Золотые патроны(Рассказы) - Ананьев Геннадий Андреевич
Большая волна — восьмая, девятая или десятая; за ней волны меньше, спокойней, и солдат успеет добежать до берега в промежутке между двумя большими волнами — на это рассчитывали поморы. Но Юдин колебался. Слишком устали солдаты.
— Разрешите мне первому? — попросил ефрейтор Федосеев капитана.
— Нет! — ответил Юдин. — Воду вычерпывай. Первым — Верховцев. За ним — Захарченко, потом — Лавренин.
Верховцев пробежал по воде и упал, обессиленный, на песок. Сергеев и Семенов подняли его, натянули малицу.
— Не ложись. Нельзя! Погибнешь! — строго предупредил Верховцева Семенов, но Верховцев не послушал совета и лег. Семенов схватил его, поднял, встряхнул:
— Погибнуть хочешь?!
«Молодцы! — мысленно похвалил поморов Юдин. — Возьмут нас в руки». Он не был уверен в себе, он тоже, выбравшись на берег, мог лишиться самоконтроля и лечь на песок.
В малицах пограничники согрелись, но ноги в пропитавшихся соленой водой сапогах мерзли, хотя старшина прислал новые байковые портянки, и Юдин время от времени приказывал всем слезать с нарт и бежать за ними. А как не хотелось ему самому подавать эту команду — сидел бы вот так, спиной к ветру, в теплом оленьем меху, не шевелясь, ни о чем не думая: ни о листовках, ни о шторме, ни о катере, — но нужно приказывать, нужно обдумывать донесение в отряд.
Вот наконец десятикилометровый путь позади. Показалось село. Его объехали стороной, по ягелю, и остановились у «чертова моста» через реку. На противоположном берегу, на крыльце дома, в котором были квартиры Юдина и старшины, стояли Оля, жена Юдина, в накинутом на плечи пуховом платке и старшина Патрикеев. Всего пятьдесят метров разделяло их, последние пятьдесят метров опасности — мост из дощечек, закрепленных на двух тросах, раскачивало ветром.
В такой же последовательности, как покидали катер, пограничники по одному перешли мост. Оля встречала каждого и уводила в дом. Последним перешел Юдин.
— Товарищ капитан, — начал докладывать старшина Патрикеев, — листовки…
— Потом, потом! — перебила Оля и потянула мужа за руку к дому. — Никуда ваши листовки не денутся.
Юдин и старшина не стали пререкаться, тем более что Юдину хотелось поскорее сбросить с себя малицу, снять мокрую одежду, облепившую теплым компрессом тело. Все трое вошли в квартиру.
В зале, в углу, лежали мокрые куртки, гимнастерки и брюки, возле них на полу образовалась лужа. Печка гудела, и от нее по всей комнате растекался теплый воздух. Трое солдат уже переоделись в сухое обмундирование, а ефрейтору Федосееву Верховцев натирал грудь и спину спиртом. На столе стояла бутылка спирта с аптечной пробкой.
«Неужели Оля ходила в село, в медпункт, за спиртом? — подумал Юдин. — По такому мосту? Наверное, все же старшина или кто из солдат».
Ходила Оля. Она боялась перебираться через реку по раскачивающемуся мосту, и обычно в село в таких случаях направлялся старшина или кто-либо из сержантов, но сегодня старшина то и дело звонил, что-то приказывал, кого-то о чем-то просил, а на заставе больше никого не было, кроме дежурного и повара. Тогда Оля пошла сама. А когда вернулась, растопила печь и попросила старшину принести для солдат белье и одежду.
Оля немного гордилась своей смелостью — одна, через «чертов мост», в шторм! — но, когда Юдин стянул с себя мокрую гимнастерку и майку, огорчилась. У нее невольно вырвалось восклицание, похожее на упрек:
— Тот раз тело, как у гуся было — синее, а сейчас…
Юдин улыбнулся:
— Мы на сей раз королями. В малицах, на оленях.
