Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
Барон между тем продолжал все так же проникновенно и тихо:
— Моя машина в гараже, фрау Яничкова… Одно только слово… Я все время смотрю на вас, Юлия… — Таня сразу стала строгой и недоступной. — Простите: фрау Юлия, — сразу же отступил барон, — и мне кажется, я даже убежден в том, что никогда еще не встречал столь прекрасную и обаятельную женщину…
— О, я думаю, вы несколько преувеличиваете, барон… — Тане вдруг показалось, что она играет роль в своей комнатенке на пятом этаже красного кирпичного дома на Выборгской стороне, и сразу перед ее мысленным взором возник образ Наташки, которой она представляла в липах героев многих книжек, и ее охватило привычное при воспоминании о семье, о родном доме, о Ленинграде чувство безысходной горечи и боли.
В эту минуту сосед справа — капитан в штатском — спросил:
— Вас, вероятно, интересует, почему господин Брунчик попал в тюрьму?
Он тронул соседку за руку, желая отвлечь ее от любезностей барона, этого «вонючего аристократа», как мысленно называл его капитан — мясник до тридцать четвертого года и сын мясника. Он презирал и завидовал барону.
— Его будут судить за измену. Всех офицеров Чехословацкой армады будут судить…
— Бедная пани Терезия! — вздохнула Таня.
— Ну, не такая уж бедная, как видите, — усмехнулся барон и глазами показал на пани Брунчик, сидевшую против него. На ее плече покоилась голова пьяного блондина.
Капитан продолжал:
— Мы обещали сохранить офицерам честь и свободу, если солдаты будут отпущены по домам, и старый дуралей, их генерал, поверил, — капитан захохотал.
— Потеряв солдат, — продолжал он, — генерал лишился и чести, а вместе с ней и свободы. Очень просто.
— Он арестован? — поняла Таня.
— Всех офицеров будут судить.
Барон вдруг сказал:
— Вспоминаю — это было в Ленинграде…
Таня почувствовала, как от сердца отхлынула кровь, и на мгновение закрыла глаза. Рядом засмеялся капитан.
— Знайте, фрау Яничкова, что наш барон болен Ленинградом…
— Да, когда в сорок втором я был в Ленинграде… — продолжал барон.
— О, вы были в Ленинграде? — широко раскрыла синие глаза его соседка. Она уже успела взять себя в руки.
— Ну, не совсем в Ленинграде, — поправился барон. — Но наши снаряды ложились прямо в Ленинграде, — с воодушевлением вспоминал он. — Сотни, тысячи снарядов…
Тане казалось, что она не выдержит. Вот он сидит, рядом с ней, убийца мамы, сестренки с синими глазами, так безраздельно верившей в ее добрые сказки там, в комнатушке на пятом этаже красного кирпичного дома. Да, она выплавлена из стали, если может сидеть рядом с ним и слушать о том, как он сеял разрушение и смерть в ее Ленинграде. «Но ты рано злорадствуешь, барон фон Клаувиц. Слышишь? Я рассчитаюсь с тобой, барон фон Клаувиц, и это будет высшая справедливость. Я клянусь в этом именем сестры и матери, погубленных тобой…»
«Теперь надо уходить», — подумала Таня. Она вслух спохватилась, что топольчанский поезд отбывает через час и как, наверное, нервничает на вокзале муж. Но ее не хотели отпускать.
— Муж не волк, в лес не убежит, — сказал капитан, и у него маслено блестели глаза с желтоватыми белками.
— Я не забуду этот гостеприимный дом и в следующий приезд обязательно навещу, — обещала Таня.
— Милости просим, вы всегда будете дорогой гостьей, пани Яничкова, — с притворным радушием ответила Терезия Брунчик.
Барон шепнул:
— И долго нам придется ждать? Кстати, я квартирую совсем близко от вас, от Скицова. — Он перехватил ее удивленный взгляд и объяснил: — В Злате Моравце. Да, да… — Он совсем размяк от выпивки, и от духоты, и от близости этой обаятельной фрау Яничковой.
Она также тихо ответила:
— Но вы не сказали, как вас найти в Злате Моравце, господин барон.
Он вынул визитную карточку и размашисто черкнул номер телефона.
— По этому номеру меня всегда разыщут. — Барон нежно сжал ее руку и поднес к губам.
Фрау Яничкову провожали к выходной двери всей компанией, и уже при открытых дверях шумный блондин закричал:
— Скажите мужу, что в следующий приезд мы обязательно наставим ему рога!..
Она вышла на крыльцо и вздохнула всей грудью: у нее кружилась голова.
