Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!
— Ну как, друже? — обратился он к съежившемуся Сереге.
— Холодно! — ответил тот.
— Сколько перископов видел?
— Ни одного, — на полном серьезе ответил парень.
— В таком случае давай топай на отдых, — проговорил Шувалов, сняв с его груди бинокль, висевший на ремешке.
Серега обрадовался возможности согреться, но сделал вид, что не торопится, еще несколько минут потоптался возле Шувалова и незаметно исчез.
А Шувалов наводил бинокль на темные волны с белыми гребешками, катившимися бесконечной чередой и как будто соревновавшимися вперегонки одна с другой. Через минуту его голос прорезал морозный воздух:
— Самолеты противника!
Зайцев поднял голову, окинул глазами небо, обложенное тучами, и не мог понять, что за самолеты почудились Шувалову, где они. Хотел было спросить, но действительно услышал далекий гул. Видимо, немецкий самолет-разведчик совершал далекий рейд.
— Боевая тревога! — скомандовал Зайцев и тут же услышал пронзительные звонки колоколов громкого боя и топот ног матросов, разбегавшихся по своим боевым постам.
Выбежал Максимов и увидел корабль, ощерившийся стволами зенитных автоматов.
Самолет прошел стороной на большой высоте, не обнаружив корабля, и вскоре растаяли глухие звуки мотора. Зайцев отметил про себя: «Молодчина Шувалов!»
— Старшина сигнальщиков, благодарю за бдительность! — громко, так, чтобы все услышали, прокричал он.
Шувалов повернулся лицом к Максимову и глухим, простуженным голосом ответил:
— Служу Советскому Союзу!
Максимов спустился вниз, к комендорам.
— Вы, ребята, тоже посматривайте… — Широким жестом он обвел море. — Перископ может появиться на несколько секунд, и наблюдатели не заметят…
— Есть, товарищ комдив! — сразу ответило несколько голосов.
Зайцев часто задумывался: почему Максимова так любят матросы, старшины, мичманы? Тот же Шувалов мог возненавидеть всякого, кто осмеливался сказать о комдиве плохое слово.
Максимов обошел расчеты и, довольный, вернулся на мостик.
— О самолете сообщите командиру базы, — сказал он.
…Наступил вечер. Стемнело. Море волновалось еще больше. Теперь тральщик не поднимал корму с обнаженными винтами и не зарывался носом в пучину, его мотало с одного борта на другой.
Прошла долгая, тягучая ночь. Темнота нехотя отступала, поредевший туман клочьями проплывал низко над водой. Вдали прорезалась тонкая алая полоса. Она все расширялась и наконец сверкнула пламенем на далеком горизонте. И сразу все преобразилось. Скучающие мелкие льдинки, лениво обтекавшие корабль, рассыпали мириады искр, от которых слепило глаза. Ветер стих, облака порозовели и словно застыли над корабельными мачтами. Рядом с Максимовым и Зайцевым стоял матрос Голубков — напарник Шувалова и осматривался в бинокль, с любопытством наблюдая бледный рассвет в этом незнакомом краю. Взгляд его задержался на какой-то странной белой полосе прямо по курсу корабля. Максимов заметил его неподвижную позу, должно быть, понял, в чем дело, вызвал штурмана и спросил:
— Как вы думаете, что там такое?
— Так это же Мыс Желания, товарищ комдив!..
— Ах, да, да…
Так вот он, желанный мыс, к которому с трудом и опасностью всю ночь пробивались моряки, рискуя оказаться в ледовом плену или получить в борт торпеду. При виде белой полосы, растекавшейся по горизонту, ярко освещенной только что прорвавшимися из-за туч солнечными лучами, все повеселели. Зайцев бодро крикнул в переговорную трубу:
— Анисимов! Открылся Мыс Желания!
— Поздравляю! — глухо донеслось в ответ.
Зайцев настроил бинокль на резкость, сейчас ему виделась не только белая полоса земли, но, казалось, и люди, томящиеся там в ожидании помощи.
— Мыс Желания! Мыс Желания! — слышались довольные голоса матросов на палубе.
Из уст в уста передавалась, эта счастливая весть, и каждый думал про себя с чувством удовлетворения: «Дошли все-таки…»
Максимов оглянулся. Рядом с ним стоял в зеленой канадке на меху, приболевший, но, как всегда, неунывающий Шувалов.
Протянув руку вперед, Максимов пояснил:
— Вот там белая каемка… Видите? Мыс Желания!
— Вижу, вижу!.. — обрадовался Шувалов.
Это была радость для всей команды, и только один-единственный человек не радовался, не торжествовал. Он даже не знал, что происходит там, за железными стенками его акустической рубки. Старшина-гидроакустик сидел, нахмурив брови, перед круглым циферблатом, и стрелками. Сидел уже не один час в предельном напряжении и чувствовал себя охотником.
