Богдан Сушинский - Стоять в огне
– Из этого следует, что вы считаете себя профессионалом?
– Я не стыжусь этого, господин Беркут. Как не стыдится своего ремесла любой другой профессионал. Мало того, в известной мере я принадлежу к профессионалам международного класса – пусть это не покажется проявлением моей нескромности. Просто в данном случае следует называть вещи своими именами. В этом смысл нашей встречи.
– Несомненно.
– Однако вернемся к моей версии. Группа Беркута возникла стихийно. Но во главе ее – обычный окруженец, бывший комендант одного из дотов «Сталинской линии». Вопреки сложившемуся мнению, его – то есть вас, лейтенант Беркут, – никто не готовил, никто не засылал сюда и никто не уполномочивал создавать такую группу. Тем не менее вы оказались способным организатором. К тому же свободно владеете немецким, хладнокровны, умеете подавлять в себе чувство страха, не задумываясь идете на риск. Даже тогда, когда в этом нет необходимости.
– Но какое это имеет значение: профессионал я или нет? Война, как вы убедились, затягивается и продлится, вероятно, еще года два. За это время все мы, уцелевшие, станем профессионалами. Вот только одни будут по-прежнему называться оккупантами и убийцами, а другие – народными мстителями. Что, согласитесь, не одно и то же.
– Я думаю, что разделимся мы в основном на мертвых и… профессионалов. Однако вернемся к вашему вопросу. Могу понять кадровых разведчиков и диверсантов, которых засылают сюда, в тыл, после соответствующей подготовки. Они работают в течение определенного времени, зная, что в штабах и центрах помнят о них, прикалывают к их парадным кителям ордена, повышают в звании. Словом, они знают, за что рискуют. Будем говорить откровенно: вы исключительно способный диверсант. Но что заставляет вас работать вот так, по собственной инициативе? Почему вы не ушли за линию фронта, не попытались окончить диверсионную школу?
– Я должен объяснять? – поиграл желваками Громов.
– Не обязательно, – согласился Штубер, выдержав длинную, выжидательную паузу. – Мне и так ясно, что для вас борьба здесь, в тылу, – идеальный способ самовыражения, проявления своих способностей. Если вы отбросите свои помпезные политические толкования и спросите себя об этом откровенно, то согласитесь со мной. Впрочем, не будем дискутировать.
– Это все, что вы хотели мне сказать?
– Я хотел предложить то же, что уже предлагал, когда вы были в доте смертников, то есть сотрудничество. Обратите внимание: сотрудничество не с гитлеровской Германией, не с доблестными войсками фюрера, а со мной и такими людьми, как я, как мы с вами, профессионалами войны. Поверьте, как бы ни менялись обстоятельства и политические ситуации, такие люди не теряют своей ценности и ореола славы. Ими будут восхищаться и через много лет после войны. Восхищаться и подражать.
– Божественно. Теперь я начинаю понимать вас. Стало быть, сотрудничество двух профессионалов. И на каких же условиях?
– Об условиях я уже говорил. Но появился один нюанс. Да не волнуйтесь вы, Беркут, – неожиданно рассмеялся гауптштурмфюрер, чувствуя, что замысел его близок к осуществлению. – Права рисковать жизнью мы вас не лишим, прекрасно зная, что без этого жизнь теряет для вас всякий смысл. Но вы понимаете, что партизанщина – явление временное. Рано или поздно все, кто находится сейчас в лесах, будут перебиты, вымрут от эпидемий или попросту выйдут и сложат оружие.
– Ну, положим, исход партизанского движения видится мне иначе.
– Сложат, сложат, лейтенант: кто оружие, кто головы… Но даже те, кто сдастся, уже не будут иметь надежды на будущее. Независимо от того, какими подвигами они прославились перед местным населением – кучкой старых женщин и стариков из окрестных сел. Правда, кое-кто попытается перейти линию фронта. Но поверьте, как только вы перейдете ее, вас сразу же посадят в концлагерь и будут долго выяснять, почему сразу же не вышли из окружения и не вернулись в часть и, вообще, чем все это время занимались. А потом в лучшем случае – штрафная рота. Так зачем вам ввязываться в эту историю? Я предлагаю сотрудничество на рыцарских условиях. При которых не пострадает ваше достоинство.
– Каких же?
– Группа остается в лесу. Но действуют в ней лишь те, кто примет наши условия. Полагаю, Беркут достаточно авторитетен, чтобы к его мнению прислушались. Ну а тех, кто не прислушается…
– Понятно.
