Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
Казах объяснил: «нан» — это хлеб. И я от всей души посоветовал ему идти на стройку.
— Правильный, — говорю, — узун-кулак! Собирайтесь всем аулом — и в путь-дорогу!
Мы уже рассаживались в машинах, когда Пётр Петрович, поглядев по сторонам, сказал таинственно:
— А хотите знать секрет? Этот узун-кулак про «нан» я сам пустил. С Турксиба.
Все рассмеялись:
— Пётр Петрович, вы неистощимы на шутки!
Инженер вдруг рассердился:
— Не верите?.. — Потом сказал: — Турксиб — стройка трудная, не каждого ведь заманишь в пустыню. Приехали землекопы из России — богатыри с лопатами. Но их сотни, а чтобы план выполнять, нужны тысячи рабочих. Тут и я подумал: «А узун-кулак на что? Ноги у него быстрые, и носится он по всей степи!» Конников и искать не пришлось — из любопытства они то и дело заглядывают на стройку. Подобрал я человек с десяток, поставил ребятам задачу, тут же каждому по ковриге хлеба — и полетели степняки в разные стороны, крича: «Нан получишь, нан! Бери кетмень!..»
Находчивость — прекрасное свойство. И всегда радостно открывать это свойство в человеке. Порадовались и мы, журналисты. Тут же раскрыли свои блокноты: будет о находчивом инженере заметка в газетах!
К слову сказать, Пётр Петрович поскромничал, не похвалился успехом. А успех был большой! Посланные им узун-кулаки, как мы потом узнали, привели к железной дороге из степи десять тысяч казахов.
Стыдно вспомнить, как я попал впросак...
Едем. Пустыня. А в пустыне и мысли о пустыне. Скорпионов повидали, фаланг, змей, ядовитых пауков, тарантулов. И с самумом встретились — спасибо, что молодой попался, мальчишка, самумёнок, а то несдобровать бы нам.
Всякого навидались. А вот мираж не попадается. Даже обидно: это же чудо пустыни!
И только я так подумал — вот он, забрезжил, лёгок на помине...
— Мираж! — закричал я, счастливый удачей. — Мираж, ребята. Всем видно?
А сам затаился: только бы, думаю, не спугнуть видение, только бы не спугнуть... Среди пустыни будто гряда насыпана. Моргнёшь — нет её, покосишь глазом — опять появляется. А на гряде — люди, люди, люди...
— Никакой это не мираж, — сказал Пётр Петрович, — а сама стройка. Мы подъезжаем к Турксибу.
Мы живём в десятой пятилетке. Советская страна достигла такого могущества, что ей всё под силу. Что ни год — мы строим десятки новых заводов и фабрик, шахт и рудников. В теснинах между горными кряжами встают высоченные плотины: перегороженные ими реки образуют моря. А электростанции, что при каждой плотине, перерабатывают эти моря воды в моря электрической энергии. Получая энергию, действуют заводы и фабрики, бегут поезда, говорит и поёт радио, светятся экраны телевизоров, от неё свет и тепло в наших квартирах.
Электрической энергией мы делимся с другими социалистическими странами. И нефтью делимся, и газом, и металлом, и многим другим. Потому что мы богаты и сильны. И любим помогать друзьям.
С советской земли поднялись первые корабли в космос. И мы уже не удивляемся подвигам наших космонавтов. По Луне ходит луноход, изучает её. И на Венере побывали наши космические аппараты, и на Марсе: исследовали там атмосферу, почву. Теперь устремляются к другим планетам Вселенной... Чудеса творим! А не удивляемся. Всё нам по плечу, Стране Советской. Мы строим коммунизм!
Да, это так... Живём и трудимся в десятой пятилетке. Но начинали-то мы с первой. Этого нельзя забывать.
Вернёмся же в первую пятилетку. В 1928 год. На стройку Турксиба. К нашим двум автомобилям в песках пустыни.
И представим себе, что с нами гость — из десятой пятилетки. К примеру, москвич, рабочий, ударник коммунистического труда Степан Ильич Иванов.
Идём с гостем на место работ.
Степан Ильич остановился. В недоумении озирается:
— Куда же это вы меня привели, ребята? Люди грядки копают. Обещали показать, как строится Турксиб... а привели на огород!
Объясняем:
— Нет, Степан Ильич, это не огород. Из этих грядок и получится Турксиб.
А москвич:
— Ха-ха-ха!.. Ловко придумали! Только нет, меня не проведёте!
И говорит строго:
— Ежели строится железная дорога, то где же экскаваторы, чтобы землю копать? Где самосвалы, чтобы этой землёй насыпь насыпать? Где путеукладчик? И без него нельзя. Путеукладчик довершает стройку: что ни шаг — получай готовый путь со шпалами, рельсами сразу на полсотни метров! Вот как строится железная дорога! А здесь что?
