Вадим Кожевников - Щит и меч
Потом пошел в канцелярию и занялся было исследованием секретных архивов, хранившихся в подорванном Меховым несгораемом шкафу, но тут Зубов внес в канцелярию Эльзу, бережно положил на диван. Герр Шварцберг использовал в качестве карцера морг-ледник. Там и нашли Эльзу.
Она была без сознания, не подавала признаков жизни.
Иоганн приказал выбросить из ванной комнаты трупы начальника тюрьмы и Шварцберга.
Ванну наполнили горячей водой и опустили в нее девушку.
Разжав стиснутые зубы Эльзы ножом, Пташек влил ей в рот спирта из фляжки.
Зубов стоял бледный, руки его дрожали, китель и брюки в крови.
— Ты ранен? — спросил Иоганн.
— Пока не чувствую. — И, опустив руки в воду, Зубов стал оттирать ступни девушки.
Вода окрасилась кровью…
— А ну, идите отсюда! — махнув рукой Мехов. — Лучше я сам. Вы только мешаете.
В канцелярии, выжимая мокрые рукава, Зубов сердито сказал Иоганну:
— Поделикатничал ты с этими, комендантом и палачом. — Упрекнул: — Вот уж не ожидал от тебя!
— Чего именно? — удивился Вайс.
— Ну, отпустил ты их!
— То есть как это «отпустил»? — Иоганн скосил глаза на трупы. — А это тебе что?
Зубов повторил упрямо:
— Отпустил с миром, что называется. Если бы ты видел, как она лежала там, в леднике, на трупах. Замерзая, заползла на трупы. Они теплее, чем лед, вот она и заползла.
— Да ты не горячись, — попросил Иоганн.
— Хладнокровный ты, как лягушка, — сказал Зубов.
— Вот именно!
— Нет у меня больше таланта притворяться. Уйду с группой — и все.
— Еще чего! — сурово сказал Иоганн. Спросил: — Тебя что, в голову ушибли? Сдурел?
— Если она не оживет… Катись ты подальше со своей конспирацией. Я за них самостоятельно возьмусь.
— Неврастеник! — презрительно сказал Вайс.
— Ты понимаешь? Ее там среди мертвецов заживо замораживали.
Прибежал Мехов.
— Идите скорей: живая… — Потное лицо его расплылось в улыбке.
В ванной комнате было жарко, все заволокло тусклым паром.
Накрытая шинелями, в ванне лежала Эльза. Под голову ей Мехов сунул пестрый купальный халат начальника тюрьмы.
— Глядите, — хвастливо объявил Мехов, — ожила!
Голова Эльзы с мокрыми волосами казалась мальчишеской. Виски запали, щеки осунулись. Кожа неестественно розовая.
Эльза улыбнулась опухшими губами, обнажив кривые обломки зубов. Подняла исхудалые, белые, как веточки с ободранной корой, руки и попыталась протянуть их Зубову и Вайсу.
Зубов опустился перед ней на колени, опустил голову, заплакал.
Эльза что-то прошепелявила. Ей трудно было говорить разбитым ртом, воздух проникал в обломки зубов, вызывая острую боль. Лицо ее исказилось. Она умолкла.
Мехов склонился над ней, снова приложил к ее губам свою фляжку.
Иоганн вопросительно взглянул на Мехова.
Тот виновато потупился, объяснил:
— Она сейчас сильно пьяная. Перелил я в нее спирта. Ничего, ей так лучше.
— Зубов… — Эльза положила руку на его крутой затылок. — Я тебя так долго ждала, а ты все не шел… — Сказала жалобно: — Конечно, из-за Бригитты. Ну и пускай. Пускай она теперь ждет тебя дома, на Таганке. А я все равно тебя не отпущу. И молчи. Я уже все решила за нас. И как я хочу, так все и будет. Ты меня привык слушаться, да? Даже с Бригиттой послушался.
Эльза хотела привстать. Мехов удержал ее за плечи. Показал глазами на дверь.
Иоганн увел Зубова в канцелярию, усадил на стул.
Зубов хрипло дышал. Китель его весь пропитался кровью. Иоганн раздел Зубова, забинтовал его раны — осколками гранаты задело руку и бок. Спросил:
— Ты как себя чувствуешь?
— Как подлец! — живо отозвался Зубов. И, гневно глядя на Вайса, объявил: — Такую девушку я из-за вас потерял! Не простит она меня за Бригитту.
— А ну вас! — устало сказал Иоганн. — Не морочьте вы мне голову. Еле живы, а мелете чепуху да еще в такой обстановке. Эльза хоть опьянела, а ты? — И, махнув рукой, пошел проверить караулы.
Все было в порядке. Убитых тюремных охранников переодели в одежду заключенных и снесли на ледник.
Машина начальника тюрьмы вывозила по несколько заключенных и тут же возвращались за новыми.
