Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
В боевой работе Вася был надежным человеком, но вот беда, если он уезжал в Киев, то ожидать его возвращения в тот же день было бесполезно. Приходилось мне по несколько раз в день водить группы на барражирование и штурмовки, сильно переутомляясь. Я укорял Васю, но он всегда объяснял, что в Киеве есть масса проблем и, честно, не увиливая, весь следующий день водил группы на боевые задания, а я отдыхал. Во время одного из таких исчезновений Васи я познакомился с его «проблемой». Вася пропадал всю ночь, а наутро я застал его спящим в домике аэродромной команды. Я принялся воспитывать проснувшегося Васю, он оправдывался, натягивая к подбородку одеяло и вдруг, к своему удивлению, в разгар своей педагогической речи я обнаружил, что из-под нижнего края одеяла выглянуло четыре ноги. От удивления и страха, что Вася вдруг превратился в Кентавра, я запнулся на полуслове. Но к лишней паре ног нашлась, для полного комплекта, взлохмаченная голова. «Проблему» Васи звали Асей.
Четвертого августа 1941 года в эскадрилью поступил приказ: произвести воздушную разведку войск противника в районе Радомышль — Окуниново — Остер. К этому времени в боях и штурмовках наш 43-й истребительно-авиационный полк потерял почти половину летчиков, и было произведено переформирование: из четырех эскадрилий сделали две — наша, оставшаяся на аэродроме в Броварах, из третьей сделалась второй. Мы с Васей Шишкиным стали, соответственно командиром и комиссаром второй эскадрильи, а первой командовал капитан Евгений Петрович Мельников — хороший боевой парень, живший одно время до войны со своей семьей — женой Нелей и маленьким сынишкой, в одной коммунальной квартире с нами в доме № 3 в Василькове. После войны он был командиром дивизии.
Задание, полученное нашей эскадрильей, было ответственным — от нас требовали послать самых лучших летчиков. И хотя вылетать совместно командиру и комиссару не рекомендовалось, чтобы в случае чего не обезглавить эскадрилью, но мы решили лететь вместе, поскольку идеально понимали друг друга в бою, а это уже половина успеха. Как делают опытные и умелые солдаты, перед вылетом мы разработали несколько вариантов развития событий во время нашей разведки: встречу в полете с истребителями противника, использование облачности по маршруту для маскировки, использование солнца для ослепления противника, уход от преследования, используя рельеф лесистой местности и т. д. Словом, продумав все, что можно было предугадать, примерно в 15.00 часов, мы, набрав высоту три тысячи метров, парой пересекли Днепр в районе Вышгорода и взяли курс на запад. В районе севернее Радомышля, мы снизились на высоту до 1000 метров, направляясь на восток к селу Окуниново вдоль проселочной дороги, отмечая на своих картах расположение и движение войск противника. Время от времени с земли по нам били зенитки. Но нам везло, и мы благополучно проскакивали. Картина на земле была не из веселых. Немцы упорно проталкивали свои войска на левый берег Днепра, где расширяли Окуниновский плацдарм. На марше мы насчитали, примерно, до двух дивизий пехоты, до двухсот танков, и трехсот автомашин всех назначений. Весь район сосредоточения немецких войск был хорошо прикрыт подвижными зенитными средствами.
С воздуха замыслы немецкого командования читались, как в открытой книге. Мы обращали внимание друг друга на особо интересные места и объекты руками или эволюцией самолета, делая крен или кивок носом на объект. Наш полет проходил с юга на север, и солнце, сияющее за спиной, неплохо маскировало наши машины, мешая зенитчикам прицелиться.
Вообще, в нашу задачу не входила штурмовка, более того, разведчикам она даже запрещалась, но в междуречье Днепра и Десны мы не выдержали. На обочине главной дороги, идущей от Окуниновского моста к Остру, росли два больших дерева с роскошной зеленой кроной, куда, как мы издалека заметили, спешили упрятаться в холодке до двух рот солдат противника, пять автомашин и несколько десятков мотоциклов «БМВ» — великолепного подвижного оружия с тремя седоками, оснащенного пулеметом. Наряду с мощнейшим мотоциклом «Цюндап», чем-то смахивающим на трактор, «БМВ» принес множество бед нашей пехоте, особенно, когда фронт приходил в движение и большие массы людей находились на марше, а это случалось постоянно.
