Николай Стариков - Офицер особого назначения
Теперь конюшня пустовала. И только въевшийся во все поры постройки сверху до основания характерный конский I запах напоминал о недавних ее обитателях. Подумалось: «Вот где засаду он может мне устроить». И тут в противоположном полутемном конце сооружения Зина увидела фигуру скотника, быстро скрывшуюся в проеме двери. Пробудился прямо-таки инстинкт охотника, когда он видит дичь, которая то появляется, то исчезает. Зина пробежала довольно длинную конюшню по мягкому настилу. Платок сбился, мешали полы пальто. Запыхавшись от быстрого бега, преследовательница укрылась за дверью с выбитой посредине доской. Митрофан, сгорбившись, приближался к скотному двору. Не спеша открыл дверь и вошел в сторожку, неказистый саманный домик в десятке метров от хлева для скота. Зина бросилась к его раскрытым воротам, попыталась спрятаться за широкой дверной коробкой. И внезапно услышала за спиной недобрый грубый голос:
— Это опять ты, красивая сучка?
Страх мгновенно сковал тело. С раскрытыми от ужаса глазами, безвольно опущенными руками она затравленно смотрела на скотника. Мелькнула тормозящая волю мысль: «Это конец!» И тут же вспомнила где-то прочитанное изречение: «Появись у страха запах, он был бы отвратительным». И добавила от себя: «Как в этом хлеву». Шутка несколько сняла скованность, но сердце продолжало бешено колотиться.
— Зачем следила за мною? — Колючим взглядом Митрофан уперся в мое лицо, — рассказывала Зина. — Не поборов до конца страх, я молча смотрела на него. В этот момент вспомнила про револьвер, прижала руку к левой стороне груди. Оружие оказалось на месте, стало спокойнее. Но движение руки заметил скотник. Зажатым в кулаке камнем он ударил меня по голове, сбил с ног. А потом перетащил на охапку соломы.
Дальше вы сами все видели, — закончила рассказ Зина.
— Сейчас-то как себя чувствуешь? — спросил Николай Дмитриевич.
— Нормально, лишь голова побаливает. Я упала там, в сарае, скорее с испугу, отключилась от страха и каким образом Митрофан завладел моим револьвером, не помню.
— Дитю все это не повредит?
— Не должно бы.
— Возьми свой револьвер, возможно, еще пригодится.
— Нет, Толя. Спасибо! Мне это смертоносное устройство уже не понадобится. Передай его Сергею как мой подарок, если встретишь. В его постоянно опасной жизни револьверчик еще может оказать добрую услугу.
Дальше ехали молча. Анатолий восторженно смотрел на Зину. Она чувствовала взгляд, слегка смущалась, но были приятными его внимание, близость сильного мужского тела. Очень хотелось повернуться к нему лицом, улыбнуться влюбляющей в себя улыбкой, посмотреть в его глаза неотразимым взглядом. Она знала, как действуют на мужчин ее чары. Но рядом был отец Сергея!
На полной скорости «студебекер» влетел в Михайловку. Разбрызгивая в стороны лужицы, распугивая кур и дремавших на выглянувшем солнце собак, автомашина проскочила по центральной улице к дому Зины.
Расставание было недолгим. Со слезами на глазах Зина поцеловала Николая Дмитриевича в щеку. Расстроенный шофер стал рыться в ящике с продуктами. Анатолия Зина поцеловала в губы. Он тоже не остался в долгу и, крепко обняв, троекратно расцеловал. Платок с головы Зины свалился на плечи, рассыпались пряди темных волос. Николай Дмитриевич заметил довольно нежное расставание молодых людей, но расценил это как дань благодарности за помощь. Он передал недавней попутчице пару больших банок американской тушенки, палку копченой колбасы, высыпал в карман три горсти сахара. Анатолий пообещал написать. На том и расстались.
Солнце клонилось к западу, подмораживало, когда командир роты прибыл в свое подразделение. Заместитель доложил, что подчиненные хорошо отдохнули, техника подготовлена к форсированному маршу.
После короткого ужина Николаю Дмитриевичу был отпущен один час для отдыха, затем Шведов приступил к вытягиванию ротной колонны на грейдер направлением на Серафимович.
Зина стояла возле окна, смотрела на опустевшую улицу, и непрошеные слезы туманили глаза. Только что здесь были милые сердцу люди, которым, возможно, она обязана жизнью, дышала с ними одним воздухом. Теперь опять одна. Всплыл в памяти образ Анатолия, его полный восторга взгляд, теплые губы, и нежные чувства заполнили ее женское существо. Но сразу же внутренний голос строго спросил: «Зачем?»