Хорошо знакомый шум моря, шорох льдин и привычная работа корабельных винтов приятно укачивали, а он не поддавался. Его уши слушали и были заняты непрерывным поиском, рука вращала штурвал компенсатора, глаза следили за стрелками, двигавшимися по кругу. И хотя наушники крепко, до боли стягивали голову, он боялся их снять даже на одну минуту.
Далекий гул то стихал, то снова усиливался. И вдруг в симфонию обычных звуков ворвалось глухое воркование винтов. Старшина вздрогнул от неожиданности. Не ошибка ли? Нет, звуки нарастали. Он взглянул на циферблат, где застыли стрелки, и что есть силы прокричал на мостик:
— Справа девяносто — шумы винтов подводной лодки!
И снова его слух погрузился в мир таинственных звуков…
Максимов предполагал — рано или поздно лодка появится. Он не думал, что это произойдет здесь, во льдах, куда редко забирались немецкие подводники, боясь повредить перископ, где и надводному кораблю нет возможности быстро развернуться, предпринять маневр. Если сбросишь глубинные бомбы, то скорее повредишь свой корпус и сам утонешь, нежели потопишь противника. И все же раз лодка объявилась — промедление смерти подобно…
Он прислушивался к докладам, доносившимся из рубки, следил, как Зайцев маневрирует, чтобы в нужный момент занять самое выгодное положение для атаки.
Корабль своим грузным телом расталкивал плавучие льды, совершал повороты, ложился на новый и новый курс. Теперь не до Мыса Желания. Все было забыто, кроме лодки, подкрадывающейся где-то на глубине.
Максимов и Зайцев ожидали новых донесений акустика. И смотрели на море, боясь проронить лишнее слово, как будто там, на глубине, могли их услышать.
Шувалов стоял рядом с комдивом и тоже не отрывался От бинокля, думал с беспокойством о том, что теперь будет тяжким грехом упустить случай и не расправиться с немцами, потопившими его друзей.
Корабль входил в большое разводье, похожее на озеро, не совсем спокойное, усеянное бесконечным потоком темных барашков, катившихся к самому горизонту…
Такие разводья всегда вызывали у Шувалова необъяснимое чувство настороженности. Он протирал глаза, болевшие от долгого напряжения, и снова смотрел вперед. Вдруг среди барашков, бежавших от корабля до самого горизонта, там, вдали, он заметил узкий пенистый желобок, и сознание обожгла мысль: «Торпеда!»
— Справа по курсу сорок пять — торпеда! — крикнул Шувалов, не отрываясь взглядом от желоба, пока еще далекого, нос каждой секундой приближавшегося к кораблю.
Донесся голос командира:
— Право руля! Так держать!
«Хорошо», — подумал Максимов. Корабль на полном ходу совершил поворот. Корпус тральщика стонал от напряжения, точно это было преданное живое существо, выбившееся из сил, но продолжающее нести свою трудную ношу.
На лице Зайцева собрались суровые складки. Он отдавал команды и тут же смотрел на эту белую полосу, быстро прочертившую след вдали от корабля и затерявшуюся в темных бурунах воды.
— Акустик, слушать внимательно! — передал он в рубку и, получив очередной пеленг, скомандовал поворот.
Радио понесло во все уголки корабля его громкий голос:
— Атака подводной лодки. Бомбы — товсь!
Корабль выходил на боевой курс.
Максимов смотрел в бинокль и прислушивался к командам, тоже захваченный боевым азартом.
Зайцев услышал очередное донесение акустика, в последний раз бросил взгляд на таблицу расчетов и нажал кнопку. Грохот выстрелов носового реактивного бомбомета огласил море, и в следующий миг, как эхо, донеслись из, глубины глухие взрывы и над водой отвесно взметнулись всплески.
Корабль шел по следу взорвавшихся бомб, острым форштевнем разрезая воду.
— Если лодка всплывет — иди на таран, — бросил Максимов.
— Я так и хочу… — отозвался Зайцев, с нетерпением ожидая того момента, когда лодка, получив прямое попадание, начнет всплывать…
Он повторил залп. Но проходили долгие, томительные минуты, а по воде катились все те же темные барашки…
«Неужели промазали?» — сказал про себя Максимов и, досадуя, прикусил нижнюю губу. Ведь все было как надо. Вовремя обнаружили лодку, уклонились от торпеды. Молодчина Анисимов, дал полную нагрузку дизелям, обеспечил маневрирование: точно по пеленгу вышли на боевой курс. А попали или нет — кто знает! Лодка молчит, не слышно ее моторов. Но это еще ровно ничего не значит. Она могла уйти большим ходом, а потом выключить моторы, создать видимость, будто уничтожена. На самом же деле притаиться и ждать удобного случая для новой атаки.
