Алексей Киреев - Факел
- Еще что вам отдать? - спросил Павел. - Вот это? - показал на протезы, резко нагнулся, схватился за ремни правого протеза, расстегнул их, сорвал желтый ботинок-протез с ноги. - На, бери! Бери же! - прохрипел он и шагнул на культе.
- Что вы с ним делаете?! - крикнула стенографистка и кинулась к Павлу. Она подхватила его под мышки и усадила на стул. - Разве можно так, Павел Сергеевич? - сказала она с легким укором.
Из руки Павла выскользнул протез на пол. Стенографистка взяла протез, повертела его своими маленькими руками, осторожно обула Павла. Освоившись с непривычным для нее делом, она застегнула ремни, взяла поводырь-палку с набалдашником и, вручив ее Павлу, сказала:
- Пойдемте, Павел Сергеевич.
Она подставила Павлу свое плечо. Мальцев, легонько опершись на него, вышел из здания.
Они прошли несколько десятков метров. И как ни уговаривала девушка довести его до дому, Павел настоял на своем: упросил оставить его на скамейке в сквере.
- Конечно, дело ваше, - сказала она, - но вам лучше было бы полежать в постели.
- Ничего, я побуду здесь, успокоюсь, - ответил Павел, присаживаясь на скамейку.
- Ну будьте мужчиной, - улыбнулась девушка и скрылась за кустом сирени.
- Спасибо! - крикнул вдогонку Павел.
«Эх, балда, - подумал он, передохнув. - Даже имя не узнал. А смелая! Ведь уволят ее за такую дерзость. Определенно уволят».
Павел просидел в сквере несколько часов. Уже солнце утонуло в море. Горизонт окрасила широкая полоса зари. На город быстро спустилась южная ночь. В чернильном небе замигали звезды. Пора было идти домой. Но куда он пойдет? Кто его ждет? Тонечка? Ах, милая, добрая, сердечная Тонечка! Если бы ты сейчас была рядом с Павлом, как бы он был счастлив! Ведь ты для него была всегда хорошим советчиком и нежным другом. Нет тебя, Тонечка, и никогда больше не будешь ты рядом…
Павел, опершись на палку, думал о Тоне, о своей дочурке Леночке. Как все же нелепо складывается жизнь! Была радость, была полнота жизни, ощущение того, что ты нужен людям. А теперь? Какая-то пустота вокруг, Лишний в этом городе. Может быть, тебя считают даже вредным для общества человеком, Была Тонечка - не стало Тонечки. А почему? Разве в такие молодые годы могла одолеть ее смерть, если бы так преступно не обошлись с ним? А она не выдержала этих невзгод, надломилось ее сердце, умерла…
Павел вспомнил, как это произошло. Когда он лежал в госпитале, стал догадываться: с Тоней творится что-то неладное. Уже несколько дней прошло, а она не навещает его. Спрашивал Валю, дежурившую у его постели. Отвечала: то Тоня чем-то занята, то немного прихворнула Леночка и за ней нужен присмотр. А когда стало невмоготу, Валя сказала Павлу, что Тоня заболела и лежит в больнице.
Павел уже выписался из госпиталя, а Тоня все еще хворала. Ходил к ней, сидел часами в ее палате, а она, бледная, похудевшая, с большущими глазами па восковом лице, лежала неподвижно: глубокий инфаркт приковал ее к койке. Павел понял, что Тоне больше не подняться. Уходя домой, с минуты на минуту ждал тревожного звонка. И он прозвенел. Случилось это ночью. Павел склонился над кроваткой Леночки, убаюкивал ее. И вот раздался этот роковой телефонный звонок. Павел встал, нерешительно подошел к телефону, дрожащей рукой взял трубку. «В час ночи скончалась», - услышал он то, что никак не хотел слышать…
Потом похороны. Тяжелые похороны. Павел рыдал над гробом. Женщины-соседки глядели на Павла заплаканными глазами, сокрушались: «Что он один теперь будет делать, калека, с грудным-то ребенком на руках?»
Из бывших сослуживцев на похороны Тони пришли Бортов, Стриженов, Агафонов. Не оставили в трудную минуту, не отвернулись, помогли. Павел знал: за его «дело» Бортов получил служебное несоответствие. Но, видать, не отступил, не сдался.
«Не дрейфь, Павел Сергеевич, - говорил ему Бортов после похорон. - Правда восторжествует».
На похоронах была и Валя. Она больше занималась Леночкой. Да и когда Тоня лежала в больнице, Валя то и дело прибегала к Павлу присмотреть за девочкой. И Павел был благодарен Вале.
После похорон и поминок они остались одни - Павел и Валя. Долго сидели молча. Валя тихо заговорила:
- Как жить будете, Павел Сергеевич?
- Пока не знаю, - со вздохом ответил он.
- Леночка-то - крошка.
- Да.
- Может быть, у меня побудет.
- Вы же работаете.
- У меня мама гостит. Присмотрит.