И тут неожиданно ощутимо шевельнулось что-то в животе. Зина замерла, прислушалась. Еще раз, но послабее, толчки повторились. Это одновременно испугало и обрадовало. Сразу забылись пришедшие не к месту чувства к Анатолию. Осталось лишь одно, впервые возникшее особое, материнское беспокойство за жизнь того, кого носила в себе. Уже ничего не значили недавние переживания и страхи. «Слава богу, удачно закончилась глупая авантюра с выслеживанием Митрофана». Она с содроганием вспомнила подробности происшествия в вонючем хлеву.
«Ведь обе жизни можно было погубить. Сколько глупостей делает человек на жизненном пути!» — мелькнула запоздавшая мысль.
Пришла с работы Клавдия Сергеевна. Обрадовалась благополучному возвращению дочери. Зина рассказала о событиях минувшего дня.
— Странные, непродуманные поступки, — так оценила мать поведение дочери во время поисков документов.
После рассказа о полученном ударе камнем по голове Клавдия Сергеевна расплакалась.
— Надо немедленно заявить в милицию!
— Что ты, мама, я же в него стреляла. Возможно, тогда мой поступок был оправдан, но объясняться придется долго.
— Не страшилась идти крадучись за скотником?
— Мне сначала интересно было проследить, куда он пойдет. Страха не испытывала. Револьвер находился в полной боевой готовности. Плохо сделала, что не взяла его в руку. Все было бы иначе.
— Как же он сумел оказаться раньше тебя в сарае?
— Ума не приложу.
— Это твоя невнимательность, упрощенный взгляд на жизнь.
— В следующий раз буду бдительнее, — пошутила Зина.
— Дай-то бог, чтобы ты за ум взялась.
— Мама!
— Хорошо, если события не скажутся худшим образом. Стрессы не всегда проходят бесследно для беременных. Давай я посмотрю твою голову.
— Постой, мама, я тебе еще не все сказала.
— Ну-ну? — озабоченно поинтересовалась Клавдия Сергеевна. — О плохом или хорошем?
— У меня сегодня впервые в животе шевельнулся Сережа!
— Ты хочешь сказать, дал признаки жизни ребенок? — Да!
— И ты уже успела дать ему имя?
— Об этом я много раз думала. Но сегодня как-то само собою получилось, в мыслях так его назвала.
— Какие ощущения? Когда? В сарае?
— Нет. Только что, дома.
— Придется тебя всю с ног до головы осматривать. Больше ничего не было? Поясница не болит?
— Лишь голова побаливает.
И вновь все невзгоды и тревоги отошли куда-то за стены дома. Женская, материнская тема вытеснила их без остатка. Новая жизнь требовала к себе внимания и заботы.
Ровно, без рывков двигалась воинская колонна по накатанному грейдеру. Справа вдоль реки Медведицы серой стеной стоял лес, слева простиралась белая равнина с перелесками, большими и малыми казачьими хуторами. Донские просторы!
Анатолий перестал смотреть на окружающий ландшафт, углубился в свои мысли. Перед глазами был образ Зины. Из памяти не уходили ее прощальные слезы, тихие проникновенные слова. Она стояла на нижней ступеньке высокого крыльца, совсем беззащитная в своем длинном пальто, далеко не новых сапогах, сером пуховом платке на плечах. Только лицо, ненаглядное лицо оставалось ярким и красивым на темном фоне одежды. Вспомнились по-особенному мило приподнятые плечи, усталая улыбка, брошенный снизу вверх прощальный короткий взгляд, и неведомые ранее чувства охватили сердце.
«Сергей, Сергей! Друг ты мой любезный! Хотел мне рассказать о красивых женщинах, способных успокаивать душу. Похоже, мне придется делиться с тобою опытом, как они «успокаивают».
— Николай Дмитриевич, — обратился Шведов к шоферу, — что это вы сегодня такой молчаливый?
— Устал я, — откашлявшись, ответил отец Сергея.
— Проедем Серафимович, в хуторе Большом остановимся. Будем там, пока не выспишься. Не заболел ли — кашляешь?
— Нет. Это от долгого молчания.
VII
Оперативная группа Бодрова до Купянска не доехала. Эшелон выгрузился на безымянном разъезде глубокой ночью. Вновь прифронтовые районы, полная светомаскировка. Вокруг непроницаемая тьма. Видимость лишь на светлом фоне снега да от маячивших то тут, то там лучиков электрических фонарей. Но и они вскоре погасли. Никто группу не встретил, как и тех, кто следовал с ними в одном эшелоне.
До утра оставалось два-три часа. Пуржило мокрым снегом, «липучкой». Дежурный по «будке», как окрестил Вихров неказистое сооружение, служившее пристанищем для регулировщиков движения поездов, сказал, будто в километре от железной дороги есть небольшой хутор, там можно переждать ночь. Ничего не оставалось, как двинуться в указанную сторону гуськом. На всю группу имелся один автомат — у Вихрова. Он шел впереди, в двух десятках метров, иначе его можно было потерять, протаптывал колею, этим обеспечивал, по его выражению, безопасность колонны оперативников.
