Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд
Генгенбах хотел послушать сводку последних новостей, чтобы сделать соответствующие выводы перед отъездом. Через полтора часа за ним должен был зайти Зеехазе.
«В бою под Аахеном больших изменений в обстановке не произошло…» Это сообщение уже не интересовало Генгенбаха, но следующее насторожило его: «На участке между Будапештом и Токаем русские войска со вчерашнего дня заметно сбавили темп наступления. Большевики потеряли…»
В дополнительной сводке вермахта говорилось: «В районе восточнее Будапешта соединениям сухопутных войск и войскам СС удалось, несмотря на превосходство противника в живой силе, отбить все попытки…»
«Чёрт возьми! — подумал Генгенбах. — И как раз в это пекло мы лезем. Хотя, кто знает, быть может, именно там и будет легче перейти линию фронта».
Своего денщика обер-лейтенант отпустил на педелю в отпуск, и теперь его замещал ефрейтор Майснер, поэтому Генгенбах надеялся, что его никто не станет искать, что его исчезновения некоторое время просто не заметят.
Снаружи хлопнула дверь.
«Наверняка это Майснер принёс ужин из полевой кухни», — подумал Генгенбах.
Без стука открылась дверь, и кто-то вошёл в бункер. Удивлённый обер-лейтенант повернулся к двери. На пороге стоял капитан в каске, за ним виднелись два жандарма.
— Обер-лейтетант Генгенбах, вы арестованы за попытку совершить преступление. Наденьте шинель и следуйте за мной, не привлекая к себе внимания! — строго произнёс капитан.
Оба жандарма продолжали стоять возле капитана, держа в руках пистолеты.
Капитан взял в руки ремень с кобурой, принадлежащий командиру батареи, достал из кобуры пистолет.
Не отдавая себе отчёта, Генгенбах надел на голову фуражку и снял с крючка шинель.
В проёме двери он увидел фигуру Альтдерфера.
Правое колено у Генгенбаха нервно подёргивалось, когда он отдавал честь офицеру, который остался в бункере. Он не смотрел ни налево, ни направо. Ему казалось, что его участь окончательно решена.
Генгенбах попытался собраться с мыслями.
«Клазен — начальник штаба. Не может быть, чтобы он ничего не знал о готовящемся аресте. Ему было совсем не трудно предупредить меня, но он этого не сделал, — значит, он вторично совершил предательство».
Генгенбаха посадили в машину и повезли в неизвестном направлении.
Обер-лейтенант Науман, получив приказ, принял батарею утром 28 ноября. Спустя час после прибытия на батарею он приказал построить весь личный состав и сообщил, что Генгенбах неожиданно выехал в длительную командировку. О времени его возвращения он предусмотрительно умолчал.
— Тот, кто любит железную дисциплину, может у меня добиться многого, — заключил свою речь перед солдатами Науман.
За несколько дней до того, как они решились перейти на сторону Советской Армии, Эрвин Зеехазе спросил Генгенбаха:
— Скажи, тебе нелегко далось такое решение?
— Теоретически — нет.
«А теперь вот взял да и бросил нас на произвол судьбы. И я тоже хорош: так ошибиться в человеке… Длительная командировка… Что это за штучки? Нужно будет поговорить с Мюнхофом, возможно, он знает какие-нибудь подробности», — думал Эрвин.
Сославшись на необходимость получить запасные части, Зеехазе поехал в штаб дивизиона, где и разыскал Мюнхофа.
Сегодня утром Альтдерфер вызвал меня к себе и сказал, что мы вместе с Клазеном должны выехать в Будапешт, — начал рассказывать Мюнхоф. — «В Будапешт?» — удивлённо спросил я его. «Да, — ответил он. — Вы будете допрошены по делу Генгенбаха как свидетель. Вы и обер-лейтенант Клазен». — «По делу Генгенбаха как свидетель?» — «Да-да. Вы ведь в августе были в Нормандии, не так ли? Ну вот видите; В то самое время, когда Генгенбах вместе с вами и вахтмайстером Линдеманом выбирался из котла окружения. Об этом вас и будут спрашивать».
— А где же находится сам Генгенбах? — спросил Зеехазе.
— Этого я не знаю.
— Возможно ли, что он вовремя смылся?
— Возможно.
— А обо мне Альтдерфер не спрашивал? — поинтересовался Зеехазе.
— Нет.
— А что сказал Клазен?
— Он пришёл ко мне вскоре после этого разговора. Пришёл и спросил: «Командир с вами уже разговаривал?» Я кивнул. Он полагает, что мы должны заранее договориться. Меня во время освобождения Генгенбаха не было в городе. Они же сидели в автомашине и, следовательно, не имеют к этому никакого отношения. Короче говоря, никто из нас точно не знает, где был Генгенбах после обеда двадцатого августа.
— Я тогда сказал Клазену, что приведу Альтдерфера. — Зеехазе почесал затылок.
— Об этом мы не говорили.
— Ты же знаешь, что я тогда вздул Генгенбаха.
— Да, Линдеман рассказывал мне об этом.
— Любопытно то, что меня никто не хотел держать возле себя.
Мюнхоф пожал плечами.
