Николай Ященко - С отцами вместе
Кравченко высказал свою догадку:
— Ничего тут странного нет. На дрезине ехали белые растяпы, они и виноваты — недоглядели, тележка сама укатила под уклон. Так бывает!
— Бывает, конечно, но Усатый, видать, сердится и вторично предупреждает: булавочных уколов врагу не наносить, его бить надо так, чтобы не поднялся…
Дядя Филя остановился.
— Я на станцию не пойду, нечего лишний раз коменданту на глаза попадаться. Пока! — и он свернул в переулок…
Кравченко принял поезд и пришел к дежурному по станции за путевкой. Никифор Хохряков подал ему два одинаковых листка — заполненную путевку и чистый бланк, на котором было написано:
«Прочитай и отдай мне… В Куренге эшелон будет завтракать. Когда пищу раздадут всем, ты придешь в вагон-кухню и скажешь чернявому повару: „Наздар“ — это по-ихнему „Привет“. Остальное увидишь на месте».
— Добре! — сказал Кравченко, возвращая одну бумажку Хохрякову. — Я — к паровозу!
Минуты через две раздался свисток отправления. Эшелон вздрогнул и тронулся. Кравченко по старой кондукторской привычке подождал, когда подойдет последний вагон, и легко на ходу поезда вскочил на тормоз. Увидев на путях военного коменданта, провожающего эшелон, крикнул:
— Наздар!
Комендант поспешно отдал честь.
— То-то же! — сказал про себя кондуктор и усмехнулся в усы.
Глава одиннадцатая
Сошлись враги
Красная гвардия оставила Читу. Сергей Лазо и его боевые товарищи отступили с последним поездом. Красногвардейцы с оружием в руках расходились по селам и деревням, по рабочим поселкам и казачьим станицам. Воевать надо было по-новому — партизанскими методами: совершать внезапные налеты и ловко уходить от преследователей, бить противника там, где он не ожидает, не давать ему покоя нигде и никогда…
С востока стали прибывать эшелоны с белогвардейцами, их называли семеновцами — по имени атамана Семенова, который пришел со своими бандами из Маньчжурии. На станции говорили, что вот-вот появятся японские войска…
* * *В один из сентябрьских солнечных дней зареченские ребятишки шумной ватагой отправились в поселок Гора. В высшем начальном училище начинались занятия. Теперь Проньке, Кузе и Леньке Индейцу учиться в пятом классе, Косте, Вере и Васюрке — в шестом, а Шурке Эдисону — в восьмом…
На высоком крыльце школы стоял долговязый Женька Драверт в фуражке с зелеными кантами и белой кокардой; веночек с тремя буквами ВНУ. Его окружали сыновья аптекаря, грека-булочника и начальника лесничества. Увидев зареченских ребят, Женька закричал:
— Ичиганы идут! Шире грязь — навоз ползет!
— Помалкивать, не огрызаться! — успел сказать своим Шурка Лежанкин, а сам, проходя мимо Женьки, отдал ему по-военному честь.
— Приветствую вас, сэр!
После звонка учащихся собрали на общую молитву. Вся первая смена построилась в две шеренги в большом коридоре. Лицом к школьникам стояли, сбившись в кучу, учителя. Директор училища был в тех же узеньких лакированных туфлях, в каких Костя видел его в день прибытия первого поезда белых. Перед учителями топтался толстый священник в темно-малиновом подряснике с широкими рукавами. Директор откашлялся и объявил:
— Тихо, дети! Отец Филарет будет говорить!
Костя с интересом наблюдал за батюшкой. Черная борода его вскидывалась и опускалась, а большой крест на серебряной цепочке раскачивался и колотился о грудь.
Отец Филарет говорил немного нараспев. Костя не старался понять речь священника, а следил за тем, как тот легко выговаривал непонятные церковно-славянские слова. Костя повторял их про себя: «Чада, отроки, егда приидеши во царствие небесное…» Все это казалось забавным.
Отец Филарет говорил о том, что наступило смутное время, теперь все люди от мала до велика должны стать ближе к богу, уповать на его милость и не роптать на новую власть, ибо только один господь знает, кто должен править на земле. Батюшка произнес фразу из священного писания: «Несть власти аще не от бога…»
Костя вспомнил, что дома есть «Библия» — толстая книга с золотым крестом на корке, и подумал: «Батюшка, наверное, всю ее знает наизусть». Отец иногда читал «Библию» матери и соседям и почему-то спорил с ними. Костя знал, что у отца есть другая книжка, канцелярская. В нее он много лет переписывал разные стихи и песни, иногда читал их гостям. После чтения обыкновенно начинались шумные разговоры. До революции отец где-то прятал свои записи, а с 1917 года книга лежала в ящике стола. Костя несколько раз доставал ее и читал. Сейчас она была закопана в огороде вместе с какими-то таинственными бумагами.
