Роман Кожухаров - Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)

Передовые «семидесятки» и Т-34 с ходу открыли огонь по фашистским порядкам. Подоспели танкисты как раз вовремя, в тот критический момент боя, когда эсэсовские «тигр» и «пантера» уже готовы были ворваться на позиции штрафников.

Немецкие «самоходки», потеряв одну из своих машин, спешно отступили за пологий скат высоты, в которую упиралось поле на правом фланге, в километре с небольшим от рубежа штрафбатовцев. Минометные и артиллерийские расчеты врага практически сразу усилили огонь, как только расстояние между передним краем штрафников и отступающими автоматчиками и танками увеличилось до нескольких сотен метров.

Вражеские танки вели огонь на ходу по двигавшимся с левого фланга русским машинам. Орудия и пулеметы немецких «кошек» прикрывали бегущих пехотинцев и пару средних танков, в которой одна машина буксировала другую.

Вражеская артиллерия и минометы били с закрытых позиций где-то за вершиной высотки. Работали они по пристрелянным целям в секторе обороны штрафной роты Телятьева. Когда на поле появились «тридцатьчетверки» и Т-70, фашистские снаряды и мины полетели на левый фланг. Несколько взрывов взметнулись вверх со стороны колхоза.

В ответ оттуда ударил орудийный залп. На берег в районе колхоза «Октябрьский» выдвинулись самоходные артиллерийские установки СУ-122. Судя по мощности залпа, по фашистским позициям работало не меньше отделения «сушек». Череда взрывов окутала облачными султанами склон высотки. Потом дымные фонтаны переместились на самый гребень и, преодолев его, ушли на обратную сторону ската.

Танкисты и «самоходочки» на некоторое время полностью переключили внимание вражеских расчетов на себя. Минометный рев, гнетущим мороком уже в течение нескольких часов нависавший над окопами взвода Коптюка, развеялся, шлепанье мин прекратилось. У бойцов появилась возможность перевести дух, прийти в себя после изнурительного боя.

Баки с кашей вмиг опустошили. Посовещавшись со своими замами, старший лейтенант решил отправить Дерюжного лично, чтобы в роте решить самый острый вопрос — вопрос пополнения боеприпасов. Сопроводить раненых из группы в сторону перевязочного пункта поручили самому Гвоздеву.

Вид у Демьяна был совсем неважный — бледный как полотно, взгляд отсутствующий, и кашу, только что съеденную, через минуту из него вывернуло обратно наружу. А тут и Потапов признался, что во время форсирования реки Гвоздева попросту вырубило прямо на броне и он бы попросту скатился в воду или под гусеницы танка, если бы предусмотрительно не пристегнулся ремнем к десантной скобе.

— Я уж думал, что Дема — того… По дороге пулю или осколок схватил… На лету… А он сознание потерял! Укачался!

«Тридцатьчетверка», на корпусе которой закрепились десантом Потапов, Гвоздев и Волощук, подпрыгивала на кочках и ныряла в ямы с такими углами наклона, что оглушенный мозг Гвоздева не выдержал перегрузок и отключился.

Демьян возражал, на перевязочный пункт идти не хотел, доказывал, что с этим поручением и Ряба справится — и сам ранен, и на ногах стоит, и изъясняется вполне сносно. В поручении взводного Гвоздев усмотрел стремление отправить его в медсанбат и принялся с жаром доказывать, что голова его варит вполне и что просто он переутомился, поспит пять минут и придет в норму.

Аргументы белого как полотно штрафника командира взвода не убедили, и он строго приказал бойцу переменного состава Гвоздеву явиться к доктору Тупорезу для освидетельствования и вернуться в строй только лишь в том случае, если тот окажет необходимую помощь и даст на это добро.

— Ладно… Значит, я буду освидетельствоваться… — пробормотал Гвоздев и, переведя на старшего лейтенанта тоскливый взгляд, спросил:

— А кто ж воевать будет? Вот Фома ранен — это я понимаю… Тюха убит, Фаррахов убит, Веточкин убит… А я, значит, освидетельствоваться…

— Ну, все, хватит спорить… — примирительно остановил монолог Гвоздева Дерюжный. — Приказ командира слыхал? Вот и нечего спорить. Успеешь еще погеройствовать… А пока пошли, времени нет… Нюхнешь медицинского спирту и снова в траншеи вернешься, свеженький, как огурчик…

Времени действительно практически не оставалось. Немцы никак не желали утихомириться, били и били из минометов. Вражеская артиллерия и орудия «самоходок» вели стрельбу в сторону колхоза. Что происходило там, в районе «Октябрьского», рассмотреть с позиции взвода не было никакой возможности, но, по словам Потапова и Гвоздева, события принимали серьезный оборот.

