Сергей Скрипаль - Мой друг – предатель
Летом, ближе к концу августа, пришлось его отделению отправиться на большое сидение на подобном нашему сегодняшнему блокпосту. Дежурство и дежурство, вроде бы ничем не примечательное, однако ниже расположения обнаружили раздувшийся труп лошади, дохлятинкой пованивало изрядно, особенно когда ветерок поднимался в сторону блока. Ночью выпал снег, да сильный такой, чуть ли не метровой периной укрыл все вокруг, и коняшку мертвую тоже. Где снег, там и морозец. Благо, наученные войной, никто не расставался с бушлатами и прочими теплыми вещами перед заступлением на пост. Все просто замечательно шло, пока были продукты, а как только начали заканчиваться консервы и овощи и остались только брикетированные каши, тут и тоскливо как-то стало. А еще снайпер-змей объявился, продыху не давал, шмалял периодически и шмалял. Как его найдешь в снегу-то? Делали чучела из досок, набивали бушлат соломой, притягивали все это хозяйство бронежилетом к шесту, нахлобучивали каску сверху и выставляли из-за бруствера. Мерзавец пулял охотно и довольно метко.
Заскучали бойцы на посту, затосковали по вкусной и полезной пище. Тут Татарина толкают в бок – мол, командир, а не попробовать ли нам конинки? Игорь сначала обалдел, там же трупного яда уже хоть ведром вычерпывай. Но искуситель гундосит и гундосит – выварим получше, и все дела. Согласился сержант, дал добро, а то ведь и правда с пустым брюхом воевать несподручно. А чем живот набьешь? Последние несколько дней разбивали гороховые концентраты, замешивали на воде и пекли лепешки. Пару дней еще ничего было, а сегодня желудки колом встали и наотрез отказались принимать бобовые. Сколько еще торчать тут придется, толком не знали ни Татарин, ни комроты, периодически выходящий по рации на связь.
Ладно, конина так конина. Подумаешь, с запашком. Эх, жаль, что сюда собачки не забредают, а то б отъелись бойцы на свежатинке, враз повеселели бы. Ну и ладно, будем есть то, что есть!
Тот солдатик, что смутил умы товарищей и вызвал у них обильное слюновыделение от ожидания мясной халявы, и направился за первой партией мясца. Только неудачно у него получилось: снайпер, зараза, прострелил ему бедро. Хорошо, пуля мягкие ткани навылет прошила. Татарин, ясное дело, наотрез запретил было ходить к дохлому продскладу. Но все тот же искуситель, только теперь уже раненый, подкинул идею прорыть траншею к лошади и вырубать мясо из той части, что к земле ближе. Согласился сержант. Пара проглотов-добровольцев лихо прорыла глубокую канаву, отсекла лопаткой от крупа коняки ломоть мяса и приволокла на блок. Понюхали – ну, есть запашок, конечно, что грешить, но не такой уж и сильный. Покачал головой в сомнении Татарин, велел дневальному ставить котел, кипятить воду. Мда… как только в горячей водице стало оттаивать мясо, тут уж на свежем воздухе оказались все, даже отдыхающая смена. Сказать, что в помещении сильно, жутко, страшно воняло – ничего не сказать. Вывернули котел с содержимым прямо в снег. Теперь уже варили мясцо на улице, через каждые полчаса меняли воду, дневальный присаливал бульон, добавлял лаврушки и перца-горошка, в тщетной надежде отбить амбре. К вечеру мясо было готово, разварилось, стало бледно-белым. Татарин, как старший, отрезал кусочек, поднес к носу, понюхал… хм… черт его знает, вроде и не воняет уже; круто присолил, подул на горячий кусок, сунул в рот, прожевал. Вполне съедобно. Тут уже все кинулись делить добычу. Нормально, вдобавок к каше так вообще замечательно.
Так и ходили за мясом раз в сутки; дежурные варили, и все хором ели конину. Как-то раз один из посланцев мясных вернулся не только с очередной порцией, но и с хорошей новостью. Обнаружил все же, откуда снайпер ведет огонь. Приползли с сержантом под лошадку. Увидел Игорь, куда боец пальцем тычет. Почти напротив поста через ущелье есть пещера, где и прячется дух с винтарем. Попробовали взять его на арапа. Пуляли из «калашей», из «РПК» – ничего не получается. Забился душара поглубже в пещеру, костерок развел и отдыхает.
Ночью Татарина осенило, как угробить врага. Поднял весь личный состав и потихоньку-полегоньку перетащили с другого конца периметра выносной пулемет «ДШК». Дождались утра, подманили снайпера наживкой – чучелом в обмундировании, высмотрели, откуда хлопок был. Игорь сам приложился к пулемету, надавил на спуск и повел огненной струей прямо над пещерой, где навис огромный снеговой карниз. Для верности прошелся еще разок. Снеговая гора с шумом сверзилась вниз по склону, многотонной подушкой прочно закупорила духа в его укрытии.
Вскоре пришла замена на блок. Летели в «вертушке», а летуны заперлись у себя в кабине, блистеры пооткрывали нараспашку, да и то носы затыкали. Удивились бойцы, чего это они? Нормально же все! Мда… принюхались ребята, смрадной вони от себя не замечали. В части им тоже прохода не давали – вернее, наоборот, давали, везде пропускали, только просили стать с подветренной стороны. Да ничего, все в порядке. Отмылись, отчистились, всякими-разными способами достали новое обмундирование.