Замолчал московский гость. Насупился. Очень расстроился увиденным... Да и в самом деле радости мало. Толпы людей ковыряют землю лопатами. Солнце пустыни не позволяет людям сбросить лишнюю одежду, вздохнуть свободно, как следует поработать. Жара изнуряет, и люди то и дело присаживаются, чтобы набраться сил.
Лопаты... А вместо механизации — верблюд подносит на горбе шпалы. Но рельс на верблюда не навьючишь: штука громоздкая, опрокинется — может покалечить животное. Рельсы подносят люди, кряхтя и сгибаясь под их тяжестью.
— Нет, глядеть на это не могу! — Степан Ильич даже отвернулся, потрясённый, и...
И на этом я прерываю фантастическое путешествие знатного москвича-строителя из десятой в первую... Не было его. Ведь нельзя попасть в минувшие годы. Для чего же я придумал это путешествие? А чтобы получше разглядеть, какими мы были и какими стали за годы пятилеток...
Но продолжим наш рассказ.
Вот и Турксиб.
Стоим, прячась в тени машин, и глядим, как возникает железная дорога.
Вдруг слышим:
— Руки, ребята, чешутся поработать! Испытать хочу, каково тут людям вкалывать!
А это Вася Круглов. Помните, тот, который ехал по пустыне в одной белой рубахе. Он тоже из Ленинграда, рабочий, и едет с нами как корреспондент своей заводской газеты.
Выбрал он в машине лопату и уже в ладони поплёвывает.
Глядит — перед ним Пётр Петрович.
— Мало, друг, поплевать в ладошки. Вот тебе здешние рукавицы.
А рукавицы толстые, похожие на боксёрские. Только не кожаные и не нарядные, а из какой-то брезентовой рвани.
Вася отмахивается:
— Пётр Петрович, ну куда мне такие уродины! В них и работать несподручно.
— А если, — говорит инженер, — волдыри вскочат на руках, будет сподручно?
Не стал Вася спорить. Принял рукавицы.
Но это не всё. Теперь надо было Васю нарядить для работы.
Пётр Петрович расправил принесённые им ватные штаны, а мы все, сколько нас было, кинулись помогать инженеру. Приподняли Васю за локти и опустили в эти штаны, как в ванну. Не давая ему опомниться, надели на него ватную куртку, ноги его засунули в валенки, а на голову нахлобучили шапку-малахай.
Смеху было, но Вася всё стерпел. Подошёл черёд смазать ему лицо жиром — и вот тут Вася забрыкался:
— Уберите косметику! Я вам не модная дама!
— Да возьми хоть на всякий случай! — урезонивали его. Согласился, сунул в карман баночку с жиром.
Вышел Круглов на стройку. Разыскал десятника. Этот почтенный мужчина ходит под зонтиком, спасаясь от солнца. Но всё равно лицо у него красное, как кипятком ошпаренное.
— Хочу поработать, — сказал Вася, вонзив в землю лопату. — Велика ли у вас норма? Отмеряйте полную!
Десятник выглянул из-под зонтика. Поглядел в лицо незнакомому парню и сказал с усмешкой:
— Ишь прыткий! Откуда такой припожаловал?.. Полная норма у меня знаешь сколько? Десять кубометров земли выкопать и на тачки погрузить. Берёшься?
Мы, услышав этот разговор, возмутились: какой бессовестный дядька! Нет таких норм на стройке. Это он от себя наваливает на Васю. И Петра Петровича нет, чтобы усовестить десятника, — инженер уже ушёл по своим делам... Впрочем, Вася, гордец, не позволил нам вмешиваться.
— Отмеряй! — повторил он, и десятник, посмеиваясь, прошёлся по земле мерной палкой и отметил, от какого места и до какого копать.
Что было дальше, мы не видели. У нас, журналистов, были на стройке свои дела. Уговорились с Васей встретиться вечером в клубе. Клуб здесь был довольно просторный — сшили его из нескольких юрт.
И вот прозвенели на стройке подвешенные куски рельсов: «Шабаш! Кончай работу!»
В юрту-клуб ввалилась толпа потных, перепачканных землёй, но радостно возбуждённых людей. В большинстве это были казахи и узбеки. Шли в обнимку, громко что-то выкрикивая. А среди них — наш Вася Круглов. Он был весел, смеялся и в то же время морщился от сыпавшихся на его спину дружеских шлепков.
Мы боялись поверить: неужели он выполнил эту огромную норму?
И сразу увидели, что Василий без куртки. Была ватная на нём куртка, где же она? Человек в одной рубахе... Что-нибудь случилось?
Озадаченные, мы ловили взгляд нашего товарища, а он в ответ только посмеивался.
В это время, раздвигая толпу, вошёл десятник. Зонт теперь висел у него на сгибе локтя.
