Юрий Щеглов - Святые горы
— Добрый синьор Гойя, — пролепетала она, — отец вас просит сойти. Игнасио запряг лошадей в карету.
19
— Если дуэль вопреки данному мне слову все-таки состоится, — начал царь, — то не миновать камер-юнкеру Пушкину восьмилетнего срока церковной епитимьи. Кстати, где наметили сшибку?
— На Черной речке, — опередил остальных Дубельт.
— В Екатерингофе? — спросил царь.
— Нет, ваше величество. Поблизости Комендантской дачи.
— Ну ладно… Смотри, Дубельт, не опоздай… Первые четыре года пусть посидит на частной квартире без права сочинять и печатать, вторые четыре — на благоусмотрение духовной и военной цензуры, с местом поселения…
Тишина зловеще нахохлилась черной птицей.
— С местом поселения, — повторил, помедлив, царь, — в Соловецком монастыре. Дантеса подержать в крепости и долой из России. Пролитая кровь не повлияет на мое решение. По выздоровлении приговор исполнить.
Птица взмахнула крыльями и опять выжидающе нахохлилась.
— Все одно строчить исхитрится, — промял губами Бенкендорф, — сложно углядеть. И без бумаги, говорят, стихи складывают.
Фраза прозвучала куда как беспомощно и нелепо в устах главы жандармского ведомства. Дубельт испугался, что царь тотчас разнесет их в пух и прах, но, к удивлению, он не разнес их в пух и прах, а милостиво усмехнулся.
— Доволен ли ты, душа моя Христофорыч? — спросил с ласковостью царь. — Киево-Печерская лавра недалеко от Петербурга, да и окрест своих хватает. Если на Кавказ паломничать сообразят, не отвадишь.
— Атмосфера, даст бог, в столице очистится, — кивнул Бенкендорф, — ведь наша цель, как вы ее сами определили, ваше императорское величество, освободить страну от мерзости, от разного рода крамолы, привить ей здоровые начала. Ведь со времен Грибоедова подобных отвратительных пасквилей на действительность российскую никто не писывал. Порядочному человеку и житья нынче не стало от людей с исключительными — тут Бенкендорф едко скривился — дарованиями. Москва кипит, как котел. В салонах только и болтовни, что о Чаадаеве. Здесь, в Петербурге, деваться некуда от Пушкина. Промышленность же наша и торговля нуждаются в спокойствии. Пушкин — возмутитель оного. И Петербург, и Москву, ваше величество, стало быть, полезно утишить. Чаадаев! Пушкин! А недавний его выпад против Уварова? Как вы знаете, ваше императорское величество, многое нас с Сергеем Семеновичем разделяет и во взглядах на просвещение, и на методы воспитания молодых людей, но стишки-то Пушкина — подлость!
— Не нападай хоть на Грибоедова, Христофорыч, — расхохотался царь. — Он мертв. Грибоедов — талантливый дипломат нессельродевской школы, а Туркманчайский мир — жемчужина моей короны. К тому же он превосходный комедиограф, и я искренне сожалею, что приходится ограничивать постановку на театре его пиесы. Я хохотал над злоключениями бедняги Чацкого. Уж эти мне московские барыни! Раззадорить — так и ты от них спрыгнешь с ума, как Чаадаев.
Небезынтересно вспомнить хронологию московских событий: конец сентября — выход в свет Надеждинского «Телескопа» с «Философическим письмом», 22 октября Николай I накладывает резолюцию на дело Чаадаева, 29 октября полицмейстер Брянчанинов и жандармский полковник Бегичев отбирают бумаги на Басманной, в начале ноября ведутся поиски переводчика и интенсивная переписка между Петербургом и Москвой, 6 ноября — шестой день объявления Чаадаева сумасшедшим, 17 ноября он отвечает на предъявленные вопросы, 19 ноября С. С. Уваров посылает в следственную комиссию выписки из «Телескопа», 30 ноября 1836 года император отдает окончательные распоряжения по поводу ее выводов…
Наложим эту хронологию на петербургскую, и мы увидим, чем напряженно занималось III отделение в осенние и зимние месяцы 1836–1837 годов и сколько беспокойства оно испытывало и в той, и в другой столицах. Пушкин прекрасно знал, что происходит с Чаадаевым, очевидно, и Чаадаев имел сведения о том, какой шабаш устроили вокруг имени Пушкина. Понятно, что люди, обладающие широкими взглядами на исторический процесс, не могли недооценивать известные им факты, другой вопрос, как и насколько демонстративно они на них реагировали. Надо признать, что «невоенный», в сущности, человек — Пушкин — не подчинился насилию и ответил на травлю выстрелом, ответил как бунтарь. Обладатель многих боевых наград Чаадаев поступил по-иному. Что здесь сыграло основную роль — убеждения, характер или жизненная ситуация?
