Роман Кожухаров - Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)

В море рева и грохота Демьян уловил новую волну нараставшего шума. Оглянувшись влево, он обрадованно закричал, показывая своим товарищам рукой в ту сторону. Несколько танков и самоходок двигались по полю со стороны колхоза в их сторону, а дальше во всю ширину фланга, насколько хватало обзора, разворачивался в боевые порядки танковый батальон.

Радость Демьяна тут же померкла, когда одна из приближавшихся машин, Т-70, прямо у него на глазах превратилась в ослепительную вспышку. Броня, прошитая вражеским снарядом насквозь, вспыхнула, как кусок сухого дерева. Черный дым повалил из всех щелей и сорванного взрывом люка на башне машины.

Земля гудела от десятков многотонных бронированных машин, от снарядов, рвавших грунт, вздымавших его в небо, затянутое дымом и пылью. Спаренные и курсовые пулеметы злобным металлическим лаем оглашали воздух. Вражеские очереди хлестали по броне «тридцатьчетверок», рикошетили, со свистом носясь над головами штрафников.

Расстояние между танками противника стремительно сокращалось. Машины прибавили ход, стали маневрировать, пытаясь уходить от выстрелов вражеских танковых орудий, бивших прямой наводкой. Огненные вихри, взметая целые горы земли, заходили в рядах между танками.

— Не отставать!.. Не отставать!.. — доносилось справа, где на отрезке наступления второго отделения должен был находиться старший лейтенант.

Разобрать толком что-либо в неистовой круговерти невозможно. Лязг, грохот, рев снарядов и двигателей, крики раненых, матерная брань. Фигуры бойцов на миг возникали, точно призраки, из рваных лоскутов дымового занавеса и тут же ныряли в тут же возникший всполох дымного вихря.

Вот перекошенное криком чумазое лицо Степы надвинулось сбоку. Он машет рукой в сторону удаляющейся кормы танка и что-то истошно кричит. Но рот его, как в немом кино, беззвучно открывается и захлопывается, а Гвоздев из того, что он сообщил, не слышит ни звука.

— … ержать ряды! … оптюк! Не отставать!.. — скорее по губам распознает Демьян.

Он тут же дублирует команду, насколько хватает запала в легких. Но дышать тяжело. Пыль сразу набивается в глотку, и легкие начинают сипеть при каждом вдохе, словно меха простреленного пулей баяна. Школа баянистов, мать ее… Школа баянистов… Это словосочетание, возникнув в сознании, прилепливается к суматошно скачущим мыслям, как банный лист, и так и болтается в голове, звенит пустой погремушкой…

Танки открыли огонь. Ведут лобовую атаку, стреляют прямой наводкой. Пока стрелки-наводчики досылают очередной бронебойный, механики-водители бросают машины короткими зигзагообразными движениями то влево, то вправо. Стрелять при таком маневре тяжело, и в момент выстрела машина выравнивает ход. Действуют слаженно, по всему видно, что в «тридцатьчетверках» опытные экипажи.

Машина, за кормой которой едва поспевает отделение Гвоздева, производит выстрел и тут же резко меняет направление, уходя влево. На штрафников, оставшихся без бронированного заслона, обрушивается пулеметный огонь сразу двух вражеских машин.

С матерной бранью Гвоздев падает на землю, следом вжимаются в перепаханный гусеницами грунт остальные. Бойцы по команде открывают огонь по бегущим вслед за «пантерами» немецким пехотинцам. До них метров триста, и они быстро приближаются. Силуэты врагов уже можно хорошо разглядеть. Они наряжены в знакомые пятнистые куртки. Эсэсовцы. Что ж, это все те же гады, которым штрафники успели надрать хвосты и в «Октябрьском», и здесь, на рубеже реки Псел.

Шквальный огонь танковых пулеметов, словно стрелка свинцовых часов, переводится со штрафников обратно на «тридцатьчетверку».

— Вперед!.. — кричит Гвоздев и, вскакивая на ноги, увлекает бойцов влево, вдогонку за танком.

Орудие одной из «пантер» ухает в сторону «тридцатьчетверки», которая в этот момент уже разворачивается вправо. Снаряд с колокольным звоном ударяется в левую грань танковой башни и рикошетит в землю, с противоположной от переменников левой стороны танкового корпуса. Взрыв взметается вверх, обдав машину землей и градом осколков. Машина берет на себя всю силу ударной волны и смертоносного металла, прикрывая бегущих за ней следом.