К колхозу непрерывно подтягивалась бронетехника. Танки, самоходные артиллерийские установки и гаубицы, орудийные расчеты, автомобили и подводы сопровождения занимали территорию колхоза. Часть бронетехники, в первую очередь танки, с ходу переправлялась на противоположный берег Псела и концентрировалась за прибрежными холмами, вне зоны видимости для вражеских корректировщиков огня.

Танки дозорной заставы не стали форсировать события. Отогнав эсэсовцев от позиций штрафников, они не ударились в погоню за фашистом, а предпочли вернуться обратно к рубежу переправы. Командир танковой группы старший лейтенант Панкратов предположил, что, увлекшись преследованием, можно угодить под плотный орудийный огонь противника.

О том, что в районе высоты фашисты располагают как минимум одной минометной батареей, танкистов предупредили штрафники. Опасения Панкратова не замедлили подтвердиться практически сразу, как только «семидесятки» и «тридцатьчетверки» появились на южном берегу, по русским танкам с ходу ударили не только фашистские минометчики, но и орудия артиллерийских расчетов и экипажей «самоходок». Чтобы избежать неоправданных потерь, танковая группа вернулась к переправе.

Здесь, используя неровности, складки и прочие особенности ландшафта, танкисты заняли позиции с учетом того, чтобы не только максимально обезопасить себя от вражеских мин и снарядов, но и ответным огнем обеспечивать прикрытие для прибывающих основных сил танкового батальона.

После рассказа Потапова и Гвоздева о бое в лесу возле колхоза «Октябрьский» и о передовом отряде танкистов у старшего лейтенанта Коптюка сложилось четкое ощущение того, что группа Гвоздева напоролась возле «Октябрьского» на дозорную заставу эсэсовцев.

Возможно, часть этой дозорной заставы вступила в бой со штрафным батальоном на рубеже, занятом ротой капитана Телятьева. На это указывало то, что немцы, действовавшие в районе колхоза, имели такие же отличительные знаки и униформу, как те, кто наступал на взвод Коптюка.

Все, как один, эсэсовцы, от пехотинцев до танкистов. И у вражеских автоматчиков, застреленных в лесу, и у тех, которых штрафники положили здесь, одинаковые пятнистые куртки, на лацканах значки с черепом и костями.

Вполне возможно, что эсэсовский разведотряд выдвинулся в район реки Псел и колхоза «Октябрьский» с целью разнюхать ситуацию. На подступах к реке они разделились, часть пошла южнее и, обнаружив брод и успешно его преодолев, вышла к колхозу. Другая часть двинула в лоб, прямиком на позиции штрафников, еще вчера вечером обнаруженные фашистскими минометчиками.

Наличие такой мощной дозорной заставы — до двух взвода танков, в том числе «пантеры» и «тигр», отделение «самоходок», от роты до батальона автоматчиков, — могло означать только одно: следом за ними придут основные силы. А что это за силы, можно было догадаться по всем этим финтифлюшкам, которыми были обвешаны убитые гитлеровцы. Дивизия СС «Мертвая голова» — вот какое чудище нужно было ожидать в гости…

Этими догадками необходимо было срочно поделиться со штабом. В другой момент Коптюк бы озвучил свои соображения напрямую начальнику штаба или командиру роты, по рации, или, в качестве запасного, но не менее надежного варианта, проговорил ординарцу, чтобы тот, примчавшись в штаб, доложил все сказанное слово в слово.

Только что закончившийся бой лишил командира второго взвода обоих выработанных повседневностью средств связи. Рация была разбита. Довганюк, несмотря на все усилия, ничего путного с наладкой связи не добился и был отправлен к ротным связистам за помощью. А что касалось Степанкова…

Не то чтобы он потерял доверие взводного. Он бы в лепешку расшибся, чтобы загладить свой самосуд. Вот и Дерюжный уже заявился, «от Степы», с тем, что, мол, боец раскаивается, что, мол, осознал и больше такого не повторится. Тоже еще парламентер выискался… Сначала, озверевший, фашистов сдавшихся в лапшу покрошил, а потом детский сад устраивает.

— А чего ж он сам не пришел? — с едкой злостью ответил старший лейтенант на озвученное замкомвзвода прошение о помиловании. — Осознал, говоришь?.. Раскаялся?.. Чего ж он, Семеныч, тогда самолично, глядя командиру в глаза, обо всем этом не рассказал? Чего ж он за твою широкую спину спрятался? А?