Петр Лебеденко - Красный ветер
Денисио тоже был рядом. Как всегда в минуту острого напряжения, он испытывал необыкновенный подъем. Он, конечно, знал, что все они сейчас подвергаются огромному риску, ему даже казалось, будто он кожей чувствует приближение той самой критической минуты, когда все должно решиться: пробежит по спине и рукам колющий холодок, дойдет до сердца, и — тук, тук, тух — быстро заколотится оно, а потом на мгновение замрет, и на такое же короткое мгновение тело станет как будто чужим. Денисио поведет плечами и скажет самому себе: «Ерунда какая-то…»
Сейчас его угнетала бездеятельность. Чувствовать подъем духа, острое напряжение и находиться в вынужденном бездействии — вот к этому Денисио не привык. И привыкнуть не мог. Чтобы дать себе какую-то разрядку, он приблизился к Росите, молча стоявшей за пилотским сиденьем Прадоса, и сказал:
— Теперь недолго, Росита. Сейчас взлетим, и все останется позади. Ты не боишься?
— Я не знаю, — ответила Росита. — Наверное, боюсь. Когда, шли сюда и встретились с солдатами, было страшно, но не так. Сейчас что-то другое… Скорее бы…
Прадос позвал:
— Денисио!
Денисио подошел.
— Сейчас будем запускать.
— Давай, капитан.
— Прогревать будем не больше двух минут. И сразу выруливать.
— Решено, капитан. Главное — выдержать прямую на взлете. Ориентиров нет. По интуиции?
— По силуэтам машин, — ответил Прадос. — Они все время будут справа.
Денисио положил руку на плечо Прадоса, сказал:
— Русские люди в таком случае говорят: «С богом…»
— Испанцы тоже так говорят, Денисио… Давай, Эскуэро!
* * *Казалось, тишину разорвал такой грохот, будто с гор устремилась страшная лавина. Прадос чувствовал непреоборимое желание немедленно убрать газ, до минимума снизить обороты, чтобы все вокруг не так ревело, но он огромным усилием воли заставлял себя не поддаваться этому искушению, а стоявший рядом Денисио кричал над ухом:
— Давай еще, капитан! Давай на все защелки! Минута уже прошла… Полторы… Минута сорок пять секунд…
— Температура растет очень медленно. — Прадос неотрывно смотрел на приборы, на которых лихорадочно вздрагивали фосфоресцирующие стрелки. — Хотя бы еще минуту-полторы.
— Тогда мы не взлетим вообще, — сказал Эскуэро. — Они перестреляют нас на земле. Они наверняка уже подняли тревогу…
Как бы в подтверждение его слов на другом конце аэродрома, там, где были казармы, в воздух взлетела ракета. Правда, она осветила всего лишь небольшой круг поля, горстку людей и тут же словно размылась в нависших над землей тучах, но это уже была настоящая тревога. А еще через двадцать-тридцать секунд низко над землей снова вспыхнули несколько ракет, и Денисио крикнул Прадосу:
— Выруливай, капитан! Вся эта банда ринулась сюда…
— Иди к пулеметам, Денисио, — сказал Прадос.
Он отпустил тормоза, и тяжелый «юнкерс» медленно, точно его за крылья удерживала невидимая сила, тронулся с места. Прополз два-три метра и, накренившись влево так, что крыло чуть ли не касалось земли, остановился. Видимо, левое колесо попало в размытую дождем ложбину и прочно там застряло. Моторы натужно ревели, они теперь работали на полную мощность, однако самолет с места не трогался.
Денисио рванулся к Прадосу, крикнул:
— Убери газ совсем, а потом давай сразу, чтобы рывком.
Прадос так и сделал. И в тот короткий миг, когда обороты моторов были сбавлены до минимума и вокруг наступила относительная, тишина, они услышали выстрелы. Правда, франкисты стреляли беспорядочно, они, видимо, смалили куда-то наугад, до конца, наверное, еще не осознав, что случилось и что надо немедленно предпринять. Потом ракеты начали вспыхивать одна за другой — аэродром теперь был хотя и не ярко, но достаточно освещен, и только вот здесь, на самом его краю, еще стоял густой мрак.
Прадос рывком дал полные обороты всем трем моторам, хвост самолета резко приподнялся. «Еще немного, — подумал летчик, — и машина может скапотировать. Тогда конец. Тогда не останется никаких шансов…» Но, слегка развернувшись, самолет вначале будто прыгнул, затем, когда Прадос сбавил обороты, быстро покатился к взлетной полосе. Эскуэро командовал:
— Правее, сеньор Прадос… Еще правее… Осталось пятнадцать-двадцать метров.
Наконец они вырулили на взлетную полосу. И теперь их машину, конечно, увидели. Ракеты взлетали пачками, стало светло как днем. Метрах в трехстах, с той стороны, куда они должны взлетать, большая группа солдат, рассыпавшись цепью, бежала к самолету.
