так и скажите сыну.
Дальше. Поступит в МАИ — пусть учится отменно.
Раз хочет летать, должен поступить в аэроклуб и без отрыва от учёбы научиться летать, освоить высший пилотаж, все основы лётного мастерства… И здесь, поймите, душа моя, всё будет зависеть от его способностей, от его напористости, добросовестности и многих, многих иных качеств.
Ну а когда научится летать, да ещё и институт закончит, — на это потребуется пять лет! — там будет видно, будем думать, как ему поступить на практику в опытный институт, затем уже, по прошествии определённого времени, в школу лётчиков-испытателей… Но это будет — если только будет ?! — очень и очень не скоро… — Генерал шутливо перевёл дыхание, показывая, что серьёзный разговор на этом и заканчивается.
