Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
– Роте? – вскинул бровь Лукин.
– Я уведомил хорвата, что нас рота… – сделал невинное лицо Милов.
Лукин одобрительно хмыкнул. Вслух произнес:
– Продовольствие… С чего это они такие добрые?
– Они явно чем-то встревожены, Александр Иванович, – продолжил подполковник. – У меня сложилось впечатление, что мы им весьма некстати. Вот и стараются нас поскорее выпроводить.
Лукин вытащил из кармана портсигар, раскрыл его перед Миловым.
– Нет, благодарю, – покачал головой подполковник и постучал себя открытой ладонью по груди. – Моторчик пошаливает.
Лукин закурил, задумчиво выпустил струйку дыма:
– Ладно, разберемся…
6
Марков сидел в кабине бодро бегущего по шоссе «Опеля», сняв пилотку и подставив лицо врывающемуся в открытое боковое окно ветру. Быков притопил газ, обходя по встречной полосе вереницу конных обозов. Сзади в кузове тряслась разведрота в полном составе – все уцелевшие двенадцать человек. Обозы справа наконец закончились. Зато потянулась колонна «Студебеккеров»-бензозаправщиков. Быков опять было вывернул на обгон, но уткнулся в хвост уже стоявшему вторым рядом приземистому «доджу» четыре на четыре.
– Ну, блин горелый… – проворчал водитель.
Марков, расстелив на коленях карту, некоторое время внимательно изучал местность. Потом поднял глаза на шоссе и, завидев ответвление от главной дороги, произнес:
– Сворачивай налево. Вот сюда, на проселок…
Свернули налево у раскидистых лип, на которых уже начали набухать почки. Затряслись, поднимая клубы пыли, по извилистой полевой дороге. По сторонам открывались совершенно мирные пейзажи: начинающие зеленеть луга, пасущиеся коровы на них, аккуратненькие домики у самой линии горизонта. И далекие холмы, переходящие, как на картинах, в синеющие горы, покрытые редколесьем. По полевой стежке лошадка бойко тащила к проселку деревенскую телегу на высоких колесах, которой правил крестьянин в белой рубахе, меховой безрукавке и широкополой шляпе.
– Целое все, – недружелюбно оглядев окрестности, процедил сквозь зубы Паша-Комбайнер.
– Экий ты злой, – отозвался один из разведчиков. – Гляди, красота какая!
– А ты у меня дома на красоту погляди – камня на камне не оставили, сволочи, – парировал Клюев.
– И у меня… – мрачно поддержал Фомичев.
– Щас к-а-ак дать им, – поднялся в кузове Куценко, снимая с плеча автомат и направляя оружие в сторону крестьянской телеги. – За все добрые дела, что у нас наворотили…
– Отставить! – Лейтенант Чередниченко схватился за ствол автомата сержанта, опуская его вниз. – Совсем сдурел?!.
Крестьянин, увидав целившегося в него с автомашины солдата, моментально натянул поводья, остановился и соскочил с телеги. Держа лошадь под уздцы, старик обнажил в поклоне седую голову с блестящей плешью. Когда машина проезжала мимо, он так и стоял, согнувшись и прижимая шляпу к груди. «Опель» пропылил всего в двух шагах.
– Кланяется, сука, – обронил себе под нос Куценко, которого товарищи насильно усадили на лавку в кузове. – А у самого небось сынки на восточном фронте…
– Брось, они тоже люди подневольные, – вставил кто-то реплику, пытаясь разрядить обстановку.
– Тоже?! – взвился сержант. – Ты меня с его сынками не ровняй! Я их в Россию не приглашал…
– Куценко! – прорычал лейтенант. – Под трибунал пойдешь!
– Ладно, все, замяли…
Заночевали на хуторе. Хутор, памятуя недавний печальный урок с засадой, когда погиб старшина, предварительно осмотрели с оружием на изготовку. Оказалось все чисто. Куценко застрелил в хлеву очередного поросенка. С мрачным видом демонстративно выволок его на середину двора, бросил и вызывающе поднял глаза на хозяина и хозяйку. Те все поняли правильно – через полчаса перед разведчиками был накрыт на открытой веранде ломившийся от угощений стол…
Утром продолжили движение в юго-западном направлении. Марков обводил на карте карандашом населенные пункты левого берега реки Дравы, которые они проезжали. Казалось, подполковник Ерохин был прав – разведка и вправду больше походила на прогулку. Где-то далеко севернее продолжали громыхать ожесточенные бои за Вену. Здесь же было тихо, и складывалось впечатление, что район вообще не занят никем. Встретили на марше батарею самоходчиков, укомплектованную легкими САУ-76. Командир батареи первый кинулся к Маркову с расспросами, куда они заехали и где соседи. Поделившись скудной информацией, которой располагал сам, Марков в заключение лишь пожал плечами и посоветовал:
– Держите связь по рации.
