Ежи Анджеевский - Пепел и алмаз
— Шесть секунд! — констатировал Шреттер.
Марцин опустился на камень и закрыл лицо руками.
— Две! — раздался чеканный голос Шреттера.
Вдруг Котович отскочил в сторону. Еще секунда — и он сорвал бы со стены фонарь. Фонарь закачался, и по погребу заметались полосы света и тени. Но Шреттер подбежал к Янушу и, схватив двумя руками за отвороты пиджака, швырнул его в противоположный, темный угол. Януш упал, но тут же вскочил на ноги и машинально стал отряхивать брюки. Из рассеченной губы текла кровь. Шреттер засучил выше локтя рукава куртки и медленно пошел на него. Януш не успел даже заслониться — он доставал платок, чтобы стереть кровь с губы, когда получил первый удар в лицо. Януш выронил платок и пошатнулся, он был до того ошеломлен, что даже не защищался. Шреттер начал хладнокровно избивать его кулаками, методично нанося удар за ударом.
— Юрек! — крикнул Фелек.
Но тот продолжал бить. Физически слабый, нетренированный, Януш, как кукла, качался из стороны в сторону, тщетно пытаясь заслониться от точных ударов Шреттера. Марцин сидел неподвижно, по-прежнему закрыв руками лицо.
— Черт! — пробормотал Фелек. — Терпеть не могу, когда вот так краску пускают. С души воротит.
Алик молчал. Он словно прирос к месту и, не отрываясь, смотрел на Шреттера, завороженный его силой. Он одобрял своего командира и был всецело на его стороне. Януша он презирал. Наконец Котович упал, Шреттер с минуту постоял над ним, потом отвернулся, отошел в сторону и, не спеша опустив рукава куртки, достал сигарету. Он не обнаруживал никаких признаков волнения, был, как всегда, подтянут и спокоен. Пригладив волосы, он поставил на камень ногу в большом спортивном ботинке и затянулся дымом.
Тем временем Януш медленно поднимался с земли. Сначала он встал на одно колено и грязной рукой стал протирать глаза. Он стоял так довольно долго, словно обдумывая, что предпринять. Наконец встал. Вид у него был ужасный — мятый, запачканный костюм, синее, окровавленное лицо, заплывшие глаза. Он отхаркивался, сплевывая кровь, смешанную с грязью, и все время утирал рукавом пиджака лицо. Но вот он пошатнулся и прислонился к стене, — видно, изменили силы. Прошла минута, прежде чем он поднял голову и повел по сторонам невидящими глазами. Злая усмешка искривила его опухшие губы. Он полез в карман брюк и, вытащив пачку денег, швырнул на землю.
— Нате!
Потом достал из кармана пиджака другую пачку и тоже бросил.
— Обожритесь!
Вся середина погреба была устлана деньгами. Шреттер молчал и невозмутимо курил. Казалось, его это больше не интересует. Януш сунул руку в другой карман и вынул оттуда несколько долларов. С минуту он раздумывал.
— Нет! — сказал он сквозь зубы. — Это вы, сволочи, не получите!
И в бешенстве разорвав бумажки пополам, потом еще раз пополам, бросил зеленые клочки на землю. Они, как конфетти, замелькали в воздухе.
— Нате! Можете подтереться!
Фелек Шиманский, парень практичный и деловой, не выдержал.
— Да ты что, Януш, спятил?
А тот выгреб из кармана последние смятые бумажки — по два и пять злотых.
— Спятил? Скоро увидите, как я спятил! Я вам покажу, вы еще меня попомните…
Стоявшие у выхода Косецкий и Шиманский переглянулись. Даже Марцин поднял голову. Шреттер молча докуривал сигарету.
— Черт! — выругался Фелек.
Алик наклонился к нему.
— Зашухерит.
— Тсс!
Януш, уверенный, что победа осталась за ним, обдернул пиджак, поправил съехавший набок галстук и еще раз вытер рукавом лицо.
— Желаю удачи!
Под ногами у него зашуршали деньги. Но не успел он сделать и двух шагов, как Шреттер выпрямился, и сунул руку в карман брюк. Марцин вскочил.
— Юрек! — крикнул он.
Почти одновременно раздались два коротких, как щелканье бича, приглушенных толстыми стенами выстрела. Януш поднялся на носки и на мгновение застыл так — вытянувшись, с руками над головой, словно в каком-то диковинном танце, потом вдруг перевернулся на левой ноге и, как был с воздетыми руками, рухнул во тьму, лицом на землю.
Марцин первый кинулся к нему. Он перевернул Януша на спину. Тот был неподвижный, тяжелый, как мешок с песком. Опустившись на колени, Марцин стал разрывать у него на груди розовую шелкую рубашку. Из груди тонкой струйкой сочилась кровь. Стояла мертвая тишина, и, словно откуда-то из недр земли, доносился далекий шум проливного дождя.
Марцин обернулся к Шреттеру.
