Андрей Ефремов - Военные пацаны (сборник)

– Здоров, мужики!

– Здоров!

Командиром экипажа оказался молодой круглолицый прапорщик по имени Алексей. Как быстро выяснилось во время перекуса килькой в томатном соусе – сирота, воспитывался в детдоме-интернате, после срочной службы остался в войсках по контракту и вот сейчас оказался в этой симпатичной заднице мира под названием «кудамакартелятнегонял». Хороший парень, компанейский. Но кабеля в наличии не оказалось.

Гаврила, пообещав уже крепкому другу Алексею «всенепременно скоро вернуться», вновь потопал к дизелю. Возле машины толпился народ: полковник – командир группировки, его замы, пара любопытных ментов-«электриков» и понуривший головы, пошатывающийся экипаж.

– Е… е… ее, эту дизелю вашу… чтобы через два часа… нет, чтоб через час… работала! – Полковник не на шутку злой – тоже, наверное, обогреватель не работает. – Не заработает, под трибунал пойдете! – Судя по всему, это не шутка. – Все пойдете! Чебылтаров, тебя это в первую очередь касается! – Полковник сердито погрозил указательным пальцем и исчез.

Вова опечалился:

– Зверюга!

Да, суровы законы в войсках. Оттого и дисциплина железная.

– Что делать будем? – хоть это совершенно и не его дело, спросил Герасимыч у солдат. – Как эта дизеля включается‑то?

– Электроника здесь, хрен его знает, что в ней не работает. – Старший показал на щиты управления, напоминающие ЭВМ первого поколения. – Вот здеся, – тыкнул он пальцем на два торчащих из отверстия в щитке провода, – перемыкаем, а тута кнопку нажимаем.

– Ты, Петя, не стой, кнопку‑то нажимай, – посоветовал Герасимыч.

– Нажимали уже, – ответил Ваня.

– И что?

– И ничего, – подытожил Сидор.

– Вы тута разбирайтесь пока, – заявляет Сережа Васюков, доморощенный электрик, – а мы пока подцепимся. Куда провода цеплять‑то?

– Вот к этим двум, – безразлично показывают хозяева на клеммы под крышкой в борту.

– Даже не вздумай, Серега, – вновь возмущается Герасимыч, – провода же не выдержат!

Бойцы дельному совету не внимают, уже подцепили. Герасимыч затейливо выразился, успокоился, спросил солдат:

– Где здесь у вас зип?

– Вот тута и здеся, – показали на ящики вдоль бортов.

Найти тумблер с винтами на клеммах не составило труда. От солдат толку никакого: то ли с закусью переборщили, то ли мало ее оказалось, ничего не соображают. Подцепил, вставил в свободное отверстие в щитке управления, закрепил:

– Включай!

– Как?

– Вот тута и тута!

Боец щелкнул тумблером, нажал кнопку, дизель взревел, генератор заработал.

Из недр подскочил радостный Вова Чебылтаров с автоматом:

– Сделали?

– Ну, ты, Герасимыч, сила! – восхитился Сидор.

– Семь минут своей драгоценной жизни на вас потратил. – Гаврила почувствовал себя хозяином положения. – И даровал вам всем свободу, заметьте! Так что вы мне кабель должны-обязаны на блюдечке преподнести!

– Ага, сейчас найдем!

– Найдете, тяните к нашей палатке.

– Ага.

Герасимыч вошел в ярко освещенную и натопленную печками и обогревателями палатку.

– Мужики, ну не выдержит ведь!.. – Это уже стон.

Провода не выдержали. С огоньком. Но потушили быстро. Армейскому дизель-генератору при этом хоть бы что. Замелькали лучи фонариков.

– Так где здесь Сереженька?! – спросил Гаврила у коллектива.

– Упи… убыл куда‑то, – поступил ответ голосом Сереженьки.

На его счастье в палатке появился гвардейский прапорщик Алексей:

– Где здесь Гаврила? Нашли мы кабель, братуха!

– Здесь я, Леша! Где нашли?

– У минометчиков.

– Отлично! – Гаврила удовлетворенно потер руки. – Сейчас подойду!

– Герасимыч!

– Здесь я!

Это уже дизелисты причапали:

– Зайдешь к нам, закусь не забудь!

– Уже иду!..

Почему Вова Чебылтаров постоянно ходит, спит и даже временами работает с автоматом в руках? По крупицам, из надежных источников, была собрана следующая информация.

В зоне боевых действий каждый просто обязан иметь при себе оружие, но, в отличие от ментов, таскать автомат для солдата – это вроде бы как обуза, и если нет поблизости войны – помеха для нормальной и полноценной жизни. По этой причине, если служивый не в наряде и не на посту, автомат вешается, к примеру, на гвоздь в стене землянки, на палаточной опоре, кладется на сиденье машины или если проживают в ротной палатке, то вставляется в сколоченную из досок общую оружейную пирамиду.

