Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.4. Буря
— Как будто…
— Помнишь, что со мной однажды случилось? Зашел я во двор попросить чего-нибудь поесть, а там полно немцев. Счастье, что такой сообразительный хозяин попался. Повернул дело так, будто я его батрак, набросился на меня с руганью и сразу погнал в хлев навоз выбрасывать.
— Это я помню, — оживился Ояр. — Я бы не прочь повидать того крестьянина.
— Ничего нет проще. — Акментынь по привычке погладил усы, хотя они в этом не нуждались. — Это и есть та усадьба.
— Неизвестно только, там ли еще хозяин.
— Вот это я и хочу выяснить. Для нее, — он многозначительно кивнул в сторону Марты, — это будет прямо спасением.
— Только, пожалуйста, поосторожнее, — сказал Ояр. — Как бы опять не наскочил на немцев.
— Договорились. — Акментынь скрылся за деревьями. Сначала он сделал порядочный крюк лесом, чтобы в соседних усадьбах не видели, откуда он появился, затем вышел на дорогу и метров триста — четыреста прошагал обратно.
Спокойно, как обыкновенный прохожий, которому захотелось попить, Акментынь вошел в ворота усадьбы. Он пропал почти на полчаса; Ояр уже стал за него беспокоиться, когда в воротах снова показался Акментынь и рядом с ним еще один человек. Они что-то говорили друг другу, потом Акментынь снова зашагал по дороге и тем же манером вернулся в лес.
— Есть такое дело, — молодцевато доложил он. — Сразу узнал, разбойник, даже напоминать не пришлось. Обрадовался, что я жив-здоров и разгуливаю по белу свету. Дома у него сейчас никого из чужих нет, но неизвестно, долго ли удастся отделываться от постояльцев: волостной староста все время нажимает, чтобы принял на постой нескольких кулаков из Видземе. Да, пока в Тукуме немцы, находятся еще такие дураки, что едут сюда с самого севера Латвии. Многих сами немцы пригоняют.
— Ты покороче, — перебил его Ояр. — Договорился о чем-нибудь?
— А как же! Мы, чуть стемнеет, доставим товарища Пургайлис в усадьбу, а там спрячут на повети, в свежем сене. Обещали ухаживать, сколько понадобится.
— Большое вам спасибо, товарищ Акментынь, — сказала Марта. — Теперь все хорошо будет. Через несколько дней я пойду вдогонку за вами.
— Только не спеши, Марта, — предупредила Рута. — Если придешь и через неделю и через две, мы все равно тебя встретим там, где условились.
А встретиться они условились между Кулдигой и Айзпуте, у километрового столба посреди леса — там же, где Ояр должен был ждать Савельева.
Когда стемнело, Марта Пургайлис попрощалась с партизанами. Акментынь с Эльмаром Аунынем взяли ее под руки и почти донесли до дома. На повети, доверху наполненной сеном, хозяин устроил довольно удобное укромное убежище, куда можно было незаметно пролезать под самой стрехой.
…Спустя четыре дня у километрового столба на шоссе Айзпуте — Кулдига Ояра встретили партизаны капитана Савельева и повели на свою базу. Там произошла еще одна, совсем уже неожиданная встреча: комиссаром партизанской части оказался старый друг Акментыня — кузнец с «Красного металлурга» Жан Звиргзда.
— Жив еще, старый черт? — загоготал боцман и долго-долго хлопал по спине кузнеца. — Лиепайцы так легко не пропадают, верно ведь?
— С чего бы им пропадать, Криш? Мы ведь не спим, а дела делаем.
— И хорошие дела! — поддакнул Ояр. Он тоже рад был встрече с Звиргздой: вместе ведь выходили из Лиепаи в июле сорок первого. — За Даугавой слышно, когда работаете.
— В самом деле? — У капитана Савельева заблестели глаза. — Так, значит, все-таки слышно? — повторил он. — Делаем, что можем.
За три года подполья он научился бегло говорить по-латышски, а его учитель Звиргзда в свою очередь усовершенствовался в русском языке.
Прибывших партизан разместили по землянкам и угостили чем бог послал. Ояр Сникер и Акментынь всю ночь просидели с Савельевым и Звиргздой. Хозяева рассказывали о своей деятельности в годы оккупации.
— Сначала приходилось работать от случая к случаю, — рассказывал Савельев. — Проделаешь какой-нибудь серьезный номер, переполошишь весь уезд — и сразу зарываешься, как крот, в землю, пока все уляжется. — Зимы здесь мягкие, но когда выпал снег, пришлось замолкнуть, подождать черной землицы. На операции далеко уходили — за восемьдесят, за сто километров. Позже, когда народу прибавилось, появилось больше связей и больше возможностей маневрировать, стали смелее, или, как про нас говорят немцы, — нахальнее. Заходили даже в города попугать комендантов. Всего уничтожили тысячи полторы фрицев и их приспешников. Не обошлось, конечно, и без карательных экспедиций, но все они были организованы из рук вон плохо. Вот базу, верно, пришлось несколько раз менять. Эта у нас четвертая. Может, здесь и дождемся конца войны.
— Ох, как хочется побывать разок в Лиепае, — вздохнул Звиргзда. — Ремесло забывается. Заново придется учиться, как молот держать; а кто меня, такого старика, возьмется учить? Другие там побывали, а мне нельзя показываться, — слишком хорошо знают.
— Тогда тебе ничего неизвестно про мою старушку?
— Кое-что я узнал. Еще жива, держится…
— Так еще держится? — Акментынь заметно разволновался. — Наверно, давно меня оплакивает. Эх, надо бы добраться до Лиепаи… Хоть одним глазком взглянуть, как там теперь живется. Не знаешь, цела там моя шаланда?
— Откуда мне знать, — буркнул Звиргзда. — Но если идти в Лиепаю, то пойдем оба, чтобы не вышло, как с Натансоном.
— Да, а что с Натансоном? — спросил Ояр. — Ты же его собирался спрятать у своих родных.
— Прятал. Но этот непоседа решил увести из города свою молодую жену и через несколько недель ушел обратно в Лиепаю. Как ушел, так и не возвратился. Потом уж я узнал, что его вместе с другими евреями убили. Ведь эти изверги там ужас что делали. Кругом все дюны полны трупами. Так что еще мало мы им мстили. Что там полторы тысячи, когда они наших десятками тысяч убивали?
— Учти, что их на фронте истребляют в довольно значительных количествах, — сказал Акментынь. — Своими глазами видел в Земгалии. Все поля покрыты гитлеровской падалью.
— На фронте — само собой, а у нас свои обязанности, — сказал Савельев. — Иначе, чем оправдать пребывание капитана Красной Армии в немецком тылу? — Только борьбой, постоянной войной с врагом. Эх, жаль, что за эту войну мне так и не пришлось поработать со своей батареей. У наших, слыхал я, сейчас чудесное вооружение — как ни у кого. Здесь ведь толком ничего и не узнаешь.
— О, про наше вооружение можно многое рассказать, товарищ Савельев, — сказал Ояр. — Больше всего на свете немцы боятся советской артиллерии.
— То-то, а я артиллерист, — вздохнул Савельев.
— Ну, тебя они боятся и без артиллерии, — засмеялся Звиргзда. — Прошлым летом один озорник пустил слух по Кулдиге, будто Савельев с тремя сотнями партизан вошел в город и попрятал их по домам. Все немецкие власти с комендантом во главе в ту ночь удрали из города и ночевали где-то в кустах, пока из Лиепаи не прибыло пополнение для гарнизона. Пугаться-то они умеют!
Незаметно проговорили до утра. Теперь, когда у них было две рации и несколько опытных командиров, савельевское партизанское соединение можно было разбить на несколько групп и расширить радиус действия. Условились, что Акментынь со своей группой сделает несколько рейдов в направлении Лиепаи, Звиргзда с Савельевым останутся в прежнем районе, а Ояр попытается установить связи с несколькими мелкими партизанскими группами, которые действовали в северной части Курземе.
Утром на базу пришли племянники Звиргзды — Жан и Рита — и рассказали, что в их доме разместился штаб немецкого полка, а их самих заставили перейти в баню, так что дяде надо быть осторожнее, если он вздумает навестить их.
— Что поделаешь! — сказал кузнец. — В Курземе с каждым днем становится все теснее, скоро порядочным людям некуда будет деться… Это не беда, крестник, что у вас в доме штаб. Ты присматривайся к ним, может что и узнаешь, а нам это пригодится. Если станут обижать — ты вовремя дай мне знать.
— Теперь мы с Ритой будем приходить сюда чаще, — сказал Жан. Парню исполнилось семнадцать лет, и в его сложении стало уже проявляться нечто от дядиной монументальности; глядя на него, можно было сказать, что пройдет несколько лет, и парень станет что твой дуб.
Партизаны помогли Жану и Рите набрать полные корзины ягод — на случай если немцы заинтересуются, зачем они ходили в лес. Затем гости вернулись домой, а на партизанской базе стали готовиться к очередным рейдам.
4Марта Пургайлис уже три дня жила на повети. Нога у нее перестала болеть, опухоль спала, можно было и отправляться в путь. На третий день вечером, когда хозяйка усадьбы Лейниеки принесла ей поесть, Марта сказала:
— Большое вам спасибо за помощь, нога у меня совсем поправилась. Пора и уходить, а то вам от меня одно беспокойство да лишние опасения.