Постепенно история эта обросла всякими глупыми подробностями, легендой прямо стала. Татарин равнодушно и невозмутимо отмалчивался, когда слышал очередной вариант пересказа, и даже не реагировал, когда оказывалось, что все это произошло совсем в другой части, в совсем другом конце Афганистана.
* * *Я зашел внутрь блока. По краям убогого пристанища стояли грубо сколоченные из снарядных ящиков нары. Под одним из лежаков приткнулись ящики с боезапасами, оставленные Игорем. Тепло стало на душе от подарка Татарина. Ничего себе, чуть-чуть оставил… Пара нераспечатанных цинков с автоматными патронами. А это, как известно, по семьсот штук в каждом. Десяток гранат, по пять экземпляров сигнальных и противопехотных мин. Рядом с печкой, сложенной из камней, густо обмазанных глиной, – семь вязанок дров, три из которых явно не нами принесенные. Опять же Татарин сэкономил. Стоп! А где же наши недостающие вязанки? Заледенело все внутри, неужто в «вертушке» забыли?! Да нет же, я сам выпихивал на землю семь больших вязанок, по одной на сутки дежурства. Ночью в горах холодно, да и без горячей жратвы и чая тоже скучновато как-то.
– Сопля! – негромко позвал я.
– Чего тебе? – нехотя откликнулся Юрка.
– Где дрова? Почему не захватил? Ведь замыкающим шел, с пустыми руками…
– Плов, да пошел ты!
Юрка не успел договорить. Ударил я его коротко, зло, прямо под дых. Хорошо хоть он без броника был, а то бы все костяшки себе снес. Сопля согнулся, плюхнулся задницей на нары, тяжело задышал, закашлялся:
– Ты чего, сержант?
По глазам его было видно, что все прекрасно он понял. Тут и за Плова, и за грубость по отношению ко мне, сержанту, командиру боевого подразделения, и за брошенные на перевале дрова. Юрка притих и примирительно затараторил:
– Да труханул я, когда духи пальнули. Дернул к тропе, за камни сунулся. – Для убедительности Сопля показал куда-то ладонью. – Смотрю, ты кувыркаешься перед блоком, думал, засадили в тебя. Тут на меня сверху мешок с консервами упал, я вообще чуть в штаны не наделал…
Хитрил Юрка, старался загладить свою вину, ну и вызвать заодно жалость к себе, бедному, напуганному бойцу. Угу, знаем его уловки. А Юрка продолжал:
– Схватил я мешок – и сюда, наверх поднялся. И вместо благодарности – вот. – Он прижал руки к груди и зашмыгал носом. – Да ладно, я утром спущусь, мин понатыкаю и дрова принесу.
Да уж, благодетель! Промолчал я. Злость душила, кипела во мне, так и хотелось звездануть Сопле по зубам, но сдержался. Заслать бы этого урода прямо сейчас за дровами, только опасно это, да и, пожалуй, не очень справедливо. Я проворонил мешок с консервами, а он приволок. С остывающим возмущением в голосе сказал Сопле:
– Ладно, утром посмотрим. Духи тоже насчет дров не дураки.
И вправду сказать, здесь, в Афгане, дрова ценились высоко, особенно в пустынных и высокогорных районах. Сам видел, как торговцы взвешивали вязанки хвороста, а то и отдельные поленья на допотопных веревочных весах. На одной огромной медной чаше лежали дрова, на другой – булыжники разного размера. Кто знает, как они определяли вес. Покупатель отдавал деньги или менял топливо на продукты по неведомому мне курсу. Так что вполне вероятно, что ночью здешние душки попытаются выкрасть наши дрова. Не хотелось бы!
Распределил смены. Первым заступать досталось Лисе. Он с безразличным видом кивнул, сунул в рот новую спичку и вышел на воздух. Вторым назначил Шохрата, слух у него тонкий, музыкальный, пусть пару часов послушает ночную симфонию гор. Узбек отозвался от котла, где варилась рисовая каша с тушенкой. Но пахло так, будто от мангала где-нибудь на пикничке у озера. Шохрат умел и любил готовить. Думается, что у него получалось вкусно из-за массы приправ, носимых им в ранце в маленьких пакетиках. Следующим в караул заступал Малец. Он вздохнул, соглашаясь, и уселся спиной к пока еще теплой каменной стене блока. Совсем скоро камни остынут, потянут наше тепло в себя, поэтому мужики стали развязывать скатанные в рулон бушлаты, готовиться к ночи. Затем была очередь Сопли нести службу. Не самое приятное время с четырех до шести утра, но что делать, это армия, тут не выбирают. С пяти утра на подмогу Сопле, да и вообще для профилактики зоны ответственности, выйдет вновь Гена. Как красиво все распределилось, а! Дай бог, чтобы ночь спокойно прошла, в противном случае все надежуримся. Себе я времени на караул не нарезал. Незачем! Да и все парни понимали, что отдыха у командира не бывает. Ни ночью, ни днем. Я сам замечал, что в таких ситуациях нормального сна все равно нет. Вполглаза спишь. Все слышишь, что вокруг делается. Ночью кто-нибудь из отдыхающей смены заскрипит нарами, поднимется, сразу глаза нараспашку – куда собрался? Буркнет спросонья, что по малой или по великой нужде приспичило. Лежишь, ждешь, когда назад придет. Ночью тоже проверить караул нужно, не задремал ли кто. Бойцы наши – парни проверенные, надежные. Только мало ли что может случиться.