Зеехазе вернулся обратно в Банкеши. Интересно, стрелял Генгенбах в Альтдерфера или нет? Он допускал и то и другое и был опечален тем, что слишком мало знал о своём исчезнувшем союзнике, чтобы правильно судить о нём. А как ему помочь? Чем? Кто все эти сети плетёт? Нет никакого сомнения: сам Альтдерфер. А если это так, то нужна пойти к нему и сказать: «Это я выручил тогда Генгенбаха». А потом я могу искать скромное местечко для своего погребения. К тому же Генгенбаху всё это нисколько не поможет. Мюнхоф, прощаясь, сказал мне: «Скоро нашу дивизию перебросят на Западный фронт. Но до этого Альтдерфер, Клазен и сам я должны будем съездить в Будапешт и дать там показания по делу Генгенбаха…»
Голова у Зеехазе шла кругом: неужели ему в одиночку придётся переходить на сторону красных? Однако прежде, чем решить этот вопрос, он должен всё разузнать о своих товарищах.
Картины местности менялись с калейдоскопической быстротой. Сначала промелькнул силуэт железнодорожного моста у Комарома, под многочисленными опорами которого неслись мутно-жёлтые воды Дуная. Затем епископский собор в Эстергоме и громада дворца на горе над дорогой, длинный остров посреди реки. Потом остроконечные шпили соборов Будапешта, перекрашенные в серый цвет, чтобы вражеские бомбардировщики не могли разбомбить исторические памятники. А что же люди?
Мысленно Генгенбах вернулся в Банкеши. Когда мотор машины, на которой его увозили, взревел, Генгенбах сразу помрачнел. Он почти не замечал, через какие города и населённые пункты его везли. Вспомнил он о них только первого декабря, после того как ему зачитали приговор, после чего его повезли по направлению к Австрии.
Везли его быстро по берегу Дуная, второй по величине реки Европы.
Временами над Дунаем появлялись самолёты с красными звёздами на крыльях, которых никто ничем не мог отогнать.
«В нескольких километрах севернее Комарома остался Эрвин Зеехазе. Интересно, что он обо мне сейчас думает? Утром он наверняка узнает о моей незавидной участи. Вот и к Дьёру подъезжаем. — Машина резко затормозила на избитой снарядами улице. — Государственная граница проходит по северному берегу озера Нейзидлер. Будто свастика может украсить границу».
Далее дорога шла на Вену. Домой, в рейх, но домой ли?
В Штутгарте двое молчаливых охранников, сопровождавших Генгенбаха, сдали его на ночь на гауптвахту в городскую комендатуру, а сами начали бесцеремонно интересоваться у жителей местной обстановкой.
Задолго до восхода солнца охранники забрали Генгенбаха с гауптвахты. Когда он очутился на улице незнакомого ему города, ярко светило зимнее солнце. В голове, как ни странно, всё ещё роились мысли о Будапеште, и лишь потом он подумал о гауптвахте, вспомнил, что первым делом его подтяжки и содержимое карманов исчезли в специальном ящике. Остался в памяти ещё и половник чуть тёплого супа-баланды.
На допросе Генгенбаху показали увеличенную групповую фотографию, в центре которой был генерал Круземарк с бокалом вина в руке. Он был единственным, кто не снял фуражки. Слева от генерала улыбающийся Альтдерфер, рядом с ним циник Науман. Ещё левее обер-лейтенант Рудольф и адъютант командира полка капитал фон Грапентин. Лица у двух последних серьёзные. Их уже нет в живых: Рудольфа разорвало бомбой, а Грапен-тина застрелил в Нормандии штурмбанфюрер CС Дернберг.
Справа от Круземарка — лейтенант Тиль и Генгенбах. Их головы почти соприкасались. Обер-лейтенант Энзельт сфотографировал их всех в сорок четвёртом году на террасе старинного замка в Южной Франции.
— Эта фотография будет фигурировать в деле как компрометирующий материал, — пояснил председатель трибунала. С усталым лицом адвокат, шея которого болталась в чересчур широком вороте кителя, а ноги — в широченных голенищах сапог, лишь пожал плечами и молча кивнул.
Председатель трибунала твёрдым голосом продолжал:
— Письменные показания двух военнослужащих танковой дивизии СС «Дас рейх» также приобщены к делу. Я позволю себе зачитать их. — И он прочёл: — «Двадцатого августа тысяча девятьсот сорок четвёртого года один артиллерийский офицер, находившийся вместе с другими в фалезском котле, у высоты с отметкой «сто девяносто два», произвёл два выстрела по пехотному офицеру, которого он назвал капитаном Альтдерфером. Обе пули попали в грудь капитану. Преступник был схвачен, отдан под суд военного трибунала и приговорён штандартенфюрером Хельмесбергером к смертной казни, однако приговор приведён в исполнение не был по причине артиллерийского обстрела со стороны противника. Солдаты бросились в укрытие, а штандартенфюрер был убит. Внимательно рассмотрев предложенные мне фото, твёрдо заявляю, что вижу на нём преступника, он стоит слева». Далее, как положено по форме, следуют соответствующие подписи. — Председатель трибунала пошелестел своими многочисленными бумагами и продолжал: — Второе заявление содержит примерно такое же сообщение. Имеет соответствующие подписи, скреплённые печатью танковой дивизии СС «Дас рейх». Приобщаю оба показания к настоящему делу.