Во двор вышел Мехов, доложить Вайсу, что Эльза отогрелась и теперь спит. Сказал озабоченно:
— У нее не только зубы повыбиты. Видать, подвешивали — искалечены руки и ноги. Передвигаться не сможет. Пусть поспит немного, а потом я ее в одеяло укутаю, уложу в мотоцикл и на полном газу доставлю куда следует. — Потребовал: — Выдумывай и пиши справку о ней, чтобы в случае чего я мог патрульным постам предъявить.
В канцелярии были тюремные бланки, печать, штампы. Иоганн отпечатал на машинке приказ о том, что заболевшая тюремная надзирательница направляется в госпиталь СС. Подделать подпись начальника тюрьмы было не так уж сложно.
В полночь Мехов завернул сонную, слабую, еще не совсем опамятовавшуюся Эльзу в одеяло, вынес во двор тюрьмы и уложил в коляску мотоцикла.
Вайс спросил:
— Может, позвать Зубова? Пусть простится.
— Нет, — сказал Мехов, — не надо. Зачем им еще и из-за этого мучиться? У них еще вот сколько впереди будет всего! — И коснулся ребром ладони своих бровей. Крутнул ногой заводную ручку мотоцикла, выкрикнул зло: — Но в случае чего я лично ее живую им больше не оставлю!.. Будь уверен! — и показал глазами на пакеты со взрывчаткой.
— Только преждевременно не горячись, — попросил Вайс.
— Будь уверен, — пообещал Мехов. И похвастал: — Я человек обдуманных действий. Иначе давно бы живым не был. — И кивнул на прощание.
Мотоцикл развернулся и выехал в полуоткрытую дверцу ворот. Дежурный тотчас замкнул ее на тяжелый стальной брус.
В памяти Иоганна осталось запрокинутое лицо Эльзы на черной клеенчатой подушке коляски мотоцикла. Худенькое, изможденное, обескровленое, оно сейчас, после всех мук, которые перенесла Эльза, выражало только усталость. И волосы светлые, смирно затянутые, а не пышные, ярко-рыже-бронзовые, нагловато взбитые, как прежде. Милое, простое, очень усталое лицо, словно у выздоравливающей после тяжелой болезни.
Лежащие на руле сильные руки Мехова были в ссадинах и кровоподтеках. Из-за широких голенищ сапог торчали запасные кассеты к автомату, а из незастегнутой кожаной сумки для инструмента высовывался взрывпакет, превосходящий по своей разрушительной силе противотанковую мину.
Надо думать, Мехов благополучно доставит Эльзу на место. А потом ее перебросят через линию фронта, и не будет больше связной Эльзы, и станет она — ну как ее зовут? — Лена, Лиза, Надя, Настя, Ксюша или Катюша?
Встретятся они когда-нибудь на улице и пройдут мимо, не узнают друг друга. Что ж, возможно и такое…
Зубов, услышав об отъезде Эльзы, пришел в отчаяние, что не простился с ней, и яростно обрушился на Вайса, который не нашел нужным предупредить его об ее отъезде.
— Брось, — миролюбиво сказал Иоганн, — не морочь девушке голову.
— Это потому, что я теперь женат на немке?
— Нет, не потому.
— В чем же тогда дело?
— Дело в том, — ответил Иоганн, — что ты, воображая, будто ты один бессмертный, нахально лезешь навстречу смерти.
— А что ж, я ее стесняться должен? Я человек откровенный, — зло сказал Зубов. — Есть возможность бить, бью от чистого сердца, по-солдатски. — Добавил презрительно: — И если бы не ты, не твоя дипломатия, я бы давно…
— Был бы на том свете, — закончил за него Иоганн. Строго добавил: — И запомни: если Бригитта в ближайшее время снова овдовеет, значит, ты по своей вине провалил нам отличную «крышу».
— Ну, знаешь, на покойников взыскания не накладывают!
— Пока человек еще не покойник, есть возможность его пропесочить. Тебе было приказано руководить боем внутри тюрьмы, а ты впереди людей один кинулся в ворота. Футболист! Опять вернешься к Бригитте покалеченный да еще с разбитой физиономией.
— Ну, уж это наше с ней дело, — огрызнулся Зубов. — Семейное.
— Нет, — сказал Иоганн, — это не ваше личное дело, какая там у тебя рожа, а мое. Не будь ты таким красавчиком…
— Ах, так, — обиженно прервал его Зубов, — значит, я тебе нужен только как пижон?
— Не мне, а Бригитте, — возразил Иоганн.
— Она меня не за внешность любит, — серьезно сказал Зубов, — а просто по-человечески. Если бы не это, мне Эльзе легче в глаза было бы смотреть и вообще все было бы легче.
— Ну ладно, — Вайс встал, — хватит переживать. — Приказал: — Через десять минут сматывайся!
— Это почему сматываться? — возмутился Зубов.
— А потому, — кротко ответил Иоганн, — что первыми будут уходить те из нашей группы, кто по своему положению в тылу врага представляет для нас наибольшую ценность.
— Вот, значит, ты и сыпь первым.
