Валерий Шкода - Был у меня друг
– Неужели так и сказал: «попытаем»? – простодушно переспросил Максим, пораженный нарисованным милицейским портретом, который никак не вязался с безупречным образом любимого с детства легендарного капитана Жеглова.
– Так и сказал, а я понял: мне пришел конец, – продолжал Алексей. – Беру я у него со стола карандаш и говорю: «Дайте мне листок бумаги». – «Вот и славненько! – Он аж засиял весь, думал, что я сейчас признание писать буду. Достает он мне бумагу и говорит: – Давай, мой юный друг, все подробненько излагай: фамилии, адреса, даты —… и помни, чем правдивей будет твое сочинение, тем меньше срок заключения».
Алексей достал новую сигарету и, прикурив от дрожащего окурка, продолжил:
– Беру я карандаш и рисую на бумаге номер телефона, крупными цифрами на весь лист. «Позвоните, – говорю, – по этому номеру и скажите, что я у вас».
Он усмехнулся так недобро: «Никак адвоката решил пригласить, юноша?»
А я знай свое: «Позвоните и скажите, что я у вас». – «Ла-дно, щегол, но на этом наша дружба с тобой закончилась, пеняй теперь на себя». Снимает он трубку и набирает номер. «Майор ОБХСС Ландышев на связи, с кем я разговариваю?» На том конце провода ему представились, и тут…… Ты бы, Макс, видел его лицо!
С этими словами Алексей оживился. Он подложил под себя рюкзак, картинно на него сел и изобразил разговаривающего по телефону следователя:
– «…У меня в кабинете находится молодой человек по фамилии Гарбуль.… Наверное, ваш родственник.… Даже так? Извините. Что он тут делает? Задержан вчера вечером, по подозрению.… Нет, все гораздо серьезнее, валютные махинации.… Да, в особо крупном, полторы тысячи…». Все это он уже говорил, стоя навытяжку, по стойке «смирно». «Нет, ошибок быть не может, давно в разработке…» …Как передать материалы?! Это ведь не ваша компетен…… И тут он весь побелел как мел и сразу обмяк: «Слушаюсь, товарищ полковник, виноват…». И положил трубку. Затем он на меня зыркнул так гневно, весь позеленел от злости да как хватит кулаком по столу, там все приборы канцелярские и подпрыгнули разом. Подошел он ко мне, наклонился к самому лицу и говорит: «Ну, сучонок, повезло тебе с папашей, выкрутился на сей раз. Но знай: обиделся я на тебя крепко. Целый месяц работы коту под хвост, этого я тебе не забуду, заруби себе на носу. А земля – она штука круглая, да и папа твой не вечный…».
Вывели меня на улицу, а там «Волга» черная уже поджидает с комитетовскими номерами. Посадили меня на заднее сиденье между двух крепышей из папиного отдела и доставили прямо к родителю в кабинет. Захожу я к нему ни жив ни мертв. Кабинет у него большой такой, с красной дорожкой на всю длину. Смотрю, папа за столом дубовым сидит под портретом Дзержинского и что-то пишет. Я у дверей остановился и стою, с ноги на ногу переминаюсь, а смелости подойти к отцу не хватает. Он голову медленно поднял и, улыбаясь, голосом таким леденящим говорит: «Здравствуй, сынок, проходи, не стесняйся. Как у тебя дела? Почему дома не ночуешь? Все ли у тебя в порядке?»
Я голову опустил: «Нет, папа, не все. Проблема у меня есть очень серьезная». – «А что так? Откуда у тебя могут быть проблемы? Не хватало тебе чего-то? Ответь мне. Чего тебе в жизни не хватало?» – «Денег, – говорю я ему, – денег». – «Ну надо же! Тебе не хватало денег?!» – Я голову-то поднял, смотрю, а он ко мне подходит, улыбаясь, и по-отечески так руку левую мне на плечо кладет. У меня аж от сердца отлегло. – «Так что же ты, сынок, мне не сказал, что у тебя финансовые трудности, неужто папа твой тебе бы не помог?» – «Я стеснялся», – отвечаю я ему. – «Ах, он, видите ли, стеснялся. А знаешь, почему? – и тут его голос сделался каким-то зловещим. – Да потому, выродок, что деньги тебе нужны были не для праведных целей, а для разврата. Подними голову».
Я голову-то приподнял, и в этот самый момент в мозгу у меня больно вспыхнуло, а в ушах зазвенело. Очнулся я на полу. Чувствую, из носа горячее что-то бежит. И знаешь, Макс, что мне в этот момент в память врезалось? Черные, надраенные до блеска ботинки отца перед самым моим носом. Так близко я их никогда не видел, прямо перед лицом. Все царапины на подошве разглядел, хоть щас зарисую с закрытыми глазами.
