Петр Андреев - Военные воспоминания
Кончилось время, отпущенное на обзорный осмотр переднего края. К стереотрубе сел наблюдать проходивший первым по графику, а мы, свободные от дежурства, устроились на отдых кто, где. Здесь же, на земляном заплеванном полу, подстелив плащ-палатку, уснули.
Весь день шла ружейно-пулеметная перестрелка. Впереди нашего наблюдательного пункта в районе наших оборонительных сооружений непрерывно рвались одиночные орудийные снаряды и мины. Над нами с шипением проносились снаряды тяжелой артиллерии, работающей по нашим батареям. Наша артиллерия молчала. Артиллеристы берегли снаряды.
Подошел вечер. Над горизонтом стала спускаться дымка вечернего тумана. Видимость ухудшилась, а затем и вовсе пропала. Вооружившись двумя саперными лопатами, взятыми у благодетелей, приступили к оборудованию своего наблюдательного пункта. Работали всю ночь. Одни копали, другие заготавливали и носили жерди и хворост. Орудием для заготовки лесоматериала нам служили клинки.
Укрытие получилось не хуже, чем у наших соседей. Правда, только в архитектурном отношении. В прочности наш наблюдательный пункт отставал. У соседей он был перекрыт бревнами в два наката, а у нас жердями и хворостом. Для маскировки, присыпан землей и укрыт дерном. Отрыли даже ход сообщения, соединив его с ходом сообщения наших соседей.
Траншея была мелкая, и пройти по ней можно было только на четвереньках, но при необходимости, можно было выйти незамеченным противником. Мы знали, что как мы, так и немцы в первую очередь охотятся за наблюдательными и командными пунктами. При уничтожении НП, артиллерия остается слепа, а пехота, на какое-то время - неуправляема.
У амбразуры, на вбитый в стенку обрубок жерди, установили стереотрубу, а через перекрытие просунули перископ. Теперь у нас для наблюдения было два оптических прибора. Биноклями, их у нас было два, в наших условиях, пользоваться было опасно. Другое дело, когда идет наступление. Там весь передний край закрыт гарью и пылью настолько плотно, что блеска стекол приборов противник не разглядит.
Коротка летняя ночь. Не успели закончить маскировочные работы, как ночь посерела. Быстро рассветало. Надо было готовиться к жаркому дневному бою. Нам говорили, что предыдущий день затишья - это как перед грозой или даже перед бурей. Быстро позавтракали и, оставив наблюдателя и дневального у входа на НП, легли отдохнуть после бессонной ночи. Усталость и завтрак сделали свое дело. Через несколько минут все спали.
Сон был прерван сплошным гулом разрывов и криком дежурного наблюдателя Козинцева: - Началось!
Это был наш первый бой. Шла обработка нашего переднего края. Земля дожала и стонала. Над нами проносились наши и вражеские снаряды. С включенными сиренами пикировали «Юнкерсы». Трудно подобрать слова для описания увиденного. Кажется, сама бездна вырвалась наружу. Все пространство покрылось черной копотью разрывов и поднятой в воздух землей. Разрывы мин, снарядов, бомб и рев самолетов создавали сплошной непрерывный гул. Давило на барабанные перепонки. Не возможно было расслышать слов, находившихся рядом людей. Даже в укрытиях тянуло к земле так, что хотелось лечь и прижаться к ней - родной. А сколько она, наша родная земля и сейчас и потом, за долгие почти четыре года войны, укрывая собой, спасала нас от смерти. Мы прильнули к окулярам приборов. Залегли с биноклями по ходу сообщения. Знали, что через некоторое время немцы перейдут в атаку, а огонь перенесут вглубь нашей обороны, то есть по наблюдательным пунктам.
Прошло тридцать минут артподготовки. Передний край покрылся черным дымом. Казалось, что там не может остаться ничего живого. А если это так, то немцы пойдут на нас беспрепятственно, и мы не сможем оказать даже чуть заметного сопротивления. Уже позже, на обратном пути, когда мы делились между собой впечатлениями от проведенных на переднем крае дней, все признавались, что такое чувство было у каждого.
Неожиданно все стихло. В одно мгновение прекратила огонь вся артиллерия. Только самолеты своим ревом нарушали тишину. Не успели мы облегченно вздохнуть, как земля вздрогнула во много раз сильнее, чем прежде, а земля, прикрывающая нашу землянку, сплошным потоком посыпалась нам на головы. Это немцы перенесли огонь вглубь обороны, по так называемому второму рубежу и пошли в атаку на наш передний край.
Переднего края не видно. Все напрягали слух, вслушиваясь в гул боя. Ждали, когда заговорят наши пулеметы. И заговорят ли? Но вот, сквозь гул артиллерии прорезались очереди наших «Максимов» и «Дегтяревых». Над головой прорезали воздух снаряды наших батарей.
