Борис Сопельняк - Солдат по кличке Рекс
— За что обижаете, товарищ капитан? Махнулся честь по чести. Вальтер, сами понимаете, пилотки стоит.
— Верно, стоит. Ты, кстати, переоденься.
— Само собой. Не в хромовых же сапогах ползти за «языком».
Как только набежали тучи, трое разведчиков скользнули за бруствер и растворились в темноте. Прошел час… второй… третий… Все так же методично взлетали ракеты, время от времени постукивал пулемет. Вдруг загремели гранаты, суматошно затрещали автоматы.
Вскоре в траншею ввалились трое. Двое наших, третий — немец с кляпом во рту.
— Где Мирошников? — спросил Громов.
— Прикрывает. Этого взяли без шума: он от пулемета до ветру отошел. А тут, как назло, ракета. Второй номер заметил и открыл огонь. Ефрейтор велел тащить немца, а сам принял бой.
Пленному развязали руки, вытащили кляп.
— Перестарались, ребята, — вздохнул Седых. — Мертвый немец-то.
— Как это мертвый?! Мы его легонько прикладом по кумполу.
— Я же говорю, перестарались, — снова вздохнул Седых. — Не учли, что он без каски, вот и проломили башку.
Потерять «языка» — для разведчика позор. Обычно с ним обращаются бережно, в перестрелке прикрывают, когда попадают на минное поле, первым всегда ползет разведчик. А тут — все было в норме, и на тебе! — не уберегли. Парни совсем расстроились, досадливо крякали, прятали глаза. Да и Мирошников что-то задерживался.
— Придется искать, — вздохнул Громов. — Видно, его зацепило. Отлеживается где-нибудь. Пойдут четверо, — приказал он. — Ищите в воронках и овражках. Если жив, на открытом месте не останется.
Два часа ползали по ничейной земле разведчики и вернулись ни с чем. Громов снова послал их на поиски. До рассвета оставалось совсем немного.
— Черт, потеряем парня! — нервничал капитан. — Забился куда-то. Может, сознание потерял. Придется рискнуть. Седых! — позвал он. — Принеси какую-нибудь вещь ефрейтора, сапог или пилотку.
Седых принес офицерскую гимнастерку, в которой Мирошников красовался перед связистками. Когда ее дали понюхать Рексу, у того сразу поднялась шерсть на загривке.
— Ничего не поделаешь, — успокоил Громов. — Знаю, не очень-то его любишь, но надо искать. Нюхай, Рекс, нюхай!
Что там нюхать! Рекс уже все понял. И когда хозяин скомандовал «Ищи!», он прыгнул через бруствер и пропал в темноте. Рекс сразу взял след и помчался в сторону немецких окопов. Как только взлетала ракета, Рекс замирал, прижимал уши и втискивался в какую-нибудь ложбинку. Потом — бросок. И снова сливался с землей.
Вскоре по ноздрям шибанул запах человека. Рекс насторожился: нет, не тот, который ему нужен. Обошел пулеметное гнездо и тут же взял след ефрейтора. Теперь к ненавистному запаху добавился запах крови. Раз пахнет кровью, значит, человеку плохо — это Рекс знал хорошо. Он спешил. Но след уводил все дальше и дальше, куда-то в сторону болота.
Метров через триста Рекс наткнулся на тряпку. Обнюхал. Поднял — та самая пилотка, в которой он последний раз видел ефрейтора.
Когда Рекс добрался до болота, Мирошников уже наполовину затонул: из трясины виднелись только голова да плечи. Очнулся от резкой боли в затылке.
— Нет, гад, не возьмешь! — прохрипел он. — Живым не дамся!
И потянулся к автомату. Цап! Щелкнули зубы, и Рекс перехватил руку. Мирошников окончательно пришел в себя. Он сразу узнал Рекса и решил, что уж теперь-то ему конец: хватанет за горло, и все.
— Ну и пусть, — вяло решил он. — Главное, не достаться фрицам. Для того и забрался на болото. К своим все равно не выбраться. Когда пулеметная очередь прошивает живот, тут уж…
Мирошников снова потерял сознание. Как ни мал и легок ефрейтор, Рексу пришлось изрядно повозиться, чтобы вытащить его из трясины. Потом оп передохнул и потащил ефрейтора волоком.
Когда разведчики, потерявшие надежду найти товарища, возвращались к своим, почти у самых окопов они наткнулись на обессилевшего Рекса и ефрейтора Мирошникова. Тот был в полном сознании, но бойцы решили, что горячка уже началась: ефрейтор просил прощения у Рекса и, не дождавшись ответа, говорил, что все, мол, правильно: ни одна собака никогда его не простит, и вообще не стоило Рексу возиться с таким врагом собачьего рода, каким был он, Санька Мирошников.
Разведчики положили его на плащ-палатку и понесли к окопам. Мирошников все говорил и говорил, а руки его крепко прижимали к животу красную пилотку.