Священник все говорил и говорил, а Костя мысленно перелистывал записи отца… Там было стихотворение про бога и человека. Если бы революция не отступила, Костя выучил бы все стихотворение. Глядя на бороду священника, он вспоминал отдельные строки.
…Человек просил бога спасти его от зла и насилия, но бог с небес ответил, что он и не думает никого спасать, так как люди давным-давно его забыли. Бог говорил: «Коль хошь спастись — спасайся сам, а зря не прись ты к небесам». Бог упрекал человека за то, что тот на земле сам наделал себе богов, пророков да святых. «Ну, там и требуйте от них, а я не выжил из ума, чтобы нос совать в ваши дела. Вас там и черт не разберет и не поймет, кто что поет: что ни тиран, то весь в звездах и держит власть в своих руках…» Бог велел жить на земле и не сквернить небес, а то он в самом деле слезет на землю и выгонит всех с планеты…
Косте представилась картина: лысый бог-старичок с белой бородой выгоняет людей с земли поганой метлой. Сам того не замечая, Костя широко улыбался. Стоявший рядом Женька Драверт прошипел: «Вот скажу директору, что ты смеешься на молитве».
Костя очнулся. По-прежнему раздавался певучий голос отца Филарета, он призывал учеников рассказать родителям обо всем, что они услышали от него сегодня.
Едва отец Филарет закончил речь, директор подал знак рукой. Володька Потехин, сделав два шага вперед, начал баском читать молитву: «Преблагий господи, ниспошли нам благодать духа твоего святого, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы…»
«И как это он запомнил такие слова?» — думал Костя.
А купеческий сын продолжал: «Дабы, внимая преподаваемому нам учению, возросли мы тебе, нашему создателю, на славу, родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу…»
Ученики крестились. Кузя стоял позади Женьки и старательно мелом выводил на его спине кривую рожицу.
— Разойтись по классам! — раздался писклявый голос директора.
* * *На первый урок в шестой класс пришла Лидия Ивановна. Школьникам казалось, что она еще больше ссутулилась и состарилась за это лето, глаза ее будто потемнели, прибавилось морщин.
— Мы живем в трудное время, дети! — начала она неожиданно молодым и твердым голосом. И вот уже посветлели ее глаза и будто разгладились морщинки.
— Может быть, вы скоро станете свидетелями больших событий. Впрочем, не только свидетелями, но и участниками. И я хочу в первый день нового учебного года пожелать всем вам успехов. Приобретайте знания, с ними вам будет легче во всякой борьбе. Учитесь. Хорошо учитесь! А теперь мы займемся…
Женька Драверт поднял руку с обгрызанными ногтями.
— Что тебе? — спросила Лидия Ивановна, недовольная тем, что ее прервали.
— Я не буду сидеть на одной парте с Кравченко! — обиженно буркнул Драверт, шлепая толстыми губами.
— Почему?
— Он мне не пара!
— Вот как!
С несвойственной ее возрасту быстротой учительница встала со стула и подошла к Драверту.
— Во-первых, почему ты сидишь?!
Драверт нехотя поднялся, отвалившись всем телом на спинку парты.
— А во-вторых, — продолжала Лидия Ивановна, — кого же тебе надо в соседи?
Драверт молчал, грызя ноготь.
— Кого же тебе надо? — повторила учительница.
— Мой папа машинист пассажирских поездов, а у него кто? — Драверт покосился на Костю. Его презрительный взгляд задержался на черной сатиновой рубахе с заплатами на локтях. Пальцы левой руки Драверта прошлись по светлым пуговицам своей гимнастерки, сшитой из серого сукна.
— Кравченко, кто твой папа? — мягко спросила Лидия Ивановна.
Костя встал и, держась за крышку парты, сказал:
— Мой папа был ремонтным рабочим, потом строил тоннели вокруг Байкала, был еще стрелочником, а теперь кондуктор!
— Так в чем же дело, Драверт? — холодно спросила учительница.
Но ответил Костя:
— Его отец, Лидия Ивановна, ходит в белых перчатках, его называют «господин механик». И фамилия у него особая. Женька сам говорил, что его дедушка и бабушка дворянского рода…
— Садитесь! — спокойно продолжала Лидия Ивановна. — Здесь все ученики и все одинаковы. Ты, Драверт, будешь сидеть рядом с Кравченко — вы с ним по росту подходите…
Она прошла к столу и обратилась ко всем ученикам:
