Борис Тартаковский - Квадрат смерти
— Гляди-ка, Иван, под самые жабры…
И на этот раз батарея выходит из боя без урона.
Во время обеда Молодцов говорит своему лейтенанту:
— А Здоровцев сегодня именинник у нас, товарищ лейтенант. Сорок лет исполнилось…
— Что ж вы молчали! — улыбается Семен. — Ну, от души поздравляю. Пусть вам, товарищ Здоровцев, еще многие годы сопутствует такая удача, как сегодня.
Семен намекает на сбитый «юнкерс». Но именинник, лукаво улыбаясь, протестует:
— Что вы, товарищ лейтенант! Если по мне — то буду доволен одним годом. Душа по неводу тоскует.
И все вокруг начинают гадать, как это было уже не раз, сколько продлится война — год или два, и желают имениннику, чтоб свою сорок первую годовщину он отметил хорошим уловом на Одере. Только еще вопрос, есть ли в Одере красная рыба, как под Геническом?
Вечером, когда вахта обычно самая спокойная, врач Язвинский обязательно вспоминает о «требованиях гигиены», как он говорит. Высокий, чуть сутулый и, можно сказать, стеснительный человек, лейтенант медицинской службы становится совершенно нетерпимым, когда дело касается чистоты и здоровья людей на батарее. Это особенно проявляется в банные дни, когда кое-кто пытается избежать мытья морской водой.
— Что поделаешь, — вздыхает Язвинский, — если у нас не хватает пресной воды не только для мытья, но даже для борща… Прикажете ходить немытыми?
И, уже улыбаясь, напоминает:
— В здоровом теле — здоровый дух!
Конечно, умываться морской водой, в которой даже мыло не мылится, занятие не очень приятное, но даже после такой бани нет большего удовольствия, чем сидеть, лениво расслабив натруженное за день тело, и болтать с товарищами в кубрике у горячей чугунной «буржуйки», подбрасывая уголек или дрова, в зависимости от того, чем богата боцманская служба.
Вечером, после бани, Молодцов и Здоровцев затевают разговор о том, почему дети рыбаков здоровее городских ребят. По мнению Молодцова, дело в том, что в рыбацких поселках дети с малых лет занимаются физическим трудом, едят здоровую пищу и купаются в море, не глядя на погоду.
И каждый в кубрике вспоминает свое детство. У Виктора Самохвалова оно прошло в Ейске, на Азовском море; еще подростком, помогая отцу кормить большую семью, Виктор стал ходить на катере, неся матросскую службу.
Выясняется, что и Иван Тягниверенко, родом с Херсонщины, еще мальчишкой стал заботиться о семье, подсобляя в меру своих сил днепровским грузчикам.
— Да, время было нелегкое, в стране разруха после гражданской войны, — говорит Тягниверенко, — но все верили, что скоро будут жить хорошо. Вот и работал каждый, не жалея сил.
Так воевал и сам Тягниверенко: бесстрашно, не жалея сил.
Слушая Здоровцева, Тягниверенко, Самохвалова, Семен невольно вспоминает смерть отца — старого солдата, свое сиротское детство в Житомире, безногого деда и слепую бабушку, за которыми ухаживала мать, разбойничьи вылазки мальчишек на Тетерев… Потом припоминается московский детдом, где в жизнь подростка вошел первый друг — грек Жорка, и переживания по поводу выхода старшей вожатой Нади Лапшиной замуж за артиллериста, и сердечную доброту дяди Коли, научившего не только токарничать, но и не бояться трудностей в достижении цели.
Теперь все в прежней жизни, даже трудные дни, кажутся удивительно светлыми. Тем более ненавистным становится враг, нарушивший эту жизнь. Так думает Семен.
Михаил Бойченко почти всегда несет вахту одновременно с Тягниверенко на одной и той же зенитной батарее. Во время боя они понимают друг друга без слов, по одному взгляду. Но внешне и по характеру это разные люди. Тягниверенко, великолепный наводчик, быстрый, смекалистый у пушки, выглядит тихим, даже стеснительным на берегу или в кубрике. Скромный, невысокого роста крепыш с конопатинками на круглом лице, он редко вступает в веселое словесное состязание.
Совсем иной человек Михаил Бойченко. Худощавый, довольно высокий человек, с узким лицом, на котором выделяются крепкий, слегка выдвинутый подбородок, тонкий нос и лоб с залысинами. Действия его быстры, реакция на звук, движение самолетов, на цвет — мгновенная. По одному звуку Бойченко точно может назвать принадлежность и тип любого самолета, а язык сигналов на море для Бойченко — открытая книга. Не случайно Михаил закончил школу сигнальщиков в Севастополе с высшей оценкой. Он самый зоркий и опытный сигнальщик на батарее. А по характеру Михаил напоминает Александра Лебедева.