… Когда операция была позади и доктор Васильев пообещал, что Санька будет жить, капитан Громов облегченно вздохнул и поплелся в свой блиндаж. Рекс ждал его у входа. Глаза воспалены, морда заострилась, бока запали, шерсть потускнела.
— Да-а, — вздохнул Виктор, — достается тебе, Рекс. Паек отрабатываешь честно. Ладно, пойдем вперед, отдохнешь. Пристрою тебя около медсанбата, будешь раненых охранять. А мне в наступлении не до тебя. Извини, конечно, — потрепал его уши Виктор, заметив, что Рекс насторожился, — но разлучиться нам придется. А теперь давай отдыхать.
Два дня прошли спокойно. А на третий случилась беда. Побывав у Мирошникова, Виктор выходил из палатки медсанбата, и вдруг его остановил бледный, взволнованный Васильев.
— Беда, Витя, — глухо сказал он, даже не пытаясь совладать с прыгающими губами. — Большая беда.
— С кем? — почему-то шепотом спросил Громов.
— С Машей. Пропала она. Бесследно.
— То есть как пропала? Куда может деться живой человек, да еще в тылу? Немцы, конечно, шныряют — им «языки» тоже нужны, но сюда им не добраться.
— Немцы тут ни при чем, — поморщился доктор. — Она сама. Куда-то сбежала. Черт побери, и я, лопух старый, ведь догадывался, а молчал! Что стоило поговорить с человеком?! Может, и помог бы. Под трибунал пошел бы, а помог!
— Стоп! — взорвался Виктор. — Что ты мелешь? Какой трибунал? О чем догадывался? Чем мог помочь? Говори! — рявкнул Виктор.
— Не ори, — снова поморщился доктор. — Оба виноваты. Но прежде всего — ты! Сколько ты не видел Машу?
— Дней пять-шесть…
— И она ничего не говорила?
— Если ты о письмах с Урала, то я даже не намекал! Решил, что не время.
— А как она выглядела?
— Нормально. Только пошатывало ее. И малость бледная. Сказала, от недосыпа. Я сам такой. Забыл, когда ночью спал.
— М-да… А ты знаешь, что в аптечке медсанбата пропала хина?
— А-а, догадался! Где же это она в такую жару подцепила малярию?
— Да не малярию, а тебя, дурака! — взорвался доктор.
Виктор умолк.
— Т-ты хочешь сказать… — боясь своей догадки, наконец, выдавил он.
— Да, я хочу сказать, что Маша беременна. И не на первом месяце. В ее положении — это трагедия.
— Какая трагедия?! Это же прекрасно! Я не раз предлагал ей жениться, то есть выйти замуж, не раз предлагал уехать в тыл, а она свое: сейчас, мол, война, сирот и так много.
— Она права! — жестко сказал доктор. — Но я не об этом. Подумай: ты можешь погибнуть в любой момент, дома у нее — муж, который, конечно же, ее бросит. Значит, ребенок будет незаконнорожденный. Ты хоть представляешь, что значит быть матерью-одиночкой? А каково ребенку с прочерком в графе «отец»?
— Почему одиночкой? Я же вот он. Я жив.
— Пока — жив. И вообще, не о тебе речь. Куда она ушла? Куда может уйти женщина в таком положении?
— Как это куда? К врачу, конечно!
— К врачу?… Во-первых, в округе на триста километров ни одного гинеколога. А во-вторых, за такие дела — трибунал! В тылу и то за аборты судят, а тут и подавно.
— Погоди-погоди, — нахмурился Виктор. — Кажется, я начинаю догадываться. Ты только скажи: без врача ей не обойтись? Другого выхода нет?
— Нет.
— Тогда она будет искать какую-нибудь бабку.
— Где ее возьмешь, эту бабку? Бабки живут в деревнях, а тут сплошные доты и дзоты.
— Нет, Коля, одна деревенька есть. Четыре избенки осталось, но люди там живут. Не знаю, как насчет бабки, но, кроме как в Глаголевку, идти некуда. По дороге туда километров тридцать, но можно и напрямую. Все! Я знаю, что делать. Рекс, ко мне! Нужно что-нибудь понюхать. Ага, платок!
Виктор достал вышитый крестиком платочек, который Маша подарила ему на прошлой неделе, зажал Рексу пасть и сказал: «Нюхай!» Рекс втянул сладковато пахнущий воздух и вильнул хвостом.
— Порядок, запах взят! Теперь — вперед. Догнать! Догнать и охранять! Рекс, миленький, шагу не давай ступить. Сторожи и никого не подпускай!
Пускать собаку без ошейника — опасное дело, ведь каждая дрессированная собака знает, что в этом случае ей предоставлено право выбора, что делать с человеком — облаять, задержать, покусать или разорвать в клочья. Но другого выхода не было. К тому же Виктор верил в Рекса: зубы он пускает в ход только в случае сопротивления, а у Маши хватит ума не сражаться с собакой.
Рекс покрутился у палаток — следа нет. Потом начал бегать все расширяющимися кругами, пока не замер, вскинув морду.
