Алексей Котов - Лебединая охота
Хо-Чан успел насчитать двадцать один шаг, как вдруг его окликнули сзади. Он вздрогнул и обернулся – его догоняли пять или шесть монголов. Свет луны освещал не их лица, а только кончики носов и одинаковые выпуклости щек под черными глазными впадинами. Хо-Чан почувствовал, что от страха на его лысеющей голове зашевелились волосы.
«Вот что, оказывается, я забыл…» – подумал он.
Среди приближающихся монголов Хо-Чан легко узнал того, на которого жаловался Великому Хану.
Монголы окружили Хо-Чана и сдернули ношу с его плеча. Потом, снова молча, его повалили на землю. Хо-Чан почти не сопротивлялся. Во-первых, он сильно устал, а, во-вторых, любой из его противников был гораздо сильнее его.
– На спину его переверните, – сказал кто-то из монголов.
Хо-Чана послушно перевернули на спину. Он увидел луну, она была мутно-выпуклой и словно плыла в воде.
«Какая тоска!..» – успел подумать Хо-Чан.
Тот же голос, который отдал первый приказ, сказал, куда нужно бить. Хо-Чана ударили кулаком под сердце. Потом еще и еще раз… Били в одно и тоже место, сила ударов была примерно одинаковой, но боль в груди Хо-Чана росла как снежный ком.
«Тоска!..» – снова пронеслось в его голове.
Хо-Чан хотел закрыть глаза, но не смог. При каждом следующем ударе он открывал их и снова видел плывущую в светлой пленке слез луну. Она становилась все темнее, багровела и уходила куда-то за голову мастера…
14Дядьку Илью, взявшего при постриге в монахи имя Тихомир многие в Козельске, кто старше двадцати лет от роду, знали и под другим именем – Лихарь Трещепа. Трижды жизнь круто ломала дядьку Андрея и валила его с ног.
Первую семью – жену и годовалого малыша – Илья потерял, когда ему не было и двадцати двух лет – на зимний обоз, шедший в Чернигов, налетели половцы. Перед этим Аннушка все просила мужа, отпусти, мол, к матери хоть на недельку, болеет она, может быть, уже и не увижу ее больше. Вот и не увидела… Из всего обоза в живых остался только раненный старик-возница. Половцы словно в насмешку не стали его добивать. Он и рассказал Илье, что увели Анну с ребенком в Дикое Поле.
Так стал Илья Лихарем… Пять лет жену искал. Любой поход в Дикое Поле без него не обходился. Дважды привозили его в Козельск чуть живого, но – Бог миловал – оживал Лихарь и со временем сильно изменился – словно стал выше ростом и шире в плечах. Бывало отрядом в полсотни человек и меньше, без воли князя, уходил он в далеко Степь – и на пять дней пути и на десять. Гуляли страшно!.. Ночью налетали на половецкие становья и если осиливали тех, кто мог держать саблю, то остальных рубили уже без разбора. Назад русских пленных приводили, но мало… Половцы торговали рабами, а если продавали их на Восток или в Византию – поди, отыщи там человека.
Через пять лет, поутих немного Лихарь – снова женился. В Дикое Поле если и ходил, то только по княжеской воле. А старому князю такие опытные воины были нужны больше золота. Через многое прошел Лихарь, и рядом с таким бойцом если выживали юнцы, то быстро превращались в настоящих воинов.
Через год жена Лихаря Милослава двойню родила. Жили хорошо и не бедно. Князь Лихаря жаловал, а тот без дела никогда не сидел.
Еще пять лет прошло, как-то раз пожаловал в Козельск на свадьбу дочери князя рязанский боярин Жирослав. Год назад у Жирослава жена умерла и через пару хмельных, свадебных дней потянуло его на откровенную гульбу. Посадил боярин в сани, запряженные тройкой горячих коней, пару веселых бабенок, возницу и – айда по улицам! Чуть сани замедлят, Жирослав возницу – кулачищем в спину: мол, гони!.. На крутом повороте не справился возница – сбили кони забор возле дома Лихаря и только у крыльца остановились. Милослава на улицу выскочила, глядь, а два ее сыночка – Владислав и Глеб – там, под санями. Не своим голосом взвыла женщина. Достали детей, Владислав – мертвый, а Глеб пару минут подышал и – к Богу отошел. Милослава умом повредилась, все понять не могла, как же, мол, так?!.. Только что были живы ее детишки, под окном снежную крепость лепили и вот – нет их.
Лихарь в то время в отлучке был – князь по делам послал, а вернулся – ни семьи, ни дома. Через день (не усмотрели соседи) сожгла свой дом Милослава и сама в нем сгорела.
