Вук Драшкович - Ночь генерала

– Я не могу вспомнить. Было так много событий в моей жизни в последнее время, что я как-то выдохся.

– Что значит выдохлись?

– Физически и духовно истощен. Я претерпел ужасные мучения…

– Когда вы отбили у немцев Чачак и Пожегу?

– Не помню.

– Может быть, это было в апреле 1941 года?

– Не знаю.

– Обвинительное заключение гласит, что ваши люди, Глишич и Игнятович, напали в Пожеге на партизан.

– То есть как? Я совершенно твердо уверен в том, что мы освободили Пожегу. Я лично командовал наступлением на немцев. Как мне помнится, это партизаны напали на моих людей и взяли в плен Глишича. Они хотели его расстрелять, но я послал письмо Тито в Ужице и просил его…

– Когда и где вы встречались с маршалом Тито?

– Никогда и нигде.

– На следствии вы сделали другое заявление. Кроме того, всей Сербии известно об этих встречах.

– Он в то время, как я помню, не был маршалом, да и вообще, в военном отношении был…

– Обвиняемый Михайлович! Когда вы встречались с маршалом Тито? Сколько раз?

– Три раза.

– Где?

– Один раз в доме воеводы Мишича, а два раза в селе Брайичи.

– Действительно ли вы с маршалом Тито 26 октября 1941 года заключили соглашение о совместной борьбе четников и партизан против оккупантов?

– Ему ничего не стоило подписать все что угодно, потому что он ни одного дня не соблюдал договоренности. Мы подписали, а он тут же…

– Действительно ли вы 26 октября взяли на себя обязательство участвовать в совместных действиях против оккупантов?

– Ну, наверное. Дату я не помню.

– А вам известно, что Божа Яворац в ночь с первого на второе ноября напал на партизан в Иванице?

– Он не подчинялся мне. Действовал самостоятельно.

– В ходе следствия вы заявили, что приказали снять осаду Кралева. Вы, конечно, помните, что ваши силы напали на танковые подразделения и артиллерию партизан и при этом перебили весь личный состав?

– Партизанские танковые подразделения?! Но это просто смешно. Таких и не существовало… Я об этом понятия не имею.

– А на артиллерию было нападение?

– У меня было два орудия, и у партизан тоже два, они их получили от меня. Ими командовал мой офицер, но я сейчас не помню его имени.

– Похоже, вы не помните ничего из того, в чем вас обвиняют. С какой целью было произведено передвижение Рачича в южном направлении?

– Дероко. Это был он.

– Не понимаю?

– Мой капитан Йован Дероко командовал теми орудиями, которые я передал партизанам. Они убили Дероко на Любиче.

– Это гнусный вымысел! – выкрикнул прокурор.

– С какой целью, повторяю, было произведено передвижение Рачича в южном направлении? – повысил голос судья Джорджевич.

– С целью передвижения в южном направлении.

– Хорошо, остановимся тогда на Четвертом наступлении. Вы заявили, что лишь из материалов следствия узнали о сотрудничестве ваших командиров с оккупантами.

– Даже если я это и знал раньше, то не могу вспомнить из-за всего того, что мне пришлось перенести. Тиф, потом вирус, все эти мучения…

– Это мы уже обсудили. Отношение к вам было вполне гуманным. Не отклоняйтесь от обвинительного заключения.

– Речь идет не только обо всех этих зверствах, но и о голоде.

– Вы хотите сказать, что голодали в следственном изоляторе?

– Ни в коем случае. Сейчас все просто прекрасно по сравнению с прошлым годом.

– Вы тогда голодали?

– Страшно. И я, и мои люди.

– А что же вы пережили в прошлом году? Может быть, это представляет интерес для суда. Где вы жили?

– В лесу.

– В какой-то постройке?

– Нет.

– А где же?

– Просто в лесу.

– У вас был какой-то бункер или землянка?

– Иногда был, иногда не было.

– Чем вы питались?

– Тем, что удавалось купить, но это было очень трудно.

– Вы всегда ели обычную человеческую пищу?

– Одно время мы питались только улитками.

– У вас были деньги?

– Деньги у меня были, но я умирал от голода вместе со своими деньгами.

– Значит, все это происходило с вами после окончания войны и вплоть до ареста?

– Да.

– Суд не интересует, чем вы питались, изолировав себя от своего народа, – прокурор встал. – Скажите, почему Недич оказался в Санджаке?

– Он собрался убить меня.

– Ваш союзник – убить вас? – расхохотался Минич.

– Не он сам, а Вучко Игнятович, который порвал со мной.

– Почему вы не расстреляли Игнятовича, ведь ваши люди арестовали его после того, как он бросил в вас гранату?