Вася Шишкин не выдержал и показал мне рукой на скопление немцев под двумя деревьями и будто поставил жестом — ладонью вниз вопросительный знак, что означало: «Пиканем?» Кивком головы я выразил согласие. Цель была идеальной. Немцы, думая, что мы их не заметили, вели себя тихо и не мешали нашей атаке зенитным огнем. Положив большой палец правой руки на пулеметную гашетку, я, вслед за Шишкиным, внезапно перешел с левого разворота в крутое пикирование и с дистанции в 600 метров открыл пулеметный огонь из всех четырех стволов. До выхода из атаки успел дать три длиннющие очереди. Видимо, мы целили неплохо, потому, что немцы, как ошпаренные, рассыпались из-под деревьев во все стороны и когда мы, выйдя из пикирования на высоте в 200 метров, уходили на восток, и я внимательно всмотрелся в атакованную цель, то увидел немало немецких солдат, лежащих вокруг деревьев. Мы могли спать спокойно — хоть немного поквитались с врагом, хотя, как известно, на передовой убивают друг друга обычно приличные люди, а все подлецы сидят в штабах и в руководстве государств. Так что наш боевой азарт, конечно, следовало немного корректировать. К вечеру того же дня мы, очевидно, по результатам своей же собственной разведки, получается, что сами писали слова и сами заказывали музыку, получили очередную благодарность и боевое задание, в котором могли сложить голову. Мы были направлены командованием для штурмовки скопления войск противника возле Окунинова. На этот раз Вася Шишкин привел эскадрилью к цели на бреющем полете и атака получилась внезапной. Мы удачно пустили реактивные снаряды и долго утюжили приднепровские леса, где прятались немцы, пулеметным огнем. Этот район накапливания войск противника, всегда представлял прекрасную мишень, хотя немцы и надежно прикрывали зенитным огнем свои войска.
Тем временем поток грузов и эшелонов с ранеными бойцами и эвакуированными киевлянами, идущий через днепровские мосты, все нарастал. Немецкая артиллерия из района Голосеевского леса била по ним теперь круглосуточно. Немцы хорошо рассчитали координаты и били с высокой точностью. К счастью, переменчивые днепровские ветры постоянно корректировали немецкую стрельбу и тяжелые снаряды чаще всего ухали в пучину седого Славутича, поднимая взрывами пузырящиеся бугры. Нужно было опять охладить пыл немецких артиллеристов хорошим штурмовым налетом, на который мы вылетели всем своим поредевшим полком, который вел на штурмовку командир первой эскадрильи Женя Мельников. Денек выдался не из счастливых. Когда мы пролетали над Днепром, произошел случай, который специально повторить было бы наверняка невозможно, но на войне такие случайности сплошь и рядом. Траектория полета немецкого снаряда идеально совпала с маршрутом нашего «И-16»-го и над самым Днепром наш «Ишачек» буквально разлетелся в щепки от попадания немецкого снаряда, метившего по мостам. К сожалению, не помню фамилию погибшего летчика. Снаряд попал прямо в мотор и мощный воздушный взрыв даже закачал весь строй самолетов. К сожалению, наша разведка навела нас на артиллерийские батареи, когда они не вели интенсивную стрельбу, и штурмовка вышла по квадратам, но, тем не менее, почти сутки немцы не обстреливали днепровские мосты.
Почему я пишу эти мемуары? Наверное, еще и потому, что хочу, чтобы летчики новых поколений получили крупицу боевого опыта из рук в руки, а не по трескучим описаниям штатных беллетристов. Наверное, еще и потому, что за свою жизнь оценил убойную силу печатного слова. Как и артиллерия и пулеметный огонь, оно нередко бьет по своим. Так во второй половине августа 1941 года во фронтовой газете «Красная Армия» была опубликована статья командира 92-го истребительно-авиационного полка, состоявшего из трех самолетов: двух «И-16» и одного «И-15», после разгрома, учиненного немцами полку в районе Черновиц. В боях этот бывший полк, по причине своей малочисленности, почти не участвовал — командованию было не до него, и ребята практически отдыхали на аэродроме в районе Остра, за исключением тех, которых перебросили на пополнение в нашу эскадрилью. Наверное, именно поэтому, не слишком-то утомленный боевой работой, командир Иван Иванович Красноюрченко, халхингольский Герой Советского Союза, получивший Звезду после многочисленных жалоб в вышестоящие инстанции, вдруг загорелся боевым задором и согласился написать в газету такую провокационную ахинею. Я неплохо знал Ивана Ивановича, был на его похоронах в середине семидесятых годов, на Байковом кладбище, но ту статейку ему забыть не мог. Конечно, существует немало оправданий: заставил политотдел, не ожидал таких последствий, не я, так другой, но все-таки это оправдание лишь наполовину. С оптимизмом небитого еще новобранца, Иван Иванович утверждал в своей статье, что немцам не видать Киева как своих ушей и у Красной Армии есть все средства и силы, чтобы показать им «кузькину мать» или от ворот поворот. Потому статья так и называлась: «Киев был и будет советским».