Минут через пятнадцать обработки второго рубежа, артиллерийский огонь противника стал заметно затихать. Теперь немецкая артиллерия вела огонь по району наших артиллерийских батарей, да минометы малых калибров обстреливали передний край. Поднятая в воздух пыль стала садиться, а дым поднялся над горизонтом, и проявилось, сначала как в тумане, а затем все четче, поле боя.
На левом фланге нашего сектора наблюдения двигались, ведя на ходу огонь, семь немецких танков. За ними просматривались силуэты наступающей пехоты. Впереди танков и среди пехоты были видны нечастые разрывы снарядов.
Пехота то залегала, то снова медленно двигалась вперед под прикрытием танков. Прямо перед нами и на правом фланге были видны отдельные точки залегшей пехоты противника. Наша артиллерия работала по площадям. Но огонь велся вяло. Были видны одиночные разрывы, в лучшем случае разовые залпы батарей. Артиллеристы берегли снаряды. Зато оставшиеся в живых стрелки в окопах не жалели боеприпасов. Ружейно-пулеметный огонь не прекращался ни на минуту.
- Ага, есть один! - закричал Козинцев, сидевший у стереотрубы. - Танк горит!
Мы повернули бинокли в сторону атакующих танков и увидели, как один из них задымил, развернулся на месте и встал. Остальные попятились назад. Пехота тоже стала отходить.
В течение первого дня противник предпринял три безуспешных атаки. Как потом нам сообщил командир батареи, на участке обороны их дивизии ему нигде не удалось потеснить наши части.
Ночь прошла спокойно. Немцы непрерывно освещали передний край осветительными ракетами, да постоянно где-нибудь отбивал пулемет. А мы, выкопав, на всякий случай, у нашего НП четыре щели, замаскировали их, закрыв сверху ветками, и уснули до утра.
Утром атаки возобновились. Только им предшествовала еще более мощная артподготовка, а самолеты группами, сменяя одна другую, не покидали воздушное пространство. Звено наших И-16 за первые два дня боев появлялись лишь один раз и то неудачно. Два самолета из них было сбито.
Второй и третий дни наступления противник вел, как нам показалось, бoльшими силами по сравнению с первым. Цепи солдат были гуще. Дважды немцам, форсировав речку, удавалось вплотную подойти к нашему переднему краю. Но наша пехота каждый раз контратаками отбрасывала их на противоположный берег. За второй и третий день было подбито или сожжено еще 4 танка. Видя бесперспективность наступления, противник перешел к обороне. Бои продолжались по описанному мною ранее сценарию. И мы, пробыв на переднем крае еще четыре дня, досрочно отправились в обратный путь. За восемь дней некоторые из нас побывали в окопах пехоты, меняли состав коневодов, дав возможность всем познакомиться с войной поближе.
Прощание с нашими опекунами было коротким, но теплым. Командир батареи рассказал нам о предыдущих боях.
Их дивизия приняла первый бой на Березине и с боями отходила до Ельни. Бои на этом рубеже идут уже несколько недель. Наступательный пыл у немцев сбили. Первое время они вели наступление большими силами. Старались любыми средствами прорвать нашу оборону. Местами противнику на небольших участках удавалось вклиниться в нашу оборону. Контратаками наши восстанавливали положение, а иногда «на плечах» противника врывались его окопы. Обе стороны несли такие большие потери, что речка, протекающая по нейтральной полосе в дни боев была заполнена трупами, и нашими, и немецкими. Командир рассказывал, что немецкое наступление, не что иное, как стремление противника, сковать на этом участке как можно больше наших сил.
Днепр
Вернулись в часть без приключений. Запомнились встречи с жителями деревень Смоленщины, в которых мы останавливались по дороге. Нас окружали растерянные, притихшие женщины и старики. Задавали самые разные вопросы, но все они были связаны с войной. Главные вопросы были: «Пустите ли немцев дальше?», «Что делать, оставаться здесь или уходить на восток?». Спрашивали о родных, призванных в армию: «Не видели ли моего мужа (сына)?» Что мы могли ответить. Безошибочно могли сказать, что мужа или сына не встречали. На другие вопросы отвечали так, как официально говорили нам. Что вот остановили врага. Что собрали силы. Говорили о вероломстве и внезапности. Люди слушали наши рассуждения, им хотелось, чтобы это было именно так и, в то же время, страх не покидал наших слушателей. До этого всем нам очень много говорили, писали и даже пели о нашей силе, непобедимости, о готовности встретить агрессора и о войне на чужой территории. И теперь такое.