Слова жены напомнили Юдину о другом случае только на какое-то мгновение — сейчас ему было не до воспоминаний. Поворачиваясь к Оле то спиной, то грудью, чтобы ей было удобней натирать его спиртом, он слушал старшину Патрикеева, который докладывал, что на берегу нашли еще два контейнера с листовками, что один целый, второй разбился, что часть листовок ветер разнес по тундре, и теперь их собирают дружинники и пограничники, и что второй контейнер обнаружили те солдаты, которых Юдин отправил осматривать берег от Вторых песков, — Юдин слушал и думал о том, что не зря он тревожился и правильно разгадал действие «иностранца». Юдин мысленно составлял текст донесения в отряд и даже предчувствовал, что упрека ему как начальнику заставы не будет. Вместе с тем Юдин думал о катере: стоит между камней, не исправен. А кончится шторм, вновь может возникнуть обстановка, снова пойдут «купцы», да и не осмотрен еще последний остров. Если не исправить, придется выходить на лодке или просить катер в отряде. Юдину этого делать не хотелось.
«Послать бы мотористов к катеру, но они устали», — думал капитан.
Солдаты тоже слушали доклад старшины, и этот доклад каждый осмысливал по-своему. Ефрейтор Федосеев ругал себя за те неосторожные мысли, которые возникли у него на катере; но он не только упрекал себя мысленно, но и думал, как исправить свою оплошность. Вполголоса, чтобы не мешать разговору старших, он предложил Верховцеву пойти к катеру сейчас же и отремонтировать, пока малая вода.
— Шторм пройдет, нужно последний остров осмотреть!
— И я пойду, — предложил Захарченко.
Здесь, в квартире начальника заставы, Захарченко впервые серьезно задумался над тем, почему капитан не щадит ни себя, ни солдат, — задумался и сделал нелестный для себя вывод: «Салага еще давать оценки начальнику».
— Теперь на кухню. Все. Вместе мерзли, вместе отогревайтесь, — пригласила солдат Оля.
— Нам, Ольга Васильевна, некогда, — ответил за всех ефрейтор Верховцев. — Катер нужно исправить, пока малая вода. Мы все вчетвером. Разрешите, товарищ капитан?
— Хорошо, разрешаю, — сказал Юдин. — Часа через два подошлю еще людей, чтобы расшевелить катер. А то не снимет полной водой.
Сказал и повернулся к жене:
— Мне, Олечка, тоже доложить в отряд нужно.
— Вот так всегда. Старалась, старалась, а вы…
— Через полчаса, Оля, вернусь. Не позже, — с улыбкой ответил Юдин.
Оля махнула рукой: «Знаю я твои полчаса».
ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ
1В четырех километрах от заставы, за пшеничным полем, начинается ущелье. Глубокое, узкое, как коридор, оно пересекает гору и выходит к реке. В ущелье даже днем полумрак и тишина, только негромкий шум водопада доносится от речки да каркает воронье.
Хозяйничают вороны в ущелье с тридцать третьего года, после той страшной ночи, когда банда Шакирбая, бывшего владельца приграничной долины, тихо пробралась в село Подгорново, перерезала всех колхозных коров, разграбила магазин и увела в ущелье председателя сельского Совета Семена Капалина, его жену Марину, сына Илью и малолетнюю дочь Ганю.
Утром подгорновцы и пограничники нашли истерзанные тела. Илья был еще жив. Односельчане осторожно, на шинели, снятой с себя кем-то из солдат, отнесли его к сельскому фельдшеру. Потом вырыли в ущелье широкую братскую могилу и похоронили в ней Семена Капалина с женой и дочерью. На могиле поставили звезду, наспех сделанную сельским кузнецом и им же выкрашенную в красный цвет. Пограничники вскинули винтовки — глухо прогремел залп, второй, третий. Тогда впервые кто-то из сельчан и заметил пугливо заметавшихся ворон.
Вороны остались в ущелье. Старики видели в этом примету. «Будет здесь еще кровь. Ждет воронье», — поговаривали они. Молодые смеялись над суеверием стариков, но так же, как и они, ходить в ущелье перестали.
Пограничники не задержали тогда бандитов и даже не смогли разобраться, в каком месте прошла банда. Это и по сей день остается загадкой, но ущелье с тех пор считается местом, где вероятней всего может пройти нарушитель.
2В три часа ночи к ущелью подошли двое: заместитель начальника заставы Подгорновка старший лейтенант Вениамин Малыгин и приехавший на заставу из политотдела части лейтенант Сергей Борисов. Перед входом в ущелье офицеры остановились, вслушиваясь в ночные звуки. За горой шумит водопад, но этот однообразный шум не мешает слушать тишину. Стрекотнул кузнечик, прошуршала в траве змея, возвращавшаяся с ночной охоты под свой камень, где-то вдали тоскливо крикнула цапля. И снова ни звука.