Такая же острая наблюдательность, и удивительная способность быстро отзываться на все, что происходит вокруг, и бесстрашие, и замечательная способность подмечать все смешное.
С воспоминаний о прошлой мирной и счастливой жизни в кубрике, у горячей печки, где потрескивают дрова или уголек, разговор обязательно перекидывается на события близкие, недавние, сегодняшние.
— Нас потопить нельзя, — уверяет Лебедев. — Сами захотим затопить отсек, так не сможем…
Бойченко немедленно подхватывает шутку:
— Куда фрицу потопить нас! Ему в неподвижную цель не попасть, а то в наш быстроходный корабль…
Лебедев с подчеркнутым уважением к собеседнику спрашивает:
— Это почему же наша «Коломбина», уважаемый Михаил Сергеевич, быстроходный корабль? Поставлены как будто на бочки.
— Эх, товарищ Акробат! — продолжает Бойченко разыгрывать шутку. — Идя в атаку, фриц чего пуще всего боится, а?
— Ясно чего — вызвать огонь на себя.
— И заходит с носа или кормы. Верно говорю?
— Святая правда. Ох и не терпит же, ирод, нашего огонька, — басом подтверждает Молодцов.
— А что получается? — продолжает Бойченко. — Зайдет фриц слева — огонь, справа — то же самое, с кормы — еще хуже и с носа одинаково. «Коломбина»-то наша квадратная. Вот ему и невдомек, где нос, где корма, и кидает бомбы в воду. А начальству докладывает: «Очень, герр генерал, подвижная цель. Все время маневрирует…»
Эта шутка приживается, и когда позже стрельба ведется то с одного, то с другого борта, моряки говорят:
— Маневрируем…
Но сейчас в разговоре наступает пауза, как это нередко бывает, когда день прошел в бою, душа радуется передышке, и Саша Лебедев проводит чуткими пальцами по струнам гитары.
Поют разное — и балладу о неизвестном моряке, что «бессмертен в вечной были о героях и боях», и морские песни. Но больше всего трогают слова о родном Севастополе, хотя они написаны бог весть когда.
Как под грохот гранат,Как сквозь пламя и дым,Под немолчные тяжкие стоныВыходили редуты один за другим,Грозной ратью росли бастионы…
Голос у Саши негромкий, а взор задумчивых серых глаз устремлен в далекую даль. Но постепенно голос крепнет, лицо становится суровым. Кажется, сейчас старшина второй статьи сам поднимется врукопашную на невидимого врага.
И все это переплетается с сегодняшним днем, и с тем, что рассказывал о последних событиях на фронте комиссар Середа, и с тем, о чем говорили молодые лейтенанты с матросами и старшинами, и с тем, наконец, к чему они все готовы ежечасно.
Кто сбил «мессер»?
Новый год приносит радостную весть. Во время утренней политинформации комиссар Середа сообщает о высадке десанта в Керчи и Феодосии. Вот, оказывается, почему стало тише в Севастополе: враг вынужден заткнуть прореху на востоке.
Затишье используют для отдыха, приводят в порядок хозяйство батареи.
Старшина погреба Алексей Сокара докладывает командованию, что осталось несколько шрапнельных снарядов. В отличие от гранат, как называют обычный 76-миллиметровый снаряд, шрапнель дает не черный, а белый разрыв. Семен решает при первой же стрельбе израсходовать эти несколько снарядов, чтобы они не «путались» в его хозяйстве.
Однажды под вечер Лебедев замечает одинокого «мессера». Видно, самолет возвращается на аэродром и случайно попадает в зону береговых батарей. Они открывают огонь. «Мессер» бросается в сторону и попадает в квадрат плавучей батареи. Вытянув шею, весь в ожидании, Семен резко взмахивает рукой:
— Левый борт… шрапнелью три снаряда… Залп!
Самолет уходит низко, на «малых углах места», как говорят артиллеристы, и скоро пропадает из виду. Семен очень огорчен. Когда же Николай высказывает предположение своего старшины Самохвалова, следившего за боем как болельщик, что «мессер» все-таки подбит, Семен посылает обоих к черту.
Утром Семена вызывает Мошенский.
— Товарищ лейтенант, возьмите шлюпку и отправляйтесь на аэродром к командиру авиаполка. Он просит выслать к нему командира батареи среднего калибра.
Вероятно, Мошенский знает, чем объяснить этот неожиданный вызов, но Семен не решается спросить. И потому что старший лейтенант не любит лишних разговоров, и потому что опасается, как бы он не заговорил о вчерашней неудаче.