- Не знаю, ничего не знаю…
- Я думаю, так лучше будет.
- Чем как?
- Чем в Дом матери и ребенка,
- Не отдам. Ползать по полу буду, а не отдам.
- За самим глаз нужен. Тяжело вам.
Павел закурил, вперил взгляд в угол. Потом тряхнул головой. Посоветовал:
- Ложитесь, Валя, потом поговорим.
Валя встала, поправила волосы, подошла к кроватке, в которой посапывала Леночка. Открыла полог. «Спит, крошка, и ничего не знает, что творится в сердцах людей, которые с нею рядом», - подумала она и, закрыв полог, тихонько ушла в другую комнату.
А Павел решал, всю ночь до рассвета решал, как быть. И ничего другого не смог надумать, как оставить Леночку при себе. Об этом он и сказал наутро Вале. Она согласилась, но попросила разрешения хотя бы раза два в неделю бывать у Павла, чтобы помогать ему.
Так началась жизнь вдовца Павла Мальцева - одинокая, безрадостная, горькая. Оставаясь вечерами сам с собой, он много раздумывал о своей судьбе. Неужели он и в самом деле виноват, чтобы так жестоко обошлись с ним? Он честно служил. Не из-за славы пошел воевать без ног. Требовало сердце. Родине тогда было очень трудно. А Родина - это он, это - ты, это - все мы. Да разве можно было сидеть сложа руки и смотреть, как воюют другие?…
Павел решил обо всем, о чем он думал, написать в область. Писал он, мучительно подбирая слова. Отправил письмо и долго ждал ответа. Наконец ответ пришел. Распечатывал конверт дрожащими руками. Быстро пробежал текст. Не поверил. Еще раз прочитал - нет, правильно понял: все оставить без последствий - с маленькой пенсией, без орденов, с воинским званием гвардии капитана в отставке. «Вот и все», - сказал он вслух и разорвал письмо. Белые лепестки упали к протезам.
Павел взял костыль, вышел на улицу. «Вот и все», - снова сказал он себе и зашагал к пивной - в мрачный, прокуренный подвал…
Мальцев стал частым посетителем пивнушки, в которой толкались одни и те же опухшие от перепоя люди, справедливо и несправедливо выброшенные за борт жизни, всякого рода неудачники, безвольные и опустившиеся. Они бурно обсуждали свою жизнь, шумели и плакали, смеялись и обнимались.
Павел садился поближе к стойке буфетчицы тети Паши, брал кружку пенистого пива, украдкой открывал под столом четвертинку и выливал водку в пиво. Пил ерш крупными глотками, вытирал губы рукавом поношенного кителя и, повеселев, обводил подвал взглядом. К Павлу тотчас подсаживались дружки, которых он раньше и знать не знал, хвалили его за храбрость… Выбирался из подвала пьяный. Дружки, разумеется, оставляли его, и он еле добирался до дому.
Однажды среди дружков Павла оказался Михаил Викторович Курносов. Подсел он к Мальцеву шумно, с анекдотиком про то, как черти трудились в аду. Широкоплечий, плотный, с смеющимися голубыми глазами, он сразу привлек внимание обитателей пивной.
- Тетя Паша! - крикнул Павел. - Еще по кружечке на брата!
Тетя Паша нацедила пива, поставила кружки на стол.
- Может быть, хватит? - для приличия сказала она Павлу и чинно стала за стойку.
Павел пододвинул кружку новому знакомому:
- Пей, братишка, да вспоминай добрым словом Пашку Мальцева-евпаторийского.
Курносов поднял кружку со словами:
- Выпьем за его величество Павла-евпаторийского.
- Выпьем!
Выпили. Закусили воблой. Закурили. Посидели. Павел, посмотрев на Михаила Викторовича, как бы между прочим спросил:
- Откуда ты? Что-то впервой вижу…
- Наконец-то. Я думал сразу спросишь: кто, мол, такой в мою компанию затесался?
- А ты это здорово про чертей-то в аду загнул. Смешно. - Павел помолчал и снова с вопросом: - Так скажи все же, кто ты будешь? - Вгляделся внимательно, заволновался: - Постой, постой. Что-то знакомое в тебе есть. Не Михаил Викторович Курносов?
Собеседник улыбнулся:
- Он самый. Во весь рост, при всех положительных качествах и недостатках.
- Известнейший летчик! Дай я тебя поцелую, дорогой мой Михаил Викторович! - растрогался Павел. - Так вот ты какой, Михайло Курносов. А я-то гляжу - будто видел где-то этого человека. Догадался - на портретах видел. Молился на тебя, когда мальчишкой был. Думал - вот с кого надо брать пример. На Север, в пургу, в мороз не побоялся на драндулете летать. Снял со льдины бедствующих людей… Какими судьбами к нам? - немного утихнув, спросил Павел.
- Длинная история, - отмахнулся Михаил Викторович. - Давай рассчитаемся да пойдем на воздух. Сколько с нас? - спросил Курносов тетю Пашу.