— Юрек, Юрек! Что мы наделали!
Шреттер жадно затянулся и, бросив окурок, придавил его ногой.
— Мы? Хочешь, Марцин, я дам тебе дельный совет: встань и не распускай нюни.
Тем временем, осторожно ступая по деньгам, к убитому приблизился Фелек.
— А, черт! — выругался он, посмотрев на мертвеца, и перевел взгляд на стоявшего на коленях Марцина.
— Встань, старина! — сказал он с грубоватой нежностью. — Не стоит расстраиваться из-за этой падали!
Он обнял его за плечи и помог встать.
Марцин не сопротивлялся. Фелек посмотрел на валявшиеся кругом деньги.
— Ну и грошей было у парня!
Алик стоял в стороне, опустив голову и закусив нижнюю губу.
Вдруг Фелек разозлился.
— Чего молчите, это самое отвалилось, что ли? Ну? — Он посмотрел на Шреттера. — Что дальше?
Тот не ответил.
— Чего уставился? — Фелек нахмурился. — Думаешь, я струсил?
— А нет?
— Конечно, нет. Ты что, очумел? Я еще и не в таких переделках бывал. Покажи-ка мне свою штуковину…
Шреттер вынул из кобуры револьвер и подал Фелеку. Тот стал внимательно осматривать.
— Подходящий! «Виккерс»?
— Ага.
Шреттер посмотрел на часы. Было без нескольких минут девять.
— Давай сюда. Сейчас не время этим заниматься.
Он спрятал револьвер и сказал командирским тоном:
— Ну, ребята, хорошенького понемногу. Этого, — он указал на труп, — оттащите пока в сторону, надо собрать деньги, а потом решим, что делать дальше.
Его спокойный, уверенный голос несколько разрядил атмосферу. Только что совершенное преступление еще не вышло за пределы этих стен, и, кроме них четверых, никто на свете о нем не знал.
Косецкий и Шиманский, взяв убитого за руки и за ноги, оттащили в самый дальний угол. И там, в темноте, он сразу стал как-то меньше. Потом они принялись собирать деньги. Шреттер помогал им.
— Елки-моталки! — вскричал вдруг Фелек, потрясая клочком бумаги. — Глядите, ребята, двадцать долларов!
— Покажи! — заинтересовался Алик.
— Видишь, двадцатка! Крупная монета, а?
— Быстрей, быстрей, — подгонял их Шреттер. — Не теряйте попусту время!
Бумажные деньги шелестели в руках. А по стенам, будто огромные диковинные звери, медленно ползали три тени.
— Юрек! — позвал вдруг Марцин.
Шреттер выпрямился. У него были полные пригоршни денег. Марцин с минуту смотрел на него. Его черные, всегда задумчивые и печальные глаза провалились еще глубже и как бы подернулись пеленой. У него был довольно жалкий вид в узком, выгоревшем пиджачишке с короткими рукавами.
— Юрек, — умоляюще сказал он, — разреши мне уйти.
Шреттер нахмурился.
— Теперь?
— Не бойся, я вас не выдам.
— Не в этом дело!
Фелек и Алик перестали собирать деньги.
— Если ты веришь мне, прошу тебя… Вам от меня не будет пользы.
— Очень жаль.
— Я не могу, пойми.
— А они могут? — Шреттер указал на стоявших рядом товарищей.
У Марцина задрожали губы.
— Юрех, умоляю тебя! Я не знаю и не желаю знать, что вы сейчас чувствуете! Это ужасно. Подумайте. Рядом лежит убитый человек, наш товарищ, а вы, как ни в чем не бывало, считаете деньги, разговариваете…
— Ты что, рехнулся? — вмешался Фелек. — Что тут общего? По-твоему, бросить деньги?
Шреттер повернул голову в его сторону.
— Помолчи!
Он спрятал деньги в карман и, подойдя к Марцину, положил ему руку на плечо.
— Ты считаешь, что я поступил плохо?
Марцин смело посмотрел ему в глаза.
— Да.
— Допустим, я не застрелил бы его. Что было бы тогда с нами?
— Не знаю, Юрек, не знаю. Я знаю только то, что он убит. Вот с чего мы начали… А говорили, будем бороться за свободу Польши, за высокие, гуманные идеалы… Не улыбайся, ты сам говорил это не раз.
— Говорил. Ну и что?
— Мы верили, что будем бороться ради справедливости и свободы…
Шреттер нахмурился.
— Брось, сейчас не время заниматься демагогией.
— Как жить дальше с этим воспоминанием, с этой кровью…
— Не делай из мухи слона. Зачем столько слов? Кровь! Подумаешь, кровь.
— Юрек, не говори так. Ты не имеешь права так говорить…
— Ну, хорошо, согласен, кровь чего-то стоит, но не кровь наших врагов. Их мы будем убивать беспощадно, как собак. Это наш долг и наше право. А что первым оказался он, это простая случайность! Я знал, что рано или поздно это произойдет.
