Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
Старшина был высок, подтянут. Гимнастерка — с белым подворотничком. Мне такие нравились.
Мы бысзро договорились обо всем. Я даже пообещал ему добыть незамерзающую жидкость.
До этого мне не приходилось ремонтировать счетверенные пулеметы. Но помог Кравчук. И на следующий день установка работала безупречно.
— Спасибо вам, — благодарил старшина.
— Спасибо нам не нужно, — отпарировал Кравчук. — Сбивай самолеты, страж неба!
— Собьем, — заверил старшина. — Теперь обязательно собьем. Они ведь считают, что уничтожили нас…
Два дня неприятельской авиации препятствовала непогода. Даже «костыль» не показывался в небе. Только на третий день, когда стихла метель, появилось до десятка бомбардировщиков. Они развернулись над лесом, выстроились в линию и начали с воем пикировать на деревню. Первый метил, кажется, в нашу мастерскую — около нее стояла на ремонте 76–миллиметровая полковая пушка. Откуда‑то доносились стоны раненых…
Самолеты развернулись на второй заход. Стаей закружили над высоткой, где обосновалась зенитная установка. Один из бомбардировщиков густо задымил. Все наше внимание сосредоточилось на нем.
Он попытался было перетянуть через линию фронта, но отстал от других и сел на заснеженное поле. Двое пилотов выскочили из кабины и побежали в сторону леса. Мы с Петром устремились наперерез. С противоположного конца деревни их преследовали другие наши бойцы.
В огне, охватившем самолет, взорвалась несброшенная бомба. Мы залегли. Немецкие летчики — тоже. Завязалась перестрелка.
Расстреляв, по — видимому, весь свой боезапас, один немец опять кинулся к лесу и сразу рухнул в снег, настигнутый чьей‑то пулей. Другой — высокий детина в кожаном комбинезоне — отбросил в сторону пистолет и поднял руки, Мы обыскали его, взяли документы и повели в деревню. Заместитель командира полка по тылу тут же отправил пленного в* штаб дивизии.
Я побежал поздравить зенитчиков с успехом. Вместе со мной увязался Петр. По дороге я рассказал ему о старшине, о его белом подворотничке.
— Кадровый! — уважительно отметил Петр. — Они все от нас отличаются.
Поле вокруг установки чернело свежими воронками. Трудно было представить, как здесь могли уцелеть люди.
Старшина тряпкой протирал пулеметы. Боец, пристроившийся рядом, набивал ленту патронами. Двое лежали на снегу, укрытые одной шинелью.
— Молодцы, — сказал я, обращаясь к старшине.
— Не слышит он ничего, — ответил за него боец. — Контужен…
Я подошел к старшине вплотную и пожал ему руку. Из глаз его катились крупные слезы. Отвернувшись, он снова принялся исступленно орудовать тряпкой, словно готовился к инспекторскому смотру.
Мы помогли ему заправить ленты и опробовать установку. Все пулеметы работали исправно.
Старшина подвел нас к убитым, откинул край шинели. Голова одного из них была сплошь залита кровью. Старшина дотронулся рукой до него, потом кивнул в сторону догоравшего самолета. Мы поняли — это его работа…
На посещение зенитчиков ушло не более четверти часа, но Кравчук уже выходил из себя:
— Где болтались? Принимайтесь за дело. Слышите, что творится на передовой?..
9
Как‑то незаметно в прифронтовые леса пришел
апрель..
В весеннем небе, крадучись, проплывали немецкие транспортные самолеты. А на земле, еще укрытой снегом, не прекращались кровопролитные бои. Стерлась граница между ночью и днем.
По ночам мы с Петром без устали ползали по передовой, занимаясь своими обычными делами, конца которым не было видно. А днем — работа в мастерской. Некогда было отдыхать. Вся наша армия напряглась в едином стремлении — во что бы то ни стало уничтожить окруженного противника.,
Как‑то раз еще до рассвета начальника мастерской вызвал заместитель командира полка. Кравчук потуже затянул ремень на ватнике, провел рукой по щеке, явно сожалея, что не успел побриться. Он побаивался строгого майора и всегда перед встречей с ним проявлял повышенную заботу о своем внешнем виде.
Вернулся Кравчук хмурый. Чулков подал ему котелок с супом и ждал распоряжений. Они последовали незамедлительно:
— Приказано собраться и быть в полной боевой.
— А что нам собираться? У нас Все собрано, — ответил за всех Чулков. — Позавтракаем — и как штык.