Жирослав – сбежал. Откупные деньги за смерть детей и жены Лихаря – князю оставил. Возницу розгами до смерти засекли, и даже тем шалым бабенкам, что с боярином гуляли, немного досталось. Вот и весь суд…
Почернел лицом Лихарь. Какое-то время жил у брата и никто от него ни единого слова не слышал. Андрею тогда лет шесть было и одно ему в память врезалось – широченная, как печь, спина дядьки Ильи-Лихаря, лежащего на лавке лицом к стене. Только раз встретился маленький Андрей глазами с дядькой, и словно холодом окатило его с ног до головы.
Через неделю ушел от брата Лихарь и пропал. Слух был – с половцем Хамчей спутался. Среди половцев тоже разные люди бывают и не так уж редко какой-нибудь младший, но бойкий сын хана сам искал свое счастье, которое его отец полной мерой отвалил не ему, а старшему отпрыску. Сабля, конь да десяток отчаянных воинов – вот и все наследство «младшего хана». На Русь такие отряды совались редко – слишком уж малы были – уходили на земли других дальних родов и племен, там или поступали на службу другому хану, либо грабили и гибли без следа.
Чем Лихарь Хамчу сманил и как удалось ему повести его отряд к Рязани – никто не знал. Слух такой, да, был, но появился он только после того, как Жирослава, по дороге в одну из его деревенек, перехватил неизвестно откуда взявшийся половецкий отряд. Люди говорят, был среди них и Хамча. Короткой и злой получилась сеча, в которой полег весь отряд Жирослава сплошь состоящий из его многочисленной родни. А самого боярина, еще живого, привязали за руки и за ноги к хвостам необъезженных лошадей.
Десять лет о Лихаре не было ни слуха, ни весточки и в каких краях его носило – никто не знал. Правда, кое-кто говаривал, что будто бы видели его то в новгородской рати, то в северской – если новгородские и северские князья враждовали с Рязанью – а то опять с половцем Хамчей.
Вернулся Лихарь в Козельск с юной женой – совсем девчонкой. Говорили, еще крохотной девочкой Ольга в полон попала, жила сначала у половцев, потом – в Византии, там ее Лихарь и нашел. Русский язык она плохо знала, часто путала слова, а когда путала, вдруг улыбалась удивительно светлой и доверчивой улыбкой.
Лихарю в то время уже за сорок лет перевалило. Деньги у него были, поставил новый дом, зажил… Видно было – к своей юной жене всем сердцем привязался, потому и поостыл к своему разудалому житью. Если и улыбался он – только Ольге, если говорил какое-то ласковое слово – опять только ей.
Князь по старой памяти – о Жирославе уже забыли – Лихаря снова к себе позвал. Говорили они долго, а о чем люди только потом догадались – молодых бойцов учить. Всем умел биться Лихарь – мечом, копьем, палицей, топором, ножом и дай ты ему обыкновенную кургузую оглоблю, и та вдруг оказалась бы страшнее меча в его руках.
Через три года родила Ольга Лихарю мальчика, а еще через два унесла их обоих – и жену и сына – злая простуда. Хоронили мать и сына в одном гробу, так Лихарь приказал. Страшен он был в своем горе, так страшен, что слов утешения от людей не услышал – попросту боялись к нему подходить. Старухи шептали, мол, как бы умом Лихарь не тронулся. Не переживал он, а словно пережевывал свое горе кровоточащими, беззубыми деснами сердца, давился им, не в силах принять в себя, а отвергая, видел пустой дом, пустые детские полати и глох от страшной, беззвучной тоски.
Осел Лихарь… Не сам – горе придавило. Теперь кому мстить – Богу, что ли, спрашивается? А где Он?..
На третий день, утром, священник Успенского храма отец Сергий нашел Лихаря спящим прямо у порога церкви. Разметал руки богатырь, уткнулся лицом в землю и вроде как не дышит. У правой руки – потухшая смоляная тряпка на длинной палке.
Позвали людей, подняли Лихаря. Сначала замычал он что-то, оглянулся вокруг удивленно, а потом – глядь – вдруг заплакал как обиженный ребенок. И по седой бороде – слезы величиной с горошину. Люди молчат, а чем ему поможешь?
Только священник ему несколько слов сказал:
– Хочешь – уходи, хочешь – оставайся. Первое – твоя воля, вторая – Божья. Какую хочешь, такую и выполняй.
С тех пор и остался Лихарь при храме. Год прошел, на Пасху – постриг принял и имя Тихомир. Изменился так – не узнаешь. Похудел, поседел еще больше и вроде как меньше ростом стал, потому что в землю смотрел, а не на людей. Жил в домике, что от покойного дьяка остался, тихо, и так мирно, что даже собаки возле его дома не брехали, петух утром и тот кричал только трижды и смолкал сразу же.