– Остоич хотел его расстрелять, но я сказал «нет».

– Действительно ли даже британский офицер Бейли требовал от вас, чтобы вы били оккупантов, а не партизан? – почти выкрикнул прокурор.

– Да.

– Прошу вас внести в протокол это признание о сотрудничестве с оккупантами.

– То есть, нет. Абсолютно нет, прокурор.

– Вы только что признались в измене.

– Я хотел сказать – нет. Со мной происходит что-то странное. У меня бывают мгновение, когда я думаю «да», а говорю «нет», или наоборот, думаю «нет», а говорю «да». Может быть, это от тифа или от вируса.

– Итак, действительно ли Бейли требовал, чтобы вы прекратили нападать на партизан и вместе с ними способствовали успешной высадке союзников на побережье Адриатики, которая тогда планировалась?

– Совершенно верно. Я был хорошо информирован, и я знал о тайных переговорах с немцами…

– Вы знали о ваших собственных тайных переговорах с немцами! Но это же совершенно естественно.

– Я сказал не то. Я, как мне кажется, говорил о том, что знал о вашей делегации, которая была в Загребе… не могу… опять забыл, что хотел сказать. Вы не напомните мне, с чего я начал?

– Чего требовал от вас Бейли?

– А, да. Вспомнил. Он требовал, чтобы я был более решителен в борьбе с коммунистами. Но позже этот человек оклеветал меня и действовал против меня.

– Значит, вашей целью было бить оккупантов, но одновременно вести борьбу и против коммунистов? – защитник Иоксимович пристально посмотрел на него.

– Против коммунизма или против коммунистов, точно не могу сказать. Прошу председателя суда пояснить, могу ли я говорить об этом не на закрытом заседании суда?!

– В Федеративной Народной Республике Югославии перед судом можно говорить все.

– Бейли сказал: нужно уничтожить партизан.

– Уничтожить партизан! – вскочил прокурор. – Я вас правильно понял?

– Да.

– У вас были и так называемые «черные тройки». Буква «З» означала «зарезать»?

– Да.

– Буква «З» означала и «запугать», и этой буквой обозначали исключительно тех, кто сотрудничал с оккупантами, – выкрикнул защитник. – Вы именно это сказали во время следствия.

– Совершенно верно. Я не отрицаю этого и сейчас, и я именно так сейчас ответил.

– Вы ответили «да», а не наоборот, – сказал судья.

– Разумеется, да. У меня в моей военной организации были «тройки», но не для того, чтобы резать людей, в чем меня клеветнически обвиняют.

– Скажите же, наконец, означала буква «3» зарезать или не означала? Да или нет?

– Я не хочу противоречить протоколу.

– Хорошо. Мы к этому вернемся во время допроса свидетелей. Чего касались велико-сербские тезисы Илии Бирчанина и его единомышленников?

– Я этого не понял. Это было очень мелко, не мой уровень.

– Может быть, речь шла о разделе Югославии? Фотич в Америке тоже выступал с этой точки зрения?

– Я не знаю. Это все действительно очень мелко.

– Сколько у вас было командиров.

– Достаточно.

– Чем объяснить единую линию в сотрудничестве с оккупантами?

– Это не моя линия.

– Обвиняемый Михайлович, – вмешался защитник Джонович. – Во время войны на территории, которую вы контролировали, выходило несколько ваших газет.

– Верно.

– В этих ваших газетах делалось какое-нибудь различие между великими державами-союзницами?

– Никогда. И к американцам, и к Советам отношение было одинаковое.

– Вы были убежденным монархистом?

– Я бы так не сказал. Просто я был верен присяге.

– Как случилось, что большое число республиканцев, причем очень авторитетных, оказалось членами вашего движения?

– Это произошло, господин Джонович, из-за того, что я уважаю чужое мнение.

– Ведь ваши дети – сын и дочь – еще до войны стали коммунистами. Вы знали об этом?

– Это был их свободный выбор. Мне было очень горько, но… Я всегда говорил, что коммунизм это большое зло.

– И из-за этого вы сотрудничали с Гитлером, – взбешенным голосом сказал прокурор. – Гитлер это не зло, а партизаны зло.

– Нет.

– С чего вдруг теперь вы говорите «нет»?

– Да, но они не такие, как немцы. В сущности – да. Но немцы разбиты и ушли.

– Вот так же вы говорили и вашему другу, американскому полковнику Макдауэллу.

– Не могу вспомнить.

– Макдауэлла?

– Пожалуйста, напомните. Прошу вас, доведем это до конца.

– Хотите уйти в сторону от обвинительного заключения, – усмехнулся прокурор. – Напрасно, ничего у вас не выйдет. Ваши преступления уже давно доказаны.