Завтракали мы при свете коптилки. Развиднялось медленно. Подслеповатые оконца нашей хибарки все еще были заслонены снаружи плотным туманом. На передовых позициях полка уже ухали разрывы тяжелых мин и снарядов.
— Рано сегодня проснулись фрицы, — отметил Кравчук, прислушиваясь.
Мы тоже насторожились.
Скоро немецкие тяжелые минометы и артиллерия замолотили по деревне. В огневую дуэль включилась наша гаубичная батарея, стоявшая недалеко от оружейной мастерской. Кравчук послал туда Петра — узнать, в чем дело.
Петр принес тревожную весть: немцы прорвали нашу оборону. Одновременно до нас докатилась такая трескотня
автоматов, какой мы еще ни разу не слышали, находясь в деревне.
Кравчук распорядился приготовить к бою пулемет. Мы с Петром вынесли из мастерской только что отремонтированный «максим» и принялись набивать патронами ленты.
Прибежал связной от заместителя командира полка, передал приказ занять оборону на подступах к деревне, против лесной просеки. Кравчук остался в мастерской — так распорядился майор.
— Мне‑то что делать здесь? — спрашивал сердито Кравчук. — И куда я денусь один со всем этим хозяйством? — показывал он на груды оружия и боеприпасы.
Связной ответил, что на этот счет у него указаний не имеется.
Заместитель командира полка сам выбрал позицию для нашего пулемета в торчавшем из‑под снега малиннике. Слева и справа от нас уже окапывались человек двадцать бойцов, собранных из разных тыловых подразделений. От них мы узнали, что сюда должен отойти весь наш полк.
Мы с Петром принялись за оборудование огневой позиции, а Чулков занялся снаряжением запасных лент. Напряжение нарастало. Огневой бой кипел совсем рядом. На просеке появились немецкие автоматчики.
Петр стиснул рукоятки пулемета, я занял место второго номера.
Из леса прямо на нас отходили пять красноармейцев. Они не торопились, поравнявшись с нами, залегли. Следом за ними, уже ползком, сюда же двигались еще несколько наших бойцов, преследуемых немецкими автоматчики. Их надо было прикрыть. Заработал наш «максим»…
К середине дня, когда опустела уже не одна из пулеметных лент, снаряженных Чулковым, немцы открыли по нашей позиции минометный огонь и поднялись в атаку. Мы встретили их дтинными очередями. Не сробели и присоединившиеся к нам стрелки. Я поглядывал на одного из них, лежащего в своем снежном окопчике почти рядом. Он выставил вперед винтовку с примкнутым штыком и, как в тире, стал выцеливать атакующих перебежками автоматчиков. Его спокойствие и уверенность передавались мне.
Но вот одна из вражеских мин разорвалась так близко, что комья мерзлой земли посыпались и на нас, и на этого стрелка. Отряхиваясь, он крикнул:
— Хорошие вы ребята, только с вами тут пропадешь.
И пополз в сторону.
— Что‑то долго возится Чулков, — забеспокоился Петр.
— Дам еще пару очередей, и стрелять будет нечем.
Старшина действительно задержался дольше обычного, и я сам направился за очередной лентой. На полпути увидел Чулкова. Он лежал в неестественной позе у входа в землянку. Тут же валялась коробка с набитой патронами лентой.
Я перевернул его на спину, ухватил под мышки и потащил в землянку. Расстегнул полушубок и припал ухом к груди. У меня самого бешено колотилось сердце, и это мешало определить, жив или мертв Чулков. Медлить было нельзя: снаружи донеслись какие‑то команды, громыхал жестокий бой.
Я вернулся к Петру. Посоветовавшись, мы решили сменить огневую позицию. Выбрали глубокую воронку и потащили пулемет туда. Не успели обосноваться на новом месте, как появился боец с приказанием майора отходить на противоположную сторону деревни.
Мы невольно задержались у того места, где была наша мастерская. Теперь там зияли воронки и валялись разбитые ящики из‑под снарядов.
Кравчук нашел нас уже за деревней. С ним был сержант Афанасьев и еще незнакомый мне боец в изодранном белом маскхалате. Давно я не встречал известного всему полку весельчака и балагура Афанасьева. Он служил химинструктором в батадьоне, а теперь, оказывается, стал командиром стрелкового взвода.
— Повоевали»? — невесело спросил нас Кравчук.
— Немного, — ответил Петр.
— Хватит. Передайте пулемет Афанасьеву и пошли со мной… Где Чулков? Зовите его.
— Нет больше Чулкова, — доложил я.
Кравчук громко выругался, выражая столь обычным для него образом душевную боль.