Эскуэро сказал Прадосу:
— Не успеем. Эта чертова машина не так-то легко отрывается от земли. Особенно, когда моторы недостаточно прогреты… Еще хотя бы пару минут…
Прадос промолчал. Он и сам все прекрасно понимал. Взлетать, не прогрев моторы до необходимой температуры, — это авантюра. Он мысленно представил схему аэродрома, которую с такой тщательностью вычертила Лина. В конце взлетной полосы речка Тахунья круто, почти под прямым углом, сворачивает вправо. Если к этому времени машина не оторвется, она свалится с обрывистого берега. А оторвать ее вряд ли удастся. Тем более что никуда не сбросишь со счетов вязкость почвы… Эскуэро прав: еще бы пару минут. Но их нет. Солдаты все ближе и ближе, их командиры, пожалуй, все теперь поняли и приказали стрелять по самолету. Пули уже дырявят металл фюзеляжа и крыльев, в двух местах прошили фонарь.
Денисио открыл огонь из пулемета. Видел, как несколько человек упали, остальные залегли, но он продолжал стрелять, не давая им возможности подняться с земли. Их было очень хорошо видно в свете вспыхивающих одна за другой ракет, и Денисио злорадно подумал: «Олухи! Прекрати они освещать аэродром, и мне пришлось бы строчить вслепую. А тогда…»
Он не успел еще додумать свою мысль до конца, как все вокруг снова погрузилось в темноту. «Поняли, сволочи!» — воскликнул Денисио. Хотел крикнуть Прадосу, чтобы тот немедленно взлетал, но не стал этого делать. Пусть Прадос решает сам — ему виднее.
А Прадос в это время говорил Эскуэро:
— Еще хотя бы минуту…
Моторы работали на максимальных оборотах, но Прадос видел и чувствовал: мощности, чтобы взлететь, пока недостаточно, У него вдруг возникло желание позвать Роситу и сказать ей, чтобы она немедленно покинула самолет и бежала отсюда как можно быстрее. Она еще может успеть. Добежит до речки и по-над обрывом выберется за пределы аэродрома. А там Матео уведет ее в горы. Лишь бы Росита согласилась…
Он крикнул, даже не подумав, что Росита не может услышать его в этом реве моторов:
— Росита!
И вдруг метрах в ста от машины к тучам взметнулось пламя, и Прадоса ослепил такой яркий свет, что сразу стало больно глазам. А потом раздался взрыв, тугая волна воздуха ударила по машине, Прадос ощутил, как его на мгновение с силой прижало к сиденью, и он задохнулся. С высоты, из-за туч, на землю падали клочья огня — горящие обломки кем-то взорванного самолета, а затем посыпались искры, и казалось, будто с неба сыплет огненный дождь.
Приближающиеся к «юнкерсу» солдаты точно оцепенели и, сгрудившись в кучу, как на чудо, глядели на небо, откуда продолжали падать красные капли. А когда Денисио ударил по ним из пулемета, они заметались, разбегаясь в разные стороны и ошалело озираясь вокруг.
Но из казарм, поднятые по тревоге, по летному полю уже бежали десятки других солдат, летчиков, механиков, оружейников. Откуда-то выскочил бензозаправщик и, скользя лучами фар по обочинам взлетной полосы, обозначенной конусами с черно-белыми полосами, буксуя колесами, двигался к месту взрыва и самолету с работающими моторами.
Эскуэро закричал Прадосу:
— Взлетаем!
Прадос осторожно отпустил тормоза, и машина медленно, точно с большой неохотой, тронулась с места. Тронулась и покатилась все быстрее, все быстрее. Прадос постепенно прибавлял обороты, в то же время не отрывая глаз от земли: сейчас самое главное было выдержать направление взлета, от этого теперь зависело многое.
Послав последнюю очередь из пулемета по бензозаправщику, который уже находился метрах в семидесяти, Денисио стал позади Прадоса, склонился над ним и сказал:
— Хорошо катимся, капитан. Еще немного — и оторвемся.
Он положил руку на плечо капитана и почувствовал, как напряжено все тело летчика. Он и сам сейчас испытывал крайнее, ни с чем не сравнимое напряжение. Даже в бою, когда атакуешь ты или атакуют тебя, когда доли секунды могут решать твою судьбу, все выглядит по-другому. Там видишь противника, там можно рассчитывать на свое умение, опыт, волю, уверенность, выдержку — короче говоря, там все зависит от тебя. А что сейчас зависело от Денисио, да и от капитана Прадоса тоже? Впереди — мрак, впереди — обрывистый берег реки, а этот гроб «юнкерс» никак не хочет отрываться от земли, тянет свое железное тело, точно ломовая лошадь, ревет всеми своими лошадиными силами до боли в ушах, подпрыгивает на размытых промоинах, но оторваться не может…