Комбат принялся горячо благодарить.
Продолжили движение. Обогнали несколько советских тыловых колонн. Как они вырвались вперед боевых частей – неизвестно. Майор-интендант упорно отказывался называть Маркову, к какой дивизии принадлежит его часть. Даже в чем-то заподозрил капитана и пригрозил ему арестом. Марков лишь отмахнулся, чем вызвал на одутловатом лице майора совершенно детскую обиду.
– Барахольщики сраные, – констатировал со смехом Фомичев из кузова «Опеля». – Устроили секретность!
Тихой сапой все выяснил Куценко. Переговорив с сержантами у одной из полуторок и чем-то с ними обменявшись, Куценко с довольным видом вернулся к своим. Назвал номер стоявшей перед ними воинской части и пройденный ею маршрут. Марков усмехнулся, объявил сержанту благодарность и, забравшись в кабину, сделал на карте необходимые отметки. Часа два потом ехали вообще по безлюдной горно-лесистой местности, держа оружие на изготовку. Лес становился все гуще. На повороте дороги, там, где заросли вплотную подходили к просеке, накренившись, стояла старенькая немецкая «тройка» в летней раскраске. С виду совершенно целая. Остановили грузовик в десятке метров от танка, осмотрели находку, соблюдая все меры предосторожности. Никого – ни живых, ни мертвых. Люки распахнуты настежь, в подбашенном отделении полный боекомплект и по щиколотку воды от прошедших дождей. Целая лужа набралась и на кресле механика-водителя. На полу – бесформенная куча промасленных тряпок. Вероятно, танк стоял, брошенный, не меньше недели. Подмятые им деревца уже начали распрямляться обратно. Марков приказал выслать за поворот дороги разведку. Вскоре один из посланных вперед солдат – им был Вася Бурцев – вернулся с возбужденным видом. Закричал Вася еще издалека, размахивая автоматом и оживленно жестикулируя:
– Товарищ капитан, пойдемте! Там такое…
Развернувшись цепью, все двинулись по дороге в указанном направлении. Фомичев чуть придержал вприпрыжку шагавшего рядом с ним Бурцева за локоть, произнес негромко:
– Ты не суетись, Васек…
И ободряюще подмигнул.
Перед ними открылась картина настоящего погрома. Два немецких грузовика «Опель-блиц», точно таких же, как и у них сейчас, стояли посреди дороги, изрешеченные пулями. От третьего грузовика остался один сгоревший остов. Под металлическими колесными дисками правой стороны с остатками оплавившейся резины зияла приличных размеров воронка. На ее дне поблескивала дождевая вода.
– Справа фаустом долбанули, – определил Клюев.
– Ага, – кивнул головой бродивший по обочине сержант Куценко. Носком сапога он нагреб целую кучу стреляных гильз. – Из «эмпэх» немецких лупили.
В радиусе пятидесяти метров обнаружился искореженный мотоцикл. Еще два мотоцикла с колясками были тут же спущены с дороги в неглубокий кювет. На одном – пулемет MG с погнутым стволом и еще ворох гильз, ковром устилавших дно коляски. Прижатая рамой, между мотоциклом и земляным откосом лежала фигура в длиннополом кожаном плаще.
– Воняет от него, – сморщился Фомичев, откатив мотоцикл и переворачивая немца на спину.
Вася Бурцев дернулся и сделал несколько шагов назад. Остальные разведчики зажали носы рукавами гимнастерок. Лицо немца было объедено лесным зверьем, на лбу между поднятыми наверх водительскими очками и грязно-серыми прядями волос копошился целый муравейник.
– Тьфу, прости Господи. – Фомичев расстегнул на убитом плащ и вытащил из нагрудного кармана мундира солдатскую книжку. Руку обтер о свои замызганные галифе.
– 2-я немецкая танковая армия, – пролистал протянутый ему документ Марков. – Моторизованный батальон. Конвой… Важную птицу везли. Бой был дней семь-восемь назад.
– Партизаны? – предположил лейтенант Чредниченко.
– Полагаю, да, – кивнул головой Марков.
– Товарищ капитан! – указал рукой Куценко на противоположную обочину.
Там в отдалении стоял с распахнутыми дверцами «Опель-адмирал» – роскошный четырехдверный лимузин. Колеса с блестящими колпаками были пробиты пулями и спущены, моторный отсек посечен осколками. Но даже в таком виде, простояв бесхозно не менее недели, машина просто сверкала черным лаком кузова и начищенными хромированными деталями. Чередниченко тут же забрался внутрь. Вылез через минуту, разочарованно держа в руках немецкую генеральскую фуражку, подобранную на диване заднего сиденья:
