Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
В это время капитан Орджоникидзе, согнувшись калачиком на битом кирпиче под лестничной площадкой, дрожащим от гнева голосом, излагал свой план карающей операции против фашистов. Это была операция местного значения, и мы ее решили провести ближайшей ночью. С наступлением темноты я собрал к себе командиров рот и поддерживающих подразделений. План комиссара понравился всем, но, зная наши возможности, мало кто верил в его успешный исход: уж больно малыми силами мы собирались провести ночную операцию. Я собрал основные силы во дворе института. Они должны были неожиданно атаковать врага с криком «ура!», а затем при поддержке минометов и пулеметов очистить двор и прилегающий к нему квартал от фашистов. Наш ночной бросок для немцев оказался неожиданным. Они не думали, что русские решатся на штурм в эти дни. Мы в считанные минуты достигли намеченного рубежа. Противник отступил, оставив на поле боя несколько убитых солдат и офицеров.
Утром мы сняли повешенного фашистами мальчика и похоронили маленького героя во дворе института под старым каштаном, так и не узнав его имени. Женщин и детей, которых немцы пригнали в институт для шантажа, они успели увести, и о их дальнейшей судьбе мы ничего не узнали.
Обстановка на фронте продолжала накаляться. Слухи о нашем предстоящем наступлении дополнились желанием наступать, и нам уже слышался где‑то в тылу нарастающий гул моторов. «это они, наши танки," — думали мы все и ждали приказа о наступлении. Но меня беспокоили немецкие самолеты. Мы зарылись в землю, и нам были не страшны ни бомбы, ни пулеметы, ни вой сирен. Я думал о наших танках, слышал, что танкисты получи™ несколько машин, но в бой пока их не вводили и на западный берег не перегоняли.
Пойма реки Воронеж между Придачей и Чижовкой очень хорошо просматривалась с обеих сторон. И хотя бон уже шли в районе Розариума, днем в долине никто не ходил.
По меркам войны, с комиссаром мы были уже давно знакомы. В самых тяжелых условиях он был всегда рядом, мог в любое время меня заменить, поддержать, выполнить любое поручение. Он был прекрасный учитель и воспитатель. В своем родном селе Гореша Орджоникидзевского района Грузии работал он учителем. Учительствовал бы и дальше, но над Родиной уже сгущались тучи войны, Александр решил пойти в армию. Закончив Брянское военнополитическое училище, он встретил войну в числе первых. Был несколько раз ранен, но после выздоровления возвращался в свою 6–ю Краснознаменную дивизию.
Когда мы возобновили штурм правого берега реки Воронеж, Орджоникидзе оказался на правом фланге батальона. Немцы ощетинились против нас всей огневой мощью. Вода кипела в многочисленных лужах от вражеских снарядов. Батальон был на открытом и простреливаемом месте. Но запас боеприпасов и продовольствия позволял успешно вести бой, который часто переходил в рукопашный. В один из моментов такой схватки, мимо Орджоникидзе, тяжело ступая на окровавленную ногу и придерживая разорванную снарядом руку, прошел молодой лейтенант из соседнего батальона. Перепуганный очень тяжелым ранением, он кричал: «Всех, всех убило! и командира, и комиссара!..» В это время вид лейтенанта, его крик могли стать той опасной спнчкой, которая взорвала бы весь наш передний край. Орджоникидзе остановил лейтенанта.
— Зачем говоришь «убит»? Цел твой комбат! — тоном, не допускающим возражения, сказал Орджоникидзе и принял командование батальоном на себя.
Однажды в момент затишья мы оказались с комиссаром в одной щели. Саша вдруг спросил:
— Не женат, комбат?
— Не успел, — ответил я.
— Вот и я не успел. Долго был Саша — Валуша, так ласково меня звали в семье, когда я был маленьким. Потом учился. Стал учителем. А потом понял, что надо идти в армию, и вот с тридцать девятого я в строю. — Он говорил с акцентом, спокойно, неторопливо, и от этого рассказ становился убедительнее. В его словах была грусть.
— Кончится война, поедем в мою Горешу. Мой дом будет наш дом, моя мама, Лидия Соломоновна, будет наша мама. Но моя девушка будет только моей женой, — добавил он и рассмеялся.
Потом мы с ним освобождали города и села Украины. Александр был еще два раза ранен, контужен, но не покидал родной полк. В августе 1943 года Саша Орджоникидзе принял командование батальоном, так как теперь был ранен я.
Ноябрь 1943 года был теплым, дождливым. Заняв господствующие высоты на подступах к Софпевке на Днепропетровщине, немцы старались закрепиться. В очень неудобном положении оказались наши части. Разбухшая от дождей, вспаханная под озимь земля липла к ногам, сковывала движения. И ни одного кустика вокруг. Позиционное преимущество помогло фашистам задержать нас на несколько дней. Но одна ночная агака — и противник не устоял.
Это был последний бой моего друга. На подступах к Софпевке он задержался на открытом поле: ему потребовалось по рации связаться с полком. Эта задержка оказалась роковой. Случайная мина упала в полуметре от комбата. Пучок осколков смертельно ранил героя. Узнав о случившемся, я поспешил к другу на помощь, по она ему была уже не нужна. На руках мы принесли комбата в Софиевку и на окраине похоронили. После войны его прах был перенесен в братскую могилу на площади села, где на памятнике золотом написано его имя — Александр Эстатович Орджоникидзе…
…Ночью ко мне на КП зашел майор Чапаев. Да, да, Чапаев, сын легендарного Василия Ивановича! С Александром Чапаевым мы познакомились в Чижовке, всего несколько дней назад.
После нашего прорыва в центр города немцы бросили в бой новые формирования, стараясь вернуть утраченные позиции. Особенно горячий бой разгорелся южнее Розариума. На горстку наших стрелков двинулись два «Тигра» в сопровождении автоматчиков. Самоотверженно сражались наши бойцы. Огнем автоматов и винтовок они прижали к земле фашистов, и те не могли подняться. Но вот из‑за здания через улицу Челюскинцев начали осторожно выползать две броневые громадины. Полетели первые противотанковые гранаты. Я был на правом фланге, через Розариум мне было отлично видно, что происходит на улице Челюскинцев, но помочь я им не мог. Видно, и гранат у бойцов уже стало мало, д^)жаться было нечем, и я заметил, как два бойца из той ^юической группы схватились с места и бросились в тыл. Это означало не только потерю наших позиций на улице Челюскинцев, но и смерть всем почти двум десяткам бойцов, которые еще держали оборону. Как я жалел, что у меня не было в том районе ни одного орудия. И вдруг я заметил неизвестного мне человека на левом фланге. Я его не мог слышать, но он был отлично виден. Он вырос как из‑под земли, неожиданно, внезапно. Он встал во весь рост и, что‑то жестикулируя, расставил ноги, поднял руку с пистолетом. Пока я разбирался в поведении незнакомого мне офицера, из соседнего квартала раздались один за другим несколько орудийных залпов. Машины не загорелись, но круто развернулись и на полной скорости ушли, а за ними поспешила пехота. Вечером я познакомился с этим молодцеватым офицером. Это был Александр Чапаев. После знакомства я невольно сопоставил двух человек в критической обстановке. И в жестах, и в манере поведения, в бесстрашии объединились два лица: старшего, которого я знал только по кино, и младшего, сына героя Александра Чапаева. Он многим походил на своего отца. Простота в обращении с подчиненными, храбрость и хладнокровие в боевой обстановке. Я бывал в истребительном батальоне майора Чапаева, видел отеческую заботу командира о своих бойцах. Пока мы находились на одном участке, у нас был общий стол для командиров чапаевского истребительного батальона и штаба 1–го стрелкового батальона 125 стрелкового полка.
…В середине января 1943 года дивизия была направлена на Юго — Западный фронт.
Выгрузившись на станции Калач Воронежской области, части дивизии за пять суток совершили 250–километровый марш в район боевых действий 6–й армии, которая наступала в направлении на Покровское — Купянск Харьковской области.
25 января авангард дивизии вступил в бой с противником в районе Сватово и продвигался вперед, преследуя отходящего врага.
Дивизия продолжала наступление, освободила десятки населенных пунктов западнее Северского Донца и подошла к городу Краснограду.
Февраль 1943 года в Приднепровье был, как у нас говорят, гнилой. И днем и ночью туман плотной пеленой покрывал землю. Плотность этого мокрого покрывала была такой, что за десяток метров ничего не было видно. Первый батальон 125 стрелкового полка, имея соседей, все же вынужден был создать круговую оборону вдоль лесополосы и дороги, ведущей в Красноград. Приостановили мы свое быстрое наступление не случайно: перед нами фашисты выставили несколько танковых и механизированных дивизий, в их числе и дивизию СС «Адольф Гитлер». Быстрое и трудное наше продвижение привело к отставанию наших тылов. Воздушная разведка не могла добыть данные из‑за непогоды. Эта самая непогода была удобна и не удобна и для наземной разведки. Разведчики пробирались далеко, но видели мало. Из нашей дивизии батальон оказался ближе всех к Краснограду. По этой причине и вызвал меня в штаб заместитель командира дивизии полковник К. и. Цветков.