Замечено также: дембеля, уже собирающие шмотки для отъезда домой, обожают прятать свое вычищенное и выдраенное оружие под свою постель и вообще им не пользуются. Это делается для того, чтобы по прибытии в часть сдать свой автомат в комнату хранения оружия в идеальном состоянии, не будет лишних придирок от старшины, и вообще – экономия времени.

Вова Чебылтаров, как мы уже знаем, облюбовал себе в качестве постоянного места жительства закуток в дизельной, где неуклонно приближал на матрасе свой звездный час увольнения в запас. Благо предлог для этого имелся веский: дизель должен находиться под постоянным и неусыпным присмотром специалиста.

Однажды, когда весь экипаж умотал куда‑то по насущным хозделам, в дизельную при обходе своего хозяйства зашел с проверкой тот самый полковник. Увидел безмятежно спящего Вову, забрал его оружие с подсумками и, даже не стараясь особо не шуметь, вышел.

Через пятнадцать минут Вову разбудил тяжелыми пинками «изнасилованный» полковником командир его роты.

Нелюди

Еда без остатка – еда не досыта.

Хизир метался по полю, убегая от «Юнкерса». Кажется, фашистский летчик баловался, забавлялся, как кот с мышью: стрелял то длинными, то короткими очередями, стараясь то остановить, то подстегнуть человека для того, чтобы он повернул в другую сторону или назад. Затем уходил высоко в небо, за облака – и неожиданно, с душераздирающим воем, стремительно увеличиваясь в размерах, появлялся с другой стороны.

Вновь ушел.

Хизир увидел возле себя спасительную глубокую воронку от авиабомбы, прыгнул в нее, сжался в комок. По краю воронки прошелся ряд бурунчиков, мелькнуло крыло низко пролетевшего самолета, да так близко, что даже успел разглядеть на нем большой нацистский крест. От страха Хизир зажмурился и накрыл голову руками, и в этот момент, судя по тому, как содрогнулась земля, совсем рядом прогремел мощный, оглушительный взрыв. Хизир открыл глаза…

«Где я?» Это уже совсем другое место. Темно, но можно разглядеть, что находится он в каком‑то тесном помещении без окон, плотно набитом совершенно незнакомыми людьми. Сам Хизир лежит на полу, на каком‑то прохудившемся матрасе, тут же, рядом с ним, на перевернутых днищем вверх банках, горят парафиновые свечи. «Кто я?» Хизир никого не узнает и не может понять: кто он такой, как тут оказался и что вообще здесь делает. От этого становится жутко, не по себе: «Может, я в плену?» Люди о чем‑то разговаривают между собой во мраке; прямо на земляном полу напротив него сидит совершено седой старик с закрытыми глазами и, судя по движению бороды, что‑то говорит. Но Хизир ничего не слышит – такое впечатление, будто уши плотно заложены ватой. Незнакомая пожилая женщина притронулась к его плечу и тоже беззвучно шевелит губами.

– А?.. – Хизир потряс головой. – Где?..

Откуда‑то изнутри рваными кусками потихоньку начала всплывать память: бомбежки, соседи, свой собственный подвал.

– …Хизир, что с тобой?

– Я спал? – Хизир вспомнил свое имя, соседей – слух и память вернулись.

– Да вроде закончили бомбить… еще маленько подождем…

Старик все продолжает беззвучно шевелить губами. «Он молится», – догадался Хизир.

Грозный бомбили часто, подолгу и основательно. Все «счастливцы» – обладатели надежных подвалов – во время бомбежек укрывались в них. У кого же в домах подвалов не было – прятались в соседских.

В когда‑то красивом, а сейчас наполовину разрушенном доме Хизира подвал был очень хороший: добротный, вместительный, надежный. А семьи не было. Уже три месяца прошло с тех пор, как он потерял двух маленьких дочерей и жену Ольгу: их накрыл шальной артиллерийский снаряд буквально в тридцати шагах от дома.

В подвале всегда находились скромные запасы продуктов, воды и матрасы с одеялами. Все это заранее принесли соседи – во время внезапных налетов авиации времени на сборы, естественно, не было. Чувствуется, как содрогается земля от близких разрывов снарядов; одновременно сотрясается и сердце – как бы ни был глубок подвал, но разрывы все равно слышны. При близких разрывах создается впечатление, будто дом, стоящий над подвалом, подскакивает, а затем снова встает на место.

Странно это – никто из присутствующих, даже те, которые оказывали помощь в похоронах, кажется, не сочувствуют и не скорбят по умершим по‑настоящему: все привыкли к смерти. Такова уж природа человека: мало смерти – больше горя, много смерти – обыденность. Тот, кто сам страдал, умеет понять трудности другого человека и потому готов прийти ему на помощь. Кто сам не прошел через испытания, не пережил боли, тот не знает слов, которые нужно сказать своему страждущему брату или сестре; такой человек не знает, что значит сострадать. Но в том‑то и дело: сострадают все, но со стороны это выглядит не так, как в привычной мирной жизни – все по‑другому, более спокойно, философски и без ненужных, изматывающих душу слез и истерик.