Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
Немецкие пулеметы, уже не переставая, работали в низине, трассы летели оттуда, врезались в землю возле площадки орудия. Стрельба в низине усиливалась, в нее влились тонкие строчки автоматов; тяжелые мины стали рваться на улочках деревни – дважды со скрежетом сыграл шестиствольный миномет.
Вся низина и река в ней были затянуты серым туманом, и там, впереди, как бы ощупью приближаясь, тихо рокотали моторы то ли автомашин, то ли бронетранспортеров.
Этот же звук, и выстрелы, и угадываемое на слух движение были справа и, кажется, слева, за спиной, и Борис понял, что это действительно суживалось колечко, через которое пролезать надо было головой. Как ни был расчетлив Бульбанюк, как ни считался он осмотрительным, свершалось то, что не было предопределено.
– Это не танки, – сказал один из сержантов Березкиных (не то Николай, не то Андрей, Борис так и не научился их различать), – танки не так… – И быстро посмотрел на Бориса, в глазах засветились горячечные огоньки.
Никто ему не ответил; все смотрели в туман, туда, где был мостик. Эти почти незнакомые Борису люди в запачканных глиной шинелях с воспаленными лицами вдруг ощутимо ближе стали ему сейчас; двое солдат ненужно протирали чистые снаряды, большие руки, натруженные за ночь, тряслись, наводчик Вороной, молчаливый человек лет сорока, вглядывался в Бориса вопросительно и пристально.
Торопливо сдваивая, заработала скорострельная пушка. Прерывистые трассы возникли из тумана уже у самой реки; там, где был мостик, низкий силуэт выдвинулся к берегу, и второй появился в белой мгле рядом.
– Бронетранспортеры, – сказал Березкин. – Это они…
Смутные живые фигурки забегали по берегу, близко рассыпались автоматные очереди, несколько человек, разбрасывая на бегу вспышки, тенями замелькали через мостик. И тотчас Борис услышал, как зачастил, захлебываясь, «максим» на околице.
«Ду-ду-ду… а-а-а!» – послышалось оттуда смешанное и протяжное.
– По левому бронебойным! Наводить точнее! Огонь!.. – скомандовал Борис, ощущая жгучий азарт: «Смазать его с первого снаряда».
Он не смазал бронетранспортер ни после первого и ни даже после второго снаряда – бронебойные, прочерчивая линии высоко над силуэтами, терялись в тумане. Туман изменял расстояние. Борис трижды снижал прицел и, когда после шестого снаряда заметил, что там, возле мостика, туман порозовел, крикнул с злым весельем:
– По правому!..
Но расчет медлил. Сдвинув фуражку со вспотевшего лба – звенело в ушах, – Борис оглянулся на орудие: сержант Березкин, только что стоявший в двух шагах от него, почти вплотную к орудию, сидел на станине, позеленев лицом, одними белыми губами странно улыбался, зажимая согнутой окровавленной рукой плечо, точно нашел и испуганно прихлопнул что-то.
– Что? Задело? – крикнул Борис. – Задело? Дуй в штаб батальона! Там – перевязку!
Он уже не обращал внимания на Березкина, который, не отнимая руки от плеча, бежал по парку: справа движущийся силуэт выбрасывал пучки огня и белые пунктиры, перекрещиваясь, проносились над щитом орудия.
– По правому!.. Два снаряда, огонь!..
У мостика розовое дважды смешалось с ярко-красным и сразу опало.
– Огонь!
Теперь ему показалось, что впереди все стало багровым – не то мостик горел, не то бронетранспортеры. Гулкое дудуканье крупнокалиберных пулеметов теперь не заглушало беспорядочной автоматной трескотни, и это «ду-ду-ду» было справа и слева, в тумане, но не там, около мостика.
Что-то весомо задело по козырьку Бориса, и он, удивленный, увидел под ногами срезанную пулей мокрую веточку.
– Товарищ капитан!.. Пригнитесь! Не видите?..
Сзади сильно дернули Бориса за рукав, он быстро повернулся и в упор встретился со встревоженным широкоскулым лицом Жорки.
– Ты что?
– Пригнитесь, товарищ капитан! Сейчас Бульбанюка возле штаба обстреляли. Снайперы где-то в деревне сидят. По парку бьют! – И Жорка возбужденно засмеялся. – К вам бежал – лупанули, бродяги, по мне. Со всех сторон бьют!..
– Как у Бульбанюка?
– Колечко, товарищ капитан! Сейчас огня из дивизии собирается просить, а Орлов говорит: рано!
– Верно, пожалуй, рано! Пусть увязнут. Иначе не стоило завязывать всю кашу, – ответил Борис, ладонью вытирая пот на лбу, на щеках.
– Смотрите-ка! Никак, наша пехота драпанула? – проговорил полуутвердительно Жорка и лег грудью на бруствер, длинно сплюнул: – Ей-богу, огонь бы по ним открыл!
Было видно отсюда, из парка, как от берега реки, поочередно возникая, бежали к деревне размытые в тумане фигурки, разбрызгивая светящиеся пунктиры в разные стороны, с того берега доносилось лихорадочно и гулко: ду-ду-ду… ду-ду-ду-ду…
– Какой… «наша»! – Борис выругался. – Вороной! Видишь? Четыре снаряда… Беглый… огонь!
Разрывы легли перед этими фигурками, туман смешался с дымом – ничего не стало видно. И тут ближе разрывов, шагах в ста от орудия, как из земли выросли несколько человек – бежали, низко опустив винтовки, нагнув головы, прямо на огневую позицию к окраине парка.
– Говорил, наши драпают, – повторил Жорка и вскочил, поднял автомат. – Куда ж они. Стой, славяне!..
В это же мгновение, опаленный внезапной злостью к этим бегущим людям, Борис, перекосив лицо, прыжком перемахнул через бруствер, бросился навстречу им со стиснутым пистолетом в потной руке, закричал бешено и неумолимо:
– Сто-ой! Наза-ад! Рас-стреляю первого! Наза-ад!
Жорка, бледный, с острым, отрешенным выражением лица, бежал в двух шагах за капитаном, щелкнув затвором немецкого автомата. Люди не останавливались. Борис увидел дикие пустые глаза, жадно, широко открытый от дыхания рот у переднего солдата, вскинул руку.
– Сто-ой! – закричал Борис и выпустил две пули над головой переднего. – Куда драпаете, защитники родины! Наза-ад! В траншею! Наза-ад!
Солдаты остановились. Передний, судорожно глотая слюну, затравленно озираясь, – глаза по-прежнему пустые, с поволокой дикого страха, – сипло выдавил:
– Сбоку обошли… со спины обошли… Погибель нам тут… Завели… – и, сморщив лицо, зарыдал лающим, хриплым рыданием обезумевшего человека.
– Наза-ад! – злобно повторил Борис, и в ту же минуту горячий воздух толкнул его в спину, забив звоном уши; это стреляло его орудие, и он крикнул, не слыша своего голоса: – Ну? Один ты, что ли, тут! В траншею! Жорка! Проводи-ка их. Бегом наза-ад!
– А ну! – Жорка с решимостью поднял над животом автомат, кивнул в сторону реки белокурой головой. – Потопали, бродяги! Давай!..
Солдаты столпились и вдруг, низко пригнувшись, горбя спины, неуверенно побежали в лощину, к реке, растаяли, исчезли в тумане.
Разгоряченный, потный, Борис, на ходу вталкивая пистолет в кобуру, добежал до огневой. В этот момент орудие снова ударило беглым огнем, и когда из дымящегося казенника вылетела последняя стреляная гильза, Борис уловил боковой, тревожно ищущий взгляд наводчика Вороного, устремленный на деревню. Снаряды вздернули землю на берегу реки, где опять задвигались фигурки, и неясный крик «а-а-а!» донесся оттуда. Крик колыхался и рос, мешаясь с тяжелым,