Переменники жмутся к машине. Теперь, когда пули вражеских пулеметов и автоматов без передыху хлещут по броне, надгусеничным полкам, по самим тракам и каткам «тридцатьчетверки», уже никто не обращает внимания на пыль и вонючий дым выхлопных газов отработанного дизельного топлива.

«Тридцатьчетверка», идущая справа, озаряется яркой вспышкой пламени. Ее темный контур, с обтекаемой башней и гладким стволом орудия, проступает сквозь неясную муть серо-коричневого дыма. Танк катится еще несколько метров, потом останавливается.

Двигатели продолжают реветь, надсадно добавляют обороты. Но машина не продвигается дальше ни на метр. Не может. Видимо, вражеский снаряд угодил под днище или в одну из гусениц и повредил ходовую часть.

Люк на башне откидывается, но никто из экипажа наружу не появляется. Продолжает бить спаренный пулемет, к нему добавляется вспыхнувший в передней части борта огненный факелок «курсовика». Танк вздрагивает, с оглушительным треском выпуская из орудия струю ярко-красного пламени. Пороховая горечь разносится на несколько метров вокруг.

Наступление второго отделения стопорится. Вражеские пулеметы гвоздят броню подбитой «тридцатьчетверки», рыхлят землю по периметру, дырявят воздух вокруг машины, не давая штрафникам высунуться за край спасительной брони.

Экипаж левофланговой «тридцатьчетверки», молниеносно оценив ситуацию, начинает смещаться вправо, ознаменовав начало маневра прицельным выстрелом по «пантере», которая только что остановила соседний экипаж. Вражеская машина находится значительно правее относительно произведшей по ней выстрел «тридцатьчетверки». Русским танкистам был хорошо виден правый борт и высокие траки немецкого танка.

Снаряд 75-миллиметрового орудия по касательной ударяет в середину гусеничных траков «пантеры», буквально выдергивая кинетической силой бронебойного удара и взрывной волной несколько тяжеленных катков. Высокая гусеница словно сдувается. Траки провисают, собираются в стопку и переклиниваются по инерции движения, стопоря ход машины. Она начинает забирать вправо, разворачиваясь левым бортом к противнику.

Один за другим сразу два снаряда, выпущенные из подбитой «тридцатьчетверки» и Т-70, приближающегося с левого фланга, ударили в корпус эсэсовской машины.

Танковые орудия обеих машин выпустили подкалиберные снаряды. Они прожгли броню «пантеры», оставив аккуратные дыры, похожие на дупла в деревьях. Звука взрывов не было слышно, но многотонный корпус вздрогнул, потрясенный изнутри.

Машина продолжала крутиться на месте. Когда ее уже развернуло задом, из полученных пробоин начал валить густой черный дым, как из трубы парохода, в котором вовсю раскочегарили угольные топки.

«Тридцатьчетверка», за которой шли переменники Гвоздева, по диагонали приблизилась к сектору наступления подбитого Т-34. Потапов, скомандовав залегшим бойцам «Вперед, в атаку!», первым устремился под прикрытие танка. В этот момент с левого фланга еще ближе к штрафникам сместился экипаж Т-70.

«Тридцатьчетверка» с выведенной из строя ходовой частью продолжала вести огонь из танкового орудия и пулеметов, прикрывая справа наступление левофланговых танковых экипажей и второго и третьего отделений штрафников.

Грохот орудий смешался в один непрерывный, неумолкающий громовой раскат, испещренный молниями выстрелов и взрывов, сотрясающих землю и воздух, окатывавших с головы до ног горячей смесью порохового дыма, раскаленной пыли и прогорклой вони бензиновых и дизельных выхлопных газов.

Вой снарядов перекрывал лязг металла, бивший по ушам скрежет брони. Рев двигателей становился таким надсадным, как будто стадо взбесившихся быков в сотни, тысячи голов забивали одновременно на залитой, затопленной свежей кровью бойне.

Орудия стреляли в упор, всаживая снаряды в тяжелую бронированную сталь, разрывая ее на куски. Еще один Т-70, прошитый насквозь выстрелом танковой пушки «пантеры», сотрясло от мощного взрыва. Сдетонировавший в танке боекомплект превратил машину в сноп огня. Силой взрыва вырвало башню и подбросило вверх, а корпус раскрылся кверху лоскутами брони, подобно лепесткам страшного черного металлического цветка.

Немецкие пехотинцы выскочили из клубов дыма неожиданно, как пятнистые черти из самого пламени разверзшейся вдруг преисподней.

— Гранаты!.. Рукопашную!.. — успел крикнуть Гвоздев, нажимая на спусковой курок ППШ.