Роман Кожухаров - Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»
– А ведь Штайм тоже служил в дивизии «Курмарк»… – проговорил Хаген, стряхивая с плеч и с рукавов землю.
Он машинально ощупал карман, куда положил солдатскую книжку, фотографию и половинку жетона.
– Да, я знаю… – сказал Ранг.
Он ответил не сразу. Ему на спину тоже здорово насыпало земли. Когда Ранг перевалился обратно лицом кверху, струйки земляных крошек пересыпались в складках его шинели, словно в песочных часах.
– У него был № 557… – добавил Готлиб.
– Да… верно… – оживился Отто.
Его почему-то удивило, что Ранг помнит номер убитого.
XXV
– Знаешь… Штайм мне как-то признался… – произнес Ранг. – Он признался, что знает наверняка, что его убьют и что свою Элизабет он больше никогда не увидит. Он почему-то вбил себе в башку, что если его убьют, то ей обязательно пришлют половинку его жетона. «Вот эту, видишь…» – твердил он и все тыкал мне пальцем в свой жетон. – «Номер 557. Понимаешь, Готлиб? Вот эту самую половинку. № 557. Это наш общий номер, ведь мы – муж и жена. Один номер на двоих. Эта половинка принадлежит ей. Ведь мы – две половинки… Как в старой легенде. Ты знаешь легенду о двух половинках?..»
– Он действительно так говорил? – переспросил Хаген, оглядываясь на труп Штайма.
– Это была его мысль… самая заветная… – произнес Ранг. – Ты не знаешь, эту половинку… ну, «смертного» жетона… Ее действительно могут прислать? Домой?..
– Не думаю… – поворачиваясь на спине, сплюнул в грунт Отто. – Кто будет возиться с пересылкой? Эти половинки наверняка оседают в какой-нибудь фронтовой канцелярии, где штампуют похоронные извещения. А оттуда домой уходит обычная бумажка с печатью.
– Бумажка… – эхом повторил Ранг. – Ну уж нет, Отто… Черта с два им, а не бумажка. Мы должны отсюда выбраться во что бы то ни стало… И собственноручно вручить этот жетон фрау Штайм.
– Пусть не обижается Рихард, упокой Господи его душу… Но, думаю, эту миссию почел бы за честь выполнить каждый солдат нашего батальона… – с горькой усмешкой произнес Хаген.
Готлиб согласно кивнул, и подобие улыбки на миг озарило его страдальческое выражение лица.
XXVI
Кровотечение вроде остановилось, но Готлиба теперь начинало лихорадить. Он стал поеживаться и дрожать, словно в ознобе.
– Да… У Штайма был талант рассказывать… – выговорил Ранг, бережно поправляя на перевязи свою раненую руку. – Я как будто знаю эту Элизабет сто лет… Знаешь, Отто, это, конечно, грешно… и Рихард слышит… Но она даже мне снилась… пару раз… Как в рассказах Рихарда… Только вместо него был я… На его месте, понимаешь? До войны я не успел завести девушку. Думал: накоплю денег, и вот тогда… Я работал в автомастерской. В Бад Залцшлирфе… Но деньги я тратил на пиво. И на пуф… В Бад Залцшлирфе был отличный бордель. Туда приезжали всякие толстопузые толстосумы согнать лишний вес и поправить свое ожиревшее здоровье… Знаешь, с хозяином мастерской мы часто ездили в Герсфельд. За запчастями… Ведь Штайм был из Герсфельда… Знаешь, ведь мы оба гессенцы… Я из Шлица. А Рихард – из Герсфельда. Я старше его на три года… Я вполне мог бы встретить Элизабет. И познакомиться с ней…
– Но ее встретил Штайм… – сухо проговорил Хаген и вздрогнул. Он будто опять почувствовал ледяной холод окоченелого трупа, когда прикоснулся пальцами к шее Рихарда в поисках его «смертного» медальона.
– Да… да… ты прав… половинки… – закивал Ранг. – Я бы очень хотел еще раз побывать в Герсфельде. Чтобы… чтобы… передать ей этот жетон…
Речь Ранга стала беспокойной и сбивчивой. Он как будто начинал бредить.
– Возьми… – Отто протянул ему флягу с водой.
Ранг приложился к фляге и долго, жадно пил.
– Ох… как горит… все внутри… – выговорил он, оторвавшись от горлышка и возвращая флягу. – Какая вкусная вода…
– Да, помнишь, мы не могли оторваться от этого родника… – отозвался Хаген, тоже делая несколько глотков.
Родник они нашли в траве вчера ночью, у самого края заграждений, когда только заступили в охранение. Фромм в темноте угодил сапогом в канавку, которая оказалась нешироким – меньше полуметра – руслом ручейка с невероятно вкусной водой, такой холодной, что от первого глотка у Хагена заломило зубы.
XXVII
– Родник… Отто… – вдруг сбивчиво произнес Ранг. – Родник…
Его правая рука стала настойчиво тыкать в сторону родника, туда, где на правом фланге заканчивались проволочные заграждения. Их стройные прежде ряды в нескольких местах были смяты вражескими танками. Русские гусеницами своих машин проделали в рядах колючей проволоки проходы для своих пехотинцев.
– От родника теперь наверняка и мокрого места не осталось… – выговорил Ранг. – Он погиб раньше нас, Отто. Хотя мы еще и пьем его воду… Всего и осталось роднику – пожить пару часов в твоей фляге… Хе-хе…
Смешок его прозвучал жутко, и он как-то странно повел глазами в сторону. Мутная, непроглядная тень прошла в глубине его зрачков.
– Ты в порядке, Готлиб? – с тревогой спросил Хаген, глянув на товарища.
В забегавших глазах Ранга засверкал лихорадочный блеск.
– Отто, послушай… – придвинувшись ближе к Хагену, зашептал Готлиб. – Мы умрем… сдохнем здесь… на позиции нельзя… там уже русские… Они выпустят нам кишки своими штыками… Надо к каналу… ползти к роднику, к ручью… который течет в лес.
– Ты спятил, Ранг… – ответил Отто. – Там русские.
– Русские – повсюду… – нетерпеливо перебил его Ранг. – Они уже на заградительном обводе. Помнишь, что говорил Тегель. В лесу Шпреевальд полно наших войск. Там целая армия. И они будут прорываться к реке. В лесу мы сможем укрыться и отыскать своих…
Ранг, морщась, обессиленно перевалился на живот. Казалось, произнесенная им речь отняла последние силы. На спине, ближе к левой лопатке его серой шинели, покрытой пылью и крошками глины, чернело мокрое пятно. В центре пятна сукно торчало клочьями вокруг маленькой дырочки. Как будто Ранг нацепился на гвоздь и впопыхах рванул, испортив добротную вещь, или по неосторожности задел «колючку», находясь в охранении.
Отто рванулся к товарищу.
– Черт, Готлиб… – растерянно запричитал он. – Да ты ранен!
Осколок… Достал Ранга после взрыва мины. А может, Готлиба ранило в спину еще раньше, в ячейке, одновременно с рукой.
– Ты шутник, Отто… Конечно, я ранен… Ты же сам сделал мне перевязку… – выговорил Ранг, попытавшись выдавить из себя страдальческую улыбку. Но вместо улыбки в правом углу рта появилась струйка крови. Она стремительно сбежала по подбородку вниз, оборвавшись в коричневый грунт бурой каплей.
* * *– Как болит рука… Отто… черт… – вдруг запричитал Ранг и, подавившись, закашлялся.
Изо рта его густо пошла кровь.
– Готлиб, Готлиб… ты слышишь меня… – Хаген схватил его правую ладонь и сильно сжал.
Но Готлиб будто не слышал. Глаза его словно перестали видеть окружающее. Вернее, невидящий его взор увидел нечто такое – гипнотически жуткое, – по сравнению с чем все окружающее померкло. Зрачки его стали хаотично вращаться, так что белки страшно заполняли всю ширину век. Ладонь Ранга вдруг очнулась и сильно-сильно сжала в ответ пальцы Хагена.
– Жетон… Жетон… Элизабет… Пять-семь… Жетон…
Слова захлебнулись в темных сгустках крови, которые переваливались через губу, сползали по подбородку и шлепались на землю. В глотке у Готлиба что-то клокотало и булькало, а он все пытался что-то сказать Хагену.
А потом Ранг захрипел и затих, и в уши Хагена, оглушенные гулкими ударами собственного сердца, снова хлынул ревущий и грохочущий прибой минометной канонады.
Глава 3
Штурм баррикады
I
Снаряд, ударив в двухэтажный дом, напрочь сорвал угол крыши. Куски красной черепицы, осколки кирпича и щебенка в облаке известковой пыли дождем рухнули на «тридцатьчетверку», чудом не задев никого из аникинцев, прижимавшихся к разрушенной стене.
Это уже был третий выстрел с той стороны площади, которую образовывали две улицы. Здесь, встречаясь на перекрестке, проезжие части значительно расширяли свои обозначенные бордюрами русла, образуя округлое, мощенное гладким булыжником пространство, заключенное с четырех сторон в раму двух-трехэтажных жилых домов.
Фашисты закопали танк возле самой баррикады, перегородившей пересечение улиц. Превратили подбитую машину в стационарную огневую точку. Теперь орудие и пулемет без перерыва били по передним домам улицы. За ними танки и пехотинцы из штурмовой группы.
Командирский «Т-34-85» старшего лейтенанта Головатого, усыпанный вцепившимися в десантные скобы штрафниками из взвода Аникина, выскочил на перекресток первым. Пройдя улицу по левой стороне, он обогнал экипаж своей пары, который в качестве ведущего должен был двигаться впереди справа, уступом. Этот танк, ход которого прикрывало отделение Шевердяева, застрял на полпути, упершись в остов обрушившейся поперек улицы водокачки. Пока танкисты вместе с прикрытием придумывали, как обойти возникшую преграду, командирская «тридцатьчетверка» очутилась под плотным обстрелом, обрушившимся на нее с противоположной стороны перекрестка, превращенной фашистами в мощное оборонительное укрепление.
