Аскольд Шейкин - Испепеляющий яд
Такого позора никогда я в жизни не видел. Такой беспомощности и растерянности среди командного состава тоже нигде не встречал.
Руководил всей операцией полковник Бабкин. Он распорядителен, настойчив и храбр. Он был на своем месте до конца, но все, что было около него, — сплошной ужас. Недоноски какие-то, дегенераты, или люди, совершенно забывшие военную грамоту, шамкающие, слюнявые и трусливые.
Я бы никогда не решился назвать их фамилии, но стыд, который пришлось пережить, заставляет меня сделать это. Командир 1-й бригады 2-й Донской дивизии полковник Шильченков (я о нем Вам рассказывал при последней встрече на балу в собрании) может быть смело отнесен к тому разряду командиров, о которых я сказал выше. Роль его в Лискинском «деле» была крупная. Он командовал всем резервом, который был умело сгруппирован в нужном месте полковником Бабкиным. Использовать же его не пришлось. Как только определился нажим красных на центр наших позиций, полковник Шильченков тайком бежал к мосту через Дон, и резервы, не получая указаний и ориентировки, несомненно не успели развернуться и вовремя помочь отступающим цепям, так как они подошли к нему вплотную. Полковник Шильченков, как сам он оправдывался после, на правом берегу Дона, бросился спасать какой-то артиллерийский взвод, который, уйдя с позиций, старался проехать по мосту, ему же мешали обозы.
В нужный момент начальник общего резерва, этого маневренного кулака, которым мы бы разбили красных как угодно, подгонял через мост обозы, выводил две пушки и, конечно, и сам переправлялся на другую сторону реки. Резерв же, видя насевшие на него отступающие цепи, снялся и тоже, бросая сапоги и шинели, перекатился на спасительный правый берег Дона. Противник смеялся над нами, изредка постреливая из рй и пулеметов, и только через три четверти часа подвез свою легкую батарею, которая так же лениво начала нас обстреливать.
Начальника же общего резерва, нашего командира 1-й бригады 2-й дивизии полковника Шильченкова до поздней ночи, т. е. до того момента, когда все стихло, никто не мог найти. Вот один из наших доблестных мужей…
И таких примеров множество, и от таких руководителей мы теряем слишком много, включительно до того, что у нас испаряется вера где-либо разбить противника…
Ради Бога простите за длинное письмо. Но, ей-ей, мной руководит искреннее желание нарисовать Вам хотя бы одну картинку нашей "полевой тактики" и попросить Вас избавить нас от таких вождей. Вся дивизия будет Вам бесконечно благодарна. Вы поможете этим нам загладить будущими нашими делами Лискинский позор.
Еще раз прошу простить меня за длинное письмо.
Всегда благодарный Вам и
глубоко уважающий
Вениамин Аксеев.
Вчера, 31 октября, я в ночном налете на красных, отбил знамя 131-го советского полка, которое, вероятно, будет доставлено в штарм". (Штаб армии. — А.Ш.)
* * *Еще несколько листков машинописного текста. Копии делали на гектографе, печать слабая, при свете костра Шорохов различает лишь отдельные строки.
"Сводка № 1048 Разведывательного отделения штаба Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России по данным на 19 сентября 1919 года.
Внутреннее положение Совдепии…
…Советская власть признала свою несостоятельность в деле снабжения населения продуктами первой необходимости и, разрушив старый распределительный аппарат, — частную торговлю — передала все заботы о населении в его собственные руки в лице кооператоров, которые приобретают таким образом исключительное значение в деле продовольственной политики…"
Шорохов вспоминает: государственные магазины и кооперативы мамонтовцы во время рейда по красному тылу в августе-сентябре громили в первую очередь. Думал тогда: «Обогащаются». Оказывается — политика. Рубить по главному нерву народной жизни.
Скрибный встает со своего места, тоже поднимает с пола бумажку, долго всматривается в нее, протягивает Шорохову:
— А это, смотри, Леонтий!
Вырезано из газеты. По верхнему краю обозначено: "Кавказский край", г. Пятигорск, № 163.
* * *"СВЕРЖЕНИЕ ЛЕНИНА.
Ростов на Дону. Из Стокгольма сообщают о крупном перевороте, происшедшем в Москве. Переворот закончился свержением Ленина, роль которого, как вождя большевистского движения, считается в Москве законченной. Восторжествовали крайне левые элементы. Во главе большевистской власти стал известный чрезвычайщик, прославившийся своей жестокостью и кровожадностью, Дзержинский. Ожидается необыкновенный расцвет красного террора.
Подробностей о свержении Ленина еще не получено.
Известие это можно считать правдоподобным в связи с сообщениями об утрате Лениным авторитета в советских кругах и известием о том, что недавно Ленин за призыв к прекращению красного террора был арестован и просидел две недели под арестом.