— Рискую навлечь на себя ваш гнев, государь, но замечу, что напрасно вы благословили «Ревизор» этого… как его… малоросса, — недовольно промолвил Бенкендорф.
Фамилия провинциального писателя улетучилась из его головы.
— Гоголя-Яновского, — подбросил Дубельт Всегда Начеку.
Он регулярно посещал репетиции и надрывал животик от забавных приключений Хлестакова, а Добчинский и Бобчинский чего стоят! Дочка городничего — прелесть! А заштатная чиновничья компания?! Ляпкин-Тяпкин, Земляника! Смешно! И как их в финале жандарм — свой брат — окоротил: пожалуйте, господа, бриться! Нет, Гоголь-Яновский — молодчина!
— Между «Ревизором» и «Горе от ума» есть разница, — сурово утвердил царь, — и важная. «Ревизор» — сатира на естественные человеческие недостатки, на мелкие несовершенства нашего совершенного общества. Автор борется с диавольским искушением, со взяточничеством, с ложью. Весьма полезная критика. Крепкий удар по воровской бюрократии, с которой и ты, Христофорыч, воюешь. А «Горе от ума» сеет зерна бунта, революции. Если Чацких не превратить в вице-директоров да в столоначальников, они, чего доброго, воздвигнут баррикады, ибо имеют политические амбиции и при минимальных возможностях и образовании максимальные претензии. Августейший брат, Христофорыч, от сих вопросов отворачивался, но ты-то, чай, помнишь, какое наследство мне вручили? Смерть нашего посланника от рук персиан есть злая выходка жестокого рока. Поприще дипломата ныне почетнее и прибыльнее, чем на манер французов ругать нравы и возбуждать публику. Грибоедов никогда бы ничего подобного более не сочинял и отлетел бы в вечность статс-секретарем моего министерства иностранных дел.
— Дерзостью ли сочтете несогласие с вами, ваше императорское величество? — и Мордвинов подал тело вперед из желтоватого сумрака.
— Отчего же, Александр Николаевич? Не соглашайтесь, не соглашайтесь. Я люблю, когда со мной спорят, — ответил царь. — Да вы, я вижу, единодушны. Это хорошо!
Бледная бюрократическая личность Мордвинова вызывала у А. И. Герцена острый интерес. Он считал Александра Николаевича единственным «инквизитором по убеждению» в «центральной шпионской конторе» Бенкендорфа. Мордвинов происходил из дворянской семьи, воспитывался у генерала Н. Н. Муравьева, в детстве дружил со своими сверстниками Муравьевыми — Декабристом, Карским и Виленским. В 1812 году воевал, а затем подвизался в министерстве полиции и помощником статс-секретаря в Государственном совете. В 1834 году коллеги по отделению поздравили его статс-секретарем.
В 1831 году, когда умер «милейший» М. Я. фон Фок, Мордвинов получил должность управляющего, с которой расстался не без содействия своего протеже Дубельта. В первом томе сборника «Сто русских литераторов» читающая публика с удивлением и радостью обнаружила прозу незадолго перед тем погибшего на Кавказе А. А. Бестужева-Марлинского. Весь фокус заключался в том, что в типографии ухитрились напечатать не только портрет писателя-декабриста, но и его полное имя, отчество и фамилию. Шум поднялся невероятный. Началось разбирательство, которое установило, что позволение на выпуск книги в свет дал сам Мордвинов, и Николай I выгнал проштрафившегося бюрократа за халатность.
Сведений об А. Н. Мордвинове сохранилось немного. Одно из его писем к Пушкину свидетельствует, с какой особой тщательностью жандармы наблюдали за отношениями Пушкина с ссыльным декабристом Кюхельбекером. К «Affaire de Pouchkine» и дуэли на Черной речке он также прикосновенен хотя бы потому, что наиболее «секретные дела, в том числе и работа тайной агентуры, были подчинены непосредственно управляющему III отделением… Управляющий отделением вместе с двумя-тремя наиболее ответственными сотрудниками собственно и являлся центральным двигателем всей системы. Он непосредственно сносился с тайными агентами, на его имя поступали многочисленные доносы и жалобы, от него зависело дать делу тот или иной оборот, так или иначе средактировать всеподданнейший доклад и т. п.».
Фигура А. Н. Мордвинова заслонена от нас Бенкендорфом и Дубельтом, но Дубельтом позднейшего периода — 40-х годов. Именно Мордвинов в самое жестокое время травли Пушкина, закончившееся катастрофой, занимал второе кресло в «центральной шпионской конторе». Мордвинов по должности несет ответственность за вялый розыск автора анонимного диплома и бездействие полицейских властей в день дуэли. Здесь, правда, он эту ответственность делит с начальником штаба корпуса жандармов.