Повернул я голову на затылок, чтобы кровь остановить, и смотрю на папу снизу вверх, а все как в замедленном кино. Он не спеша, двумя пальцами из нагрудного кармана достает белый носовой платок и спокойненько так пальцы свои разжимает. И ты знаешь, платок этот медленно-медленно планирует в воздухе и прямо на глаза мои бесстыжие опускается. Этот платок планирующий до сих пор мне снится.… Как лист опавший с дерева.… Медленно так падает и прямо на глаза мои.… А еще ботинки эти черные и шум страшный в голове….
Алексей давно уже сидел на броне, обхватив колени руками, и задумчиво глядел вдаль. Глаза его были влажными. Максим видел, что белорус страдает и страдает очень сильно. «Да-а, досталось тебе, братан, в жизни, – подумал Макс, положив другу руку на плечо.… – Собственно, как и всем остальным здесь присутствующим».
– Вот такая история. И ты знаешь, Макс, до самого призыва в армию отец не проронил в мой адрес ни слова. Только у ворот военкомата сказал: «Отслужи Родине достойно, как дед твой, как я, но имей в виду: на вторую ошибку ты права уже не имеешь», – все так же глядя вдаль, закончил Алексей свой рассказ.
– Неужели так и не простил?
– Я даже не уверен, сможет ли он вообще меня простить когда-нибудь. – Алексей повернул голову в сторону Максима и, нехорошо улыбнувшись, добавил: – Разве что кровью искупить….
– Да типун тебе на язык, – замахал на него руками Максим, – накликаешь беду. Нельзя каркать в горах.
– Ладно, не буду, – сказал Алексей и задумчиво добавил: – Имеем, что имеем. Была полоса белая в нашей жизни, сейчас, видимо, наступила черная. Придется нам с тобой немножко помучиться. А? Ты как, Макс, насчет помучиться?
– А куда деваться-то, разве у нас есть выбор?
– Это верно. Выбор у нас невелик: или выжить в этой гребаной стране и вернуться домой, или загубить ни за грош свои молодые души. А чтобы выжить, мы с тобой должны усвоить одно очень важное правило.
– Это какое такое правило?
– Не расслабляться…
Взревели моторы, и ожившая вереница боевых машин вновь наполнила предгорье чужеродным звучанием, унося навстречу неизвестности неоперившихся птенцов, мечтающих лишь об одном – вернуться бы домой…
Перевалив через горный хребет, авангард колонны, набирая скорость, приближался к водоразделу. С высоты перевала Максим наблюдал, как БТС, будто гигантский железный жук, осторожно, словно страшась замочить свои исполинские лапы-гусеницы, входил в бурлящий водный поток.
«Перейдем реку, а там и до Макавы рукой подать. В первую ночь вряд ли на засаду пойдем, – размышлял о перспективах на вечер Максим. – До темноты батальон, расставив бронетехнику замкнутым кольцом, будет окапываться, разгружаться, минировать окрестности, обустраивать лагерь, одним словом – готовиться к боевым действиям. Сколько времени проведем в горах, одному Аллаху известно. Может быть, неделю, а может, и целый месяц, сложно даже представить, что за это время с нами приключится. Здесь в любой миг все может перевернуться. Только бы без потерь, а к остальному я уже почти привык, – думал Максим. – Но почему на душе так муторно?»
Его бронетранспортер тем временем, набрав приличную скорость, устремился вниз.
– Леха, слышь? – толкнул он локтем сидящего рядом друга.
– Чего тебе?
– Вот если танк саперный впереди «ниточки» пройдет, вряд ли за ним фугасы останутся?
– Не факт, – угрюмо отозвался Алексей, придерживая рукой сдуваемую встречным ветром панаму. – Ротный рассказывал, что, бывает, и в середине колонны рванет.
– Спасибо, успокоил.
– Дома будешь успокаиваться, – назидательным тоном сказал Алексей и отстегнул от рюкзака плащ-палатку.
Неожиданно для самого себя Максим развернулся и махнул рукой ребятам, ехавшим за ними. Те помахали ему в ответ, и он вдруг понял, что они прощаются с ним.
…Уже было слышно, как шумит находившаяся на их пути водная преграда, когда внезапно появившееся в сознании черное облако донесло откуда-то из глубины машины сокрушительный, сотрясающий все человеческое нутро металлический удар. Все произошло в одно мгновение. Последнее, что запомнил Максим, – задирающийся вверх железный борт. Потом наступила темнота, и сознание покинуло парящее в воздухе безвольное тело…
Включился он, уже стоя на четвереньках в пыльном облаке, медленно оседавшем на обочину дороги. Машинально оглянувшись назад, Максим с ужасом увидел бешено летящий на него, сметающий все на своем последнем пути искореженный бронетранспортер. Задыхаясь от животного страха и пыли, так и не поднявшись с колен, он на четвереньках рванул в сторону реки, каждым атомом своего тела ощущая стремительно надвигающуюся сзади, стонущую от боли, свистящую и умирающую машину. Спасительной кручи он достиг за несколько секунд, перевалился через крутой берег и, вновь теряя сознание, рухнул в кипящий поток….