В то же время упорно циркулирует слух о том, что переворот вызван наступлением поляков на Москву со стороны Смоленска. Настойчиво говорят о скором занятии Москвы поляками".
* * *— Ты веришь? — спрашивает Скрибный.
Шорохов отвечает:
— Поживем, увидим. Если поживем, конечно…
Он поднимает с пола новый листок. Судя по знакомому почерку, это опять письмо старшего адъютанта мамонтовского корпуса. Так и есть!
"…что ведь и мы такие же люди с такими же требованиями жизни и нам также хочется пожить, если не для себя, то для любимого человека, так сказать, удовлетворить свои эстетические желания. Родная моя, ты не извиняешь меня за такое решение. Ну, расписался, рад, что сегодняшний день тихо у нас. Ведь сегодня ты была в церкви. Правда, Леличка. Ты молилась, а мы здесь и церкви-то редко видим, черти что за край. Написал письмо, только не знаю с кем и куда отослать. Ведь мы теперь удалились от железной дороги. Ну, будьте здоровы. Пиши, Леличка, noлучаешь мои письма или нет. Целуй папу, маму, Таню. Где Федя? Чуть не забыл — привет Левочке и Верочке. Леля, родная, любимая Леля, целую тебя крепко-крепко. Твой Александр".
Шорохов переводит глаза на Скрибного. Тот стоит все еще с той же газетной вырезкой в руке. Встретившись глазами с Шороховым, произносит:
— Что если нам, Леонтий, красных в этом месте дождаться? Не пропадем. Ты в прошлом рабочий парень. Я раненный в русско-японской. Потому подался в приказчики. Профессия у меня, как у тебя, — металлист.
"Сказать правду? — думает Шорохов. — Даже если потом останемся у белых, будешь по-настоящему помогать. Но ведь, если только отсюда выберемся, ты в Таганрог, к американцам со сводкой поедешь. Надо, чтобы те мастера тебя не переиграли". Говорит:
— Мы, Макар, сейчас на Дон должны возвратиться. Дело простое: наша о тобой прибыль за эту поездку — шестьсот тысяч.
Скрибный смотрит на него недоверчиво:
— Сколько?
— Шестьсот тысяч. Четвертая часть — тебе.
— Мы же, вроде, еще не торговали.
— Комиссионный процент. Он с результатом торговли не связан.
Такой ответ Шороховым заранее приготовлен для Скрибного.
— Понимаю, — соглашается тот и, немного спустя, повторяет. — Понимаю.
В тоне его голоса то ли недоверие, то ли огорчение. Шорохов продолжает:
— Мы с тобой делали, что могли.
— А потом? — спрашивает Скрибный.
— в Новочеркасске? Есть одна мысль. Богатейшая. Всю нашу жизнь с тобой перевернет. Говорить пока рано. Прежде до дому давай доберемся.
— Я свои деньги в деле оставлю, — говорит Скрибный после долгого молчания.
— Веришь, — Шорохов кладет ему на плечо руку. — Спасибо…
* * *Под утро слышится паровозный гудок. Со стороны Касторной приближается поезд. ''Это судьба", — думает Шорохов. Белые — он и Скрибный последуют дальше с ними. Красные — обратится в Агентурную разведку. Хорошо, что Скрибный готов перейти на сторону красных. Или теперь, когда Скрибный знает про свои сто пятьдесят тысяч, не готов?
Кто же, какая судьба приближается к их полу-станку?..
ВЕСЬ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ своего пребывания в Новочеркасске Шорохов из гостиницы не выходил. Завтрак, обед, ужин приносили из ресторана. Никого не хотелось видеть… Курские, щигринские, касторненские переживания понемногу отступали.
Что сообщить Агентурной разведке, он знал. Перечислить воинские части, встреченные на пути от Курска до Касторной, приложить бумажки, подобранные в разрушенном доме. Точила извечная мука: скора ли будет встреча со связным?
Сложней было составить сводку для миссии. Свести все к ответу на вопрос, доходит ли до каждого нижнего чина поставляемое западными странами снаряжение? Те же марковцы были экипированы неплохо. Но само вот это: доходит — не доходит, — ничего не решало. Белый фронт рушился на всем протяжении. Лавина мечущихся в панике людей, сквозь которую с трудом продвигались даже литерные поезда, тому доказательство. И не давать такой картины в сводке для миссии нельзя. Посчитают, что ее намеренно вводят в заблуждение. И будут правы. Значит, и для американских господ надо сделать честный отчет о поездке на фронт. Удалось увидеть то-то и то-то. Положение с перебросками воинских частей, вывозом раненных такое-то. Выводы пусть делают сами. Может, решат, что далее ввязываться в жизнь нашей страны иностранным господам бессмысленно. Но своим навредишь или не навредишь такой сводкой для миссии?