– Итак, вы будете руководителем группы. В свою очередь, мы всеми возможными способами пропаганды будем поддерживать легенду о бесстрашном Беркуте, приписывая ему даже те подвиги, которых он никогда не совершал. Конкретнее – диверсии, проводимые другими партизанскими отрядами и группами.
– Это уже интересно.
– Прослышав о вашей славе, в группу будут стекаться все, кто сочувствует большевикам. Ну а мы, естественно, будем вовремя нейтрализовывать их, отводя при этом от вас малейшие подозрения.
«Ишь как: “нейтрализовывать”! – возмутился про себя Громов. – Изобрел-таки термин! Чтобы не шокировать ранимого лейтенанта Беркута».
– Что же касается будущего, то давайте пофантазируем. Почему бы не допустить, что вы станете здесь, у себя на Украине, национальным героем, как, например, Хмельницкий, Кармелюк, Наливайко… Или кто там еще? Вы знаете их имена лучше меня. Героем, который сразу же после поражения Москвы, во избежание бессмысленного кровопролития, с достоинством капитулирует перед победителем. А потом, по воле правительства рейха, отдающего должное его мужеству, будет назначен на какой-нибудь высокий государственный пост.
– Простите, гауптштурмфюрер, какого государства?
– Украинского. В составе рейха. Впрочем, не следует принимать меня за чиновника, раздающего посты и кресла.
– А в случае поражения Германии?
– Поражения? – удивленно переспросил Штубер, несколько замявшись. Такой вопрос Беркута явно не был предусмотрен в его подробно разработанном плане встречи с мятежным лейтенантом… – В случае поражения вы или останетесь на Украине и будете продолжать борьбу с большевиками, или же присоединитесь к нам, к группе Скорцени, и станете разведчиком и диверсантом международного класса. Отто обещал, что я пробуду здесь в крайнем случае до осени. А когда в Подольске миссия моя будет закончена, влиятельные друзья предложат место с более подходящим климатом, например, Италию, Францию или Испанию.
– Скорцени? Мне это имя ни о чем не говорит. Кто-то из итальянских фашистов?
– Вот видите, как все просто! Будь вы профессионалом, это имя, конечно же, было бы вам известно. Он – немец, но сомневаюсь, чтобы он был ревностным национал-социалистом, демократом или еще кем-нибудь. Он верит в Гитлера лишь как в личность, равную себе. Подчеркиваю: как равную. Я убежден в этом. Впрочем, вскоре вы узнаете о Скорцени значительно больше. Со временем его будут почитать и на Украине.
– До сих пор нам вполне хватало своих национальных героев, – поднялся Беркут, считая, что разговор окончен. – Скажите, ваша группа подобрана из таких же профессионалов, как этот Скорцени?
– Разумеется. И вы сможете убедиться в этом, – в свою очередь поднялся Штубер. Фраза прозвучала несколько двусмысленно. – Если вы согласны, связь будем поддерживать через особо проверенных людей. Кстати, как вы отнесетесь к такому варианту: несколько моих сорвиголов вливается в вашу группу и действует там под вашим командованием? Мне же отводится скромная роль комиссара. Гауптштурмфюрер – комиссар СС! Как вам такой чин?! Зря мои и ваши фюрер-социалисты развязали эту войну, зря! – рассмеялся Штубер. – Если я стану комиссаром, тогда уж возможность разоблачения будет совершенно исключена. Не так ли?
– Интересное предложение. Над ним стоит подумать.
– Тем временем о вас узнают в Берлине и, в частности, в управлении абвера – это военная разведка, а также в управлении СД. Через три-четыре месяца, если сотрудничество наше окажется плодотворным, вы, лейтенант Громов, станете офицером СС. С повышением, конечно. А еще через пару месяцев мы с вами, уверен, будем беседовать в башнях куда более древних крепостей, чем эта. Такого человека, как вы, наши общие друзья в здешнем болоте держать не станут.
– Это уж точно. Я должен принять решение сегодня же? – продолжил игру Беркут. Он не жалел, что эта встреча состоялась. Теперь об отряде «Рыцарей Черного леса» у него было намного больше сведений, чем смогли бы дать допросы десятка пленных.
– На это я и не рассчитывал. Но трех дней, полагаю, будет достаточно? По условиям, изложенным в письме, у вас есть даже десять суток. Они остаются в силе. Мои люди пока не будут знать правды о личности, посетившей меня сегодня. Так что чувствуйте себя не связанным никакими обстоятельствами.
– Божественно. Выведите нас за ворота крепости. Только пистолетик свой оставьте на столе.
– Странно, – проворчал Штубер, надевая ремень. – Мне казалось, что между нами уже достигнуто полное взаимопонимание и доверие.