РАССТРЕЛЯННАЯ КНИГА
Таня рассказала обо всем майору Зоричу. Она рассказала, как вначале испугалась, поняв, куда она попала, и ее первой мыслью было: «Ну и влипла!» Но даже в те минуты («вы верите, товарищ майор?») она ничем не выдала своего волнения и страха. Но они, должно быть, все же что-то почуяли. О, у них тонкий нюх, и в этот раз, быть может, их подвела сливовица или «Шато-Мельник», они были уже здорово навеселе. Но с Банска-Бистрицей они все-таки связались. Как хорошо все же, что послали ее, а не другую разведчицу — Власту. Ведь Власта брюнетка, жгучая брюнетка, немного даже смахивает на цыганку, а гардистка Юлия Яничкова была блондинкой, и Власта обязательно попалась бы. Должно быть, гестаповцы из Банска-Бистрицы подтвердили существование Яничковой. Возможно, было подтверждено и ее, Танино, сходство с Юлией. Нестор говорит, что она действительно очень похожа на госпожу Яничкову. Во всяком случае, немцы были сбиты со следа, они поверили ей. И тут она узнала о том, что в сорок втором году Клаувиц был в Ленинграде. Конечно, он не был в Ленинграде, он лжет, подлый немецкий фашист! Ленинград не был осквернен его сапогами. Но это он, его солдаты выпускали снаряд за снарядом по Исаакиевскому собору, и по Зимнему дворцу, и по Невскому, и по мирным домам ленинградцев, и один из снарядов угодил в ее дом, сжег мать и Наташку…
Она замолчала и закрыла глаза. Александр Пантелеймонович сидел и смотрел на девушку, нахмурив брови. Слова здесь были излишни. Таня открыла глаза, и Александр Пантелеймонович подумал, что они вовсе не синие, как считал прежде, они были скорее серые, как воды ее любимой Балтики в штормовые дни. Но он продолжал молчать, понимая, что она еще не все высказала, и девушка заключила:
— Тогда я сказала себе: «Я рассчитаюсь с тобой, Клаувиц!» И повторила это еще и еще раз, как клятву на могиле матери, и мне уже не было страшно. Мне не было бы страшно, вы можете поверить, товарищ майор, даже если бы между мной и Клаувицем стояла сама смерть…
Помолчав еще немного и дав девушке успокоиться, Александр Пантелеймонович стал интересоваться подробностями.
— Ты говоришь, — рассуждал он вслух, — что этот майор танкист? Значит, в Нитре, в Злате Моравце и, возможно, в Топольчанах, куда твой барон ездит, ремонтируют танки для фронта. Это небезынтересно. На ремонтной базе работают, ясное дело, и словаки. И не так уж плохо задержать отправку фронтовых машин. Отнюдь не плохо. Но, может быть, вообще вывести из строя базу? Хотя бы даже с воздуха. Кстати, нас просят срочно обеспечить цели для бомбардировки. Да, это подходящая цель для наших. А барон Клаувиц послужит «языком». Сегодня у меня был связной из армейской разведки. Он и сейчас на базе. Второму Украинскому нужен «язык», и обязательно старший офицер, — обращаясь уже только к Тане, продолжал Александр Пантелеймонович. — Как ты находишь своего барона?
— Я его убью!
— Он майор, фронтовик и, не сомневаюсь, может порассказать немало интересного, если вхож в эту компанию…
— Товарищ майор, пепел матери стучит в мое сердце.
Когда Таня Каширина впервые представилась ему тогда, па Большой земле, Александр Пантелеймонович не очень был доволен. Казалось, что девушка, на вид такая хрупкая, совсем не подходит для партизанской жизни. Да еще за рубежом. К тому же в суровых условиях горной Словакии. Но ему нужна была разведчица, в совершенстве знающая языки, и он скрепя сердце согласился взять Каширину. Вскоре Александр Пантелеймонович убедился, что внешность ленинградки была обманчива. Сейчас он опять должен был сделать переоценку ценностей. Она была очень хороша, эта синеглазая девушка, но дело было не только в ее глазах и чистых линиях лба, в нежных очертаниях лица и сияющем цвете волос. Она по духу своему была удивительно красива, и майор Зорич откровенно любовался ею.
Он вздохнул и тяжело опустился на патронный ящик, служивший стулом.
— Ты говоришь — пепел матери стучит в сердце. Я понимаю тебя, Таня. Когда-то и я зачитывался легендой об Уленшпигеле. «Пепел Клааса стучит в мое сердце». Но теперь в наши сердца стучит пепел сожженных сел и городов. Представляете, сержант Каширина? Сел и городов! В том числе и Ленинграда. Вот почему я приказываю вам, сержант Каширина: Второму Украинскому фронту нужен живой Клаувиц! Пойдите отдохните и в 15.00 доложите свой план операции. Советую поговорить с лейтенантом Степовым — у него в этом деле есть опыт.
— Есть доложить в 15.00!
Она поняла его, и линия майорского подбородка как-то сразу же смягчилась, а морщина на лбу разгладилась.